— Ты на сестру мою похожа. И зовут ее почти как тебя — Инна. Она теперь далеко, в Америке. Я ее не вижу.

— Уходи. — сказала Карина. — Тебя любит Леля. У вас будет маленький. Давай считать, что ничего не было.

— Зачем так считать, если было? — спросил Олег — Если ты все это знаешь сама? Если ты только что целовала меня и нам так хорошо вместе?

— Просто ты напоминаешь мне человека, которого я когда-то любила. Вот и все.

— Нет, не все! Я — это я, а не кто-то другой, похожий на меня! Это я стою здесь рядом с тобой, а не он. Поняла?

— Нет.

Олег криво усмехнулся, покачал головой:

— Ладно. Ты похоронила себя. Заживо похоронила. Теперь ты хочешь насильно сделать меня счастливым мужем и отцом. Говорю тебе: это не выйдет. Я всю жизнь, может быть, искал такую, как ты… Не веришь! — Он с горечью махнул рукой и пошел в коридор.

Карина молча смотрела, как он уходит. Шаг, еще шаг. Сейчас дверь захлопнется и скроет от нее Олега. Она физически ощущала, как он отдаляется, словно часть тела вырывают из нее с кровью. И все же не двигалась с места. Уже в прихожей Олег обернулся и с обычной своей издевкой произнес:

— Что ж, соседка! Прости и прощай.

Дверь захлопнулась. Карина вышла из комнаты.

Из-под сумки, стоящей на галошнице, растекалась белая лужица. «Торт растаял, — подумала Каринам удивилась, что может сейчас беспокоиться о таких вещах. — Надо поставить его в морозилку, а сумку выстирать». Она сделала движение по направлению к галошнице и тут же, резко изменив траекторию, оказалась у двери. «Это сильнее меня», — успела подумать Карина, а ее пальцы уже лихорадочно отодвигал и задвижку замка.

Олег стоял на площадке, держась одной рукой за перила и глядя вниз, в лестничный пролет. Он даже не обернулся. Она подошла, молча встала рядом, посмотрела на веером уходящие вглубь ступени, и у нее закружилась голова.

— Давай, бросимся отсюда вместе, а? — вдруг предложил Олег.

В глазах его плясали злые огоньки, и голосе слышалась насмешка. И снова, как тогда, в ресторане, после концерта, Карина не поняла, шутит он или говорит всерьез.

— Замолчи, — устало попросила она. — Иногда мне кажется, ты сумасшедший. Почему ты не оставишь меня в покое?

— Я оставил тебя, — возразил Олег. — Ты сама пришла. Ты с самого начала все знала сама Я лишь сказал то, что у нас обоих на уме.

«У меня ничего не было на уме», — хотела ответить Карина, но вместо этого положила руки Олегу на плечи. Он бережно и легко поднял ее на руки, прижал к себе и тихо спросил:

— Не будем бросаться? Жизнь — штука дурацкая, но иногда она преподносит такие сюрпризы!

И прежде чем их губы снова встретились, Карина вдруг пронзительно ощутила, что Степан исчез, исчез бесследно и навсегда, освободив ее для жизни, для счастья, для всего на свете и не оставив о себе никаких воспоминаний. Что прошлого в ее судьбе больше нет, а есть лишь прекрасное и полное надежд настоящее.

Комнату стремительно заполняли густые сумерки. Казалось, что из-за оконного стекла внутрь помещения струится длинная, тягучая чернильная масса, размывая контуры привычных предметов, ложась под ними темными, свинцовыми тенями. И вскоре стало черным-черно.

Карина легонько пошевелилась, стараясь рассмотрен» лицо Олега в наступившем мраке.

— Что ты? — Он отыскал ее руку, сжал в своей.

— Ничего. — Она вздохнула, пытаясь проглотить внезапно подступившие к горлу слезы. Голос прозвучал сдавленно.

Олег приподнялся на локте, пристально взглянул на Карину. Потом резко дернул за шнурок ночника.

Загоревшийся тускло-желтый свет ослепил Карину. Она зажмурилась, попыталась уткнуться носом в подушку, но не тут-то было: Олег ладонями властно обхватил её лицо, повернул к себе:

— Ревешь? Почему?

В его тоне Карина ясно различила тревогу. Она улыбнулась, уже не сдерживая соленую влагу, навернувшуюся на глаза:

— От счастья. И eщe… оттого, какая я дрянь.

Олег нахмурился:

— Глупости. Ты из-за Лельки? Она сама виновата и отлично это знает.

— Перестань, — слабо попросила Карина. — Ты не смеешь… мы не смеем…

— Много ты о ней понимаешь! — Олег выпустил Карину, потянулся к лежащим на тумбочке сигаретам. — Да она знаешь что творила — тебе и не снилось, дурочке наивной. Лелька — она акула в сравнении с тобой, хищница, понимаешь?

— Прекрати, — уже резко произнесла Карина и села.

Олег послушно замолчал. Чиркнул зажигалкой, закурил, глядя в сторону.

Карина поняла, что. честя Лелю, он пытается заглушить терзающее их обоих чувство вины. И еще — где-то глубоко, на уровне интуиции осознала, что Олегу сейчас тяжелее, чем ей самой, несмотря на то что кажется он твердым, неприступным и даже грубым.

— Будь что будет, — тихо, почти шепотом, произнесла она. — Я тебя люблю.

— И я тебя. — Она видела его глаза, видела, что это правда. Никогда тот, другой, не смотрел на нее с такой нежностью, доверием, пониманием.

Тело точно обожгло, губы моментально пересохли, в висках лихорадочно застучало. Карина протянула руку к ночнику, но Олег перехватил ее:

— Не надо, оставь. Я хочу тебя видеть.

Она послушно кивнула и, не в силах больше сдерживаться, жадно потянулась губами к его губам…

За окном с оглушительным грохотом взорвалась петарда. Затем другая, третья.

Олег улыбнулся и сел на кровати.

— Мальчишки балуются. — Карина тоже улыбнулась, встала. Отыскала в шкафу халат, набросила на плечи. Зажгла верхний свет и взглянула на часы. — Уже шесть. Ты, наверное, голодный? Что тебе приготовить?

— Не знаю. — Олег рассеянно пожал плечами и вдруг усмехнулся: — Странно.

— Что? — не поняла Карина.

Он кивнул на старенькое пианино в углу.

— Странно, что я ни разу не слыхал, как ты играешь.

— А я и не играю. — рассмеялась Карина. — Омлет будешь?

— Погоди ты со своим омлетом, — с досадой произнес он. — Как это не играешь, если консерваторию окончила? Не морочь мне голову.

— Когда оканчивала — тогда было дело другое.

А сейчас… — Карина вздохнула. Потом медленно приблизилась к инструменту, тронула крышку.

— Давай изобрази что-нибудь. — Олег ободряюще кивнул.

— Что тебе изобразить? Я сколько лет не занимаюсь — пальцы деревянные стали. — Она уселась на вертящийся, круглый стул, откинула крышку, взяла наугад несколько аккордов.

Пианино запело тихо и жалобно. Это был хороший, старинный немецкий инструмент, купленный когда-то в незапамятные времена Карининой матерью по дешевке у какой-то ветхой старушки.

Карина любила его и гордилась им, но вот уже многие годы действительно почти не прикасалась к желтоватым клавишам из слоновой кости.

В консерватории она считалась одной из сильнейших на своем курсе, ее даже приглашали в аспирантуру. Как же так случилось, что ее гордость, ее «Циммерман» стоит одинокий и заброшенный, а сама Карина, кроме «Пиковой дамы», ничего не играет?

Ей вдруг страстно захотелось сыграть. По-настоящему, в полную силу, так, как играла она когда-то на госэкзамене свое любимое произведение — балладу Шопена.

Карина села удобнее, положила руки на клавиши. На секунду подняла глаза вверх. Потом уверенным движением взяла первый звук.

Удивительно, но пальцы, отвыкшие трудиться в полную силу, слушались легко, точно до этого целыми днями Карина только и делала, что разыгрывала гаммы и упражнения.

Она играла упоенно, наслаждаясь тонким, изысканным звучанием «Циммермана», тем, что ее внимательно слушает настоящий музыкант, великолепно понимающий, что к чему, способный оценить ее мастерство, отточенное некогда годами кропотливой работы и не исчезнувшее, несмотря на отсутствие концертной практики.

Пробелы в технике стали слегка ощутимы лишь к самому концу баллады, в коде, где лавина звуков стремительно покатилась вниз, сметая все на своем пути. По Карине уже было все равно, разгоряченная, с пылающими щеками, она отыграла последние, заключительные аккорды. Руки ее взлетели высоко над клавиатурой, на мгновение замерли, потом плавно опустились на колени. Она повернула к Олегу горящее лицо.