— Да.

Карина взяла фрак, аккуратно сложила его, старательно запрятав задубевший от крови рукав подальше в глубину. Потом набрала Лелин номер.

— Вы где? — взволнованно спросила та. — Я на сотовый обзвонилась, а он все выключен. Неужели еще не закончили?

— Закончили, — сказала Карина, стараясь говорить как можно спокойней. — Лель, мы в больнице.

— Где?!

— В больнице. Понимаешь, произошла неприятность, ну… драка, одним словом, и Олег… — Она замолчала, не в силах продолжать.

— Что — Олег, — упавшим голосом повторила Леля, — что? Да говори же, бога ради, а то я сейчас рожу!

— В общем, он… сломал руку. Довольно сильно. Карина ожидала, что Леля зарыдает, закричит, забьется в истерике. Но та лишь сказала негромко, отрывисто выговаривая слова:

— Какая больница? Ехать как — говори адрес. Карина назвала номер.

— Как ехать — не знаю. Подожди, сейчас спрошу у сестры.

— Не надо, — перебила Леля. — Так найду. Все, пока.

Она бросила трубку. Карина присела на кушетку, прикрыла глаза.

Через полчаса Олега перевезли в палату. Руку ему загипсовали, сделали инъекцию морфия, и теперь он засыпал. В палате кроме него находилось двое больных: молодой паренек со сломанной ногой и дюжий мужик с полностью забинтованной головой. Оба бодрствовали и с интересом уставились на нового пациента и вошедшую следом Карину.

Она осторожно уселась на стул возле Олеговой кровати. Лицо его было серым, глаза закрыты, губы запеклись до крови. Карина проглотила слезы, подступившие к горлу. Ничего этого нельзя — ни зареветь, уткнувшись лицом ему в грудь, ни поцеловать эти пересохшие губы, ни даже просто прошептать на ухо что-то нежное, глупое, бессмысленное. Сзади за ней наблюдают две пары любопытных глаз, через четверть часа приедет Леля, войдет в палату.

Если Карина выдаст себя, все тотчас будет передано по назначению.

Она сидела не двигаясь и почти не дыша, моля Бога, чтобы перелом не нанес ущерба руке Олега, не лишил бы его способности играть так, как он играл, зажил быстро и без осложнений.

Олег во сне зашевелился, попробовал повернуться на бок, лицо его сморщилось от боли. Он позвал тихо, едва слышно:

— Карина.

— Я здесь, — она метнулась к нему, склонилась совсем низко, почти касаясь губами его щеки, — я тут.

В это мгновение она позабыла про осторожность, про то, что должна быть сдержанной.

Олег не слышал ее. Он был где-то далеко, вновь переживал то, что произошло несколько часов назад. Лицо его то искажалось от ярости, то разглаживалось, становилось нежным и одновременно страдальческим.

— Карина… Кариночка… я тебя…

— Тихо, тихо. — Она ладонью прикрыла ему губы, другой погладила его лоб. Он был как кипяток.

Значит, врач сказал правду — температура действительно поднялась, да еще какая.

— Кариночка… девочка…

— Тише. Молчи. У тебя жар, ты бредишь. Молчи, слышишь?

Олег на секунду открыл глаза, глянул куда-то мимо Карины и произнес своим обычным голосом очень спокойно:

— Слышу.

И тут же снова отключился.

Постепенно он затих, уснул крепко. Карина так и сидела, склонившись к постели, держа руку у него на лбу, чувствуя, как становится деревянной спина.

Дверь бесшумно распахнулась, в палату заглянула Леля. На плечи ее был накинут белый халат. Неся впереди себя живот, она приблизилась к кровати.

— Как он?

— Спит. Температура поднялась, но это нормально. меня врач предупредил. — Карина встала, уступая Леле стул, но та продолжала стоять, впившись взглядом в лицо мужа.

— Когда это случилось?

— Около пяти утра.

— Я знала, чувствовала, — Леля повернула к Карине белое лицо с расширенными, светлыми глазами, — понимаешь, чувствовала. Проснулась как раз в половине пятого, будто меня тряхнул кто-то. И так тошно мне стало, хоть ложись ла помирай. — Она опустила голову, какое-то. время стояла молча, потом произнесла задумчиво: — Знаешь, что мне иногда кажется? Только ты не смейся! Не будешь?

Карина поспешно кивнула, ощущая мучительное чувство вины за все, что произошло.

— Мне кажется, будто нас с ним где-то там единой веревочкой связали. — Леля подняла взгляд наверх, к потолку, потом вздохнула. — Правда, он об этом и не догадывается. Только я знаю.

Она поникла, опустила глаза, но тут же встряхнулась, опомнилась:

— Ты-то как? Доктор сказал, тебе тоже досталось. Господи, какой синячище! Бедняжка! Эти гады напали на вас обоих?

— На меня, — тихо сказала Карина, глядя в сторону.

— Значит, Олежка…

— Он защищал меня. На минуту повисла пауза. Потом Леля проговорила глуховато:

— Ты поезжай домой. Ты устала, тебе нужно лечь.

— А ты?

— Я останусь здесь.

— Насколько?

— Не знаю. На весь день. Может быть, и на ночь.

— Ты с ума сошла. — Карина осторожно обняла ее за плечи. — Тебе нельзя сидеть на этом стуле не то что весь день, а даже пару часов. Подумай о малыше.

— Ничего с ним не случится, — упрямо возразила Леля.

— Еще как случится. Поехали домой вместе. Вечером мы сюда вернемся, я тебе обстаю. Возьмем машину и приедем. А там посмотрим, оставаться па ночь или нет, — может быть, Олег будет чувствовать себя лучше.

— Да вы не волнуйтесь, девчата, — не выдержав, вмешался в разговор парень с загипсованной ногой. — Оклемается ваш мужик. Поколют ему наркотик пару деньков, а там, глядишь, и полегчает. Я на прошлой неделе сам такой был, а сейчас как огурчик, — он игриво ухмыльнулся.

— Ладно тебе, Пашка, не зуди, — укорил его дюжий, раненный в голову, — не видишь, женщины в трансе. Обе, — он многозначительно подмигнул.

Карину больно кольнуло. Она быстро глянула на Лелю, но та, казалось, не обратила на слова мужика никакого внимания, вся поглощенная размышлениями о том, ехать или не ехать домой.

— Ладно, — произнесла она наконец. — Поедем. Но не позднее шести вернемся. Я фруктов куплю, пирогов напеку.

— Пироги — это дело, — снова встрял парень. — Мы тут сообща существуем, так сказать, коммуной. Все делим поровну. Вы бы, девушка, нам еще чекушку принесли, а? — Он состроил смешную гримасу. — Мы в долгу не останемся, а то тут лежать — скука смертная.

— Засохни по-хорошему, — мрачно проговорила Леля, угрожающе разворачивая живот в сторону шутника. — Обойдешься без чекушки. Да и пироги тоже надо заслужить.

— Я заслужу, — пообещал парень, глядя на Лелю честными, светло-карими глазами.

— Посмотрим. — Она, по-утиному переваливаясь, вышла из палаты.

Карина и Леля расстались у подъезда дома. Леля пошла по магазинам, а Карина медленно, тяжело ступая, поднялась на пятый этаж. Отомкнула дверь, свалила на пол у порога пакет с Олеговым фраком и курткой, пристально глянула в зеркало.

Левая половина лица от самого глаза до губы распухла и посинела. На волосах запеклась кровь, нос сильно увеличился в размерах.

«Красавица», — Карина мрачно усмехнулась и стала стаскивать загубленный свитер.

Ей хотелось залезть в горячую ванну, но она не рискнула сделать это — голова кружилась, слегка подташнивало. Карина ограничилась теплым душем.

Потом она надела толстый байковый халат, напилась валерьянки, легла и тут же уснула.

Днем пришла Леля. Она притащила две здоровенные сумки, при взгляде на которые Карина пришла в ужас.

— Ты несла такую тяжесть? Это же безумие!

— Перестань, — отмахнулась Леля, — мне вовсе не тяжело. Тебе получше?

— Нормально. Правда, придется взять больничный на несколько дней — я таким своим видом всех певцов распугаю.

— При чем тут вид? — возмутилась Леля. — Тебе просто нужно отлежаться. Наверняка у тебя есть сотрясение, хотя бы легкое.

— Врач сказал, что нет.

— Он мог и ошибиться. Ладно, ты отдыхай, я пойду поставлю тесто.

Леля ушла.

Карина почувствовала, что лежать больше не может, несмотря на головокружение и слабость. Она встала, замочила в тазу рукав Олегова фрака, а в другом — свой свитер целиком. Потом позвонила Михалычу — сообщить, что случилось.