— Ясно, — покорно произнесла Леля, вытирая глаза платочком.

Олегу действительно сняли гипс через неделю. Рентген показал, что кость срослась полностью.

Вечером того же дня он уже играл. Карина, наблюдавшая за ним, видела, что игра причиняет ему боль: лицо Олега было бледным, на лбу то и дело выступала испарина. Смычок не вполне слушался его, иногда проскальзывая по струне с шипящим звуком, и Олег упрямо, раз за разом, повторял трудные места из партий.

Карина пыталась уговорить его не давать так сразу на руку полную нагрузку, но тщетно. Так ничего и не добившись, она вышла из комнаты, чтобы не терзаться понапрасну.

В гостиной Леля, окончательно смирившаяся с неизбежностью Олегова отъезда, гладила его концертные рубашки.

Карина присела на диван, рассеянно глядя на то, как ловко она орудует утюгом, отпаривая каждую складочку.

За последние недели живот у Лели вырос необычайно, и, хотя до родов ей оставалось не менее пяти недель, складывалось полное впечатление, что она уже на сносях.

— Давай я поглажу, — предложила Карина.

— Сиди, — отмахнулась Леля, — я домашними делами обожаю заниматься.

— Но тебе же тяжело. И жарко — смотри, ты вся красная.

— Нисколько не тяжело. Ты лучше скажи, — она слегка понизила голос, — он там еще долго пилить будет?

— Кто его знает? — честно призналась Карина. — Пока не восстановит партии.

— Вот бешеный, — проговорила Леля с осуждением и восхищением одновременно, — я таких одержимых, как он, только однажды видела — девчонка у нас в балетном была, рост метр с кепкой, ни шага, ни пластики природной. Но как она пахала, Кариш, если бы ты видела! У станка по семь часов выстаивала, утром все еще спят, а она уже в зале — тянется. Знаешь, ничего ее не интересовало, ни танцы, ни кино, ни мальчишки. Только работа одна на уме была… — Леля вздохнула и повернула регулятор на утюге. — Сейчас — солистка в Мариинке, все главные партии на ней. А я — вот она, рубашечки глажу. — Она засмеялась, весело, добродушно, без тени зависти или сожаления, демонстрируя полнейшее удовлетворение собственной судьбой.

Звуки скрипки за стеной неожиданно смолкли.

— Ну вот. — обрадовалась Леля. — устал-таки. Чай, не железный.

Как бы в подтверждение ее слов, на пороге показался Олег. Вид у него был измученный, но довольный.

— Все, больше не могу. — Он стянул через голову свитер и плюхнулся на диван рядом с Кариной. — Вроде выходит нормально.

— Брамса не хочешь поиграть? — не удержавшись, съязвила Карина.

— Да нет, — Олег усмехнулся, — соло мне сейчас не одолеть. Слабо.

— Ну спасибо, что ты хоть это понимаешь.

Леля поставила утюг, придирчиво оглядела безупречно отутюженную рубашку, пристроила ее на плечики и сунула в шкаф.

— Кстати, забыла вам сказать — следователь звонил.

— Когда? — хором спросили Карина и Олег.

— Сегодня утром, пока ты к врачу ходил. Сказал, что суд будет через месяц и этим мерзавцам впаяют на полную катушку.

— Это Михалыч постарался, — догадался Олег. — Он мне еще в больнице обещал, что этого так не оставит, подключит все свои связи.

— Очень нужны его связи, — фыркнула Леля презрительно. — Лучше бы оставил тебя в покое, ты бы не сидел здесь белый, как мертвец. — Она с ожесточением принялась за следующую рубашку.

— Может, хватит? — Олег поморщился. Потом прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана.

Леля демонстративно умолкла, обиженно поджав губы.

Карина вздохнула: с того самого момента, как Олег решил лететь в Хабаровск, подобные стычки между ним и Лелей происходили по сто раз на дню. Она устала быть буфером между ними. Ей было одновременно жаль обоих — за этой жалостью Карина забывала о себе, о собственной боли от скорой разлуки с Олегом, от неопределенности в их отношениях. Она так и не смогла решить, как поступит в скором будущем — осуществит ли свой план и уедет к Верке или останется здесь и будет дальше наслаждаться преступной тайной любовью.

Предстоящий отъезд Олега спутал Карине все карты, полностью выбил ее из колеи: получалось, что вместе им оставалось быть всего несколько дней. Потом он улетит, а когда вернется, Карины уже не будет, — она поселится у подруги и станет нянчить ее малыша.

Это казалось ей немыслимым. Но еще более немыслимым было остаться и продолжать обманывать Лелю, которая вот-вот родит…

Олег сидел рядом с Кариной не двигаясь и, кажется, дремал. Она почувствовала, как бесконечно, безмерно соскучилась по нему, по его ласкам, объятиям, поцелуям — они не были вместе целую вечность, с тех пор как приключилось несчастье с его рукой.

Карина с трудом заставила себя слегка отодвинуться, чтобы не прижаться к нему тесно, всем телом, прямо на глазах у Лели.

…Он, она, Леля. Невозможно разрубить этот узел, сплетенный воедино и намертво. Невозможно принять единственно верное решение. Нельзя уйти — и не уйти тоже нельзя. Кто подскажет, как быть?…

— Олежка, ты спишь? — тихо и виновато окликнула Леля.

— Сплю, — угрюмо ответил Олег, не открывая глаз.

— Я хотела сказать… ты прости, не сердись. — Она оставила утюг, подошла к дивану, села с другой стороны, нежно потерлась виском о его плечо.

Какое-то время они сидели тихо, все трое: Олег в центре, Карина и Леля по бокам от него. Потом Олег открыл глаза и резко встал:

— Пойду еще поиграю, — и быстро вышел из комнаты.

Вскоре из спальни послышалась скрипичная мелодия, тревожная, пронзительная — в ней Карина ясно уловила все то, что мучило и ее: весь свой страх, тоску, отчаянье.

Не в силах больше выносить это, она распрощалась с Лелей и ушла к себе, но и в своей квартире из-за тонкой стенки ее продолжали преследовать неумолимые, полные смятения и горечи звуки.

…Они не сумели побыть вдвоем до самого отъезда. Четыре дня пронеслись стремительно и молниеносно — в суете, бесконечных волнениях и сборах.

Днем Карина работала в капелле, вечерами утешала плачущую Лелю, помогала ей паковать чемодан для Олега, бегала в магазин за продуктами и разными мелочами. А ночью сидела в кресле, закутавшись в плед, прислушиваясь к каждому шороху на лестничной площадке. Сидела и ждала.

Олег не появлялся — Леля от расстройства и переживаний почти совсем перестала спать.

Он смог выбраться к Карине только в ночь перед отлетом.

Она пробовала вязать: считала и пересчитывала петли, сбивалась, начинала заново. И вдруг услышала, как тихонько хлопнула дверь соседской квартиры — за последние месяцы слух у нее обострился и стал как у кошки.

Карина бросилась в прихожую, уронив под ноги клубок и спицы, едва не споткнулась об них, лихорадочно крутанула колесико замка.

Сколько раз за последние дни она представляла себе, как это произойдет: как она распахнет дверь, увидит Олега, кинется ему навстречу, спрячет лицо у него на груди.

Но он вошел и стоял посреди узенького коридора ее квартиры, а она застыла напротив, и оба молчали, не двигаясь, не произнося ни слова, точно некая неведомая сила держала их на расстоянии, не давая приблизиться, сделать друг к другу хотя бы шаг.

Наконец Олег глуховато произнес:

— Слушай, в горле пересохло. Дашь глоток чаю?

— Конечно. — Карина направилась на кухню. Он зашел следом и остановился около стола, покрытого ажурной пластиковой скатертью.

Карина включила купленный недавно электрочайник, достала чашки, сахарницу.

— Садись.

Олег послушно уселся на табурет, вытянул перед собой руки, сцепив длинные, сильные пальцы.

Несколько минут, пока закипал чайник, оба молчали, с преувеличенным вниманием прислушиваясь к его бульканью и шипению.

С легким щелчком выскочила кнопка. Карина налила в чашку кипяток, опустила туда пакетик с заваркой:

— Пей.

— Спасибо. — Олег сделал один глоток и, отодвинув чашку, уткнулся взглядом в свои руки.