Потом прибегали Кекс и Пирог — и Кю не шёл с ними ни в какое сравнение.
— Кто милее всех на свете? — приговаривала Юлиана, почёсывая у Кекса за ухом. — Ути-пути…
Даже здесь осенний принц конкуренции не выдерживал.
Он стоял на корме и смотрел вдаль, вцепившись в поручни: у него немного кружилась голова. Вода разбегалась от пера руля пенистыми потоками. Небо нависало тяжестью, из-за повышенной влажности было трудно дышать.
Пелагея подошла и, встав рядом, протянула пакет с едой.
— Бери, пора обедать, — сказала она. — Юлиана меня сменила, так что я немного отдохну.
Кю взял пакет: внутри была булочка с капустой, булочка с мясом и ещё какая-то сдобная пакость, после которой не помешала бы изнурительная тренировка в спортзале.
Кю попробовал пакость на зуб — и она оказалась довольно вкусной. Плавленый сыр и ветчина.
Что сказать, он не знал — слова никак не подбирались. Но до чего же неудобно стоять с Пелагеей вот так, молча! Хотя ей молчать не в тягость, она переполнена тишиной.
— Ты не держишь на меня зла? — спросил он, краснея от неловкости.
— Если я на кого-то обижена или кого-то ненавижу, у меня портится здоровье. Я слишком себя ценю, чтобы доводить до такого, — усмехнулась Пелагея. — А за что на тебя злиться?
— Я доставил тебе столько хлопот со своей дурацкой любовью…
— Она вовсе не дурацкая, — лукаво прищурилась Пелагея. — Да, может быть, ты и опоздал на пару десятков лет, но это не отменяет сути. Любовь прекрасное чувство.
Он заметил, что из карманов её платья выглядывают сухие травы. На тёмной фланели с кружевом засушенные соцветия выглядели не хуже, чем драгоценности.
— Что это?
— Я всегда беру с собой в море частичку суши, — пояснила Пелагея. — Это как знак, что мы доберёмся до берега невредимыми. А даже если что и случится… Ты умеешь плавать? Когда у нас были съёмки в бассейне, ты не выглядел уверенным.
— Как-то не довелось научиться, — сказал Кю, счастливый, что наконец-то нашлось, о чём поболтать.
— Я тоже не умею. В горлицу обращаться — пожалуйста. В летучую мышь… Ой.
Вот тебе и «ой». Кю отпрянул от неё и чуть не свалился за борт.
— Прости-прости, — кинулась к нему Пелагея.
— Только не говори, что и сейчас это розыгрыш был. Я с той ночи всё никак факты сопоставить не могу, не даёт она мне покоя… Ты что, выходит, оборотень?
— Ну… — потупилась Пелагея, — можно и так сказать.
— Покажешь? — неожиданно оживился Кю. — Покажи, ну пожалуйста!
— Только не смей снимать меня на камеру.
— И мысли не было.
Пелагея сделала положенное число шагов, поворотов, обернулась горлицей и присела на поручень. Горлица, белая, как снег, доверчиво смотрела на принца осени, а тот ошарашенно пялился на неё.
— Вот это да.
— Превращаюсь обратно, — прокурлыкала горлица и, спорхнув на палубу, окуталась белёсым дымом, чтобы вернуть себе прежнюю ипостась.
— А в летучую мышь — ночью, — переведя дух, сказала Пелагея.
— Так вот, как ты удрала от меня на шоу, — догадался Кю. — Пока мы с господином Сарамом тебя искали, ты, крылатая, летела в Нимерию.
— Надо же, какой разумный, — улыбнулась та. — На самом деле я терпеть не могу самолёты и предпочитаю природные способы передвижения. Раз уж они мне доступны, грех не использовать.
— А тебе не тяжело? Расстояния-то большие…
— У горлицы свой запас сил, у летучей мыши — свой. Пока одна из ипостасей дремлет, другая набирается энергии. Поэтому я не перенапрягаюсь.
Кю прислонился к металлической подпорке, сияя почище, чем надраенный рядом столик.
— Вот слушаю я тебя, и кажется, что это сон.
— Только пожалуйста, не рассказывай никому, что видел и слышал, — попросила Пелагея.
— Я бы мог тебя шантажировать, если бы ты, скажем, отказалась стать моей девушкой, — хитро проговорил Кю. И мгновенно сник под её серьёзным взглядом. Она не была предрасположена шутить.
— Но я не такой человек, — тотчас добавил он.
— Вот и славно. Нам ещё долго плыть. Было бы ужасно поссориться.
— Согласен, — вздохнул Кю. — Но знаешь, что удивительно: после всех твоих признаний ты мне по-прежнему нравишься. Хотел бы я просто быть рядом с тобой всю свою жизнь.
— А ты можешь, — нарушила их уединение Юлиана. Она обожала вмешиваться в чужую романтику и подливать масла в огонь. — Но в таком случае тебе придётся поставить на карьере крест. Пелагея сообщила мне, что намерена уйти из группы.
— Что? Нет! — воскликнули одновременно Кю и Пелагея.
Подруге и менеджеру по совместительству достался колючий, укоризненный взгляд.
— Я говорила, что, может быть, уйду, но ведь не сейчас.
— А кто тебя знает, — махнула рукой Юлиана. — Все эти твои «сейчас» и «потом» такие расплывчатые. Ты и время — у вас двоих ужасно странные отношения.
— Умоляю! — закатила глаза Пелагея.
— А сколько ей лет? — почуял неладное Кю.
— Она тебе уже говорила. Двести восемьдесят… э-э-э… — Юлиана закусила губу и принялась сосредоточено загибать пальцы. — Если честно, я сбилась со счёта.
— Ты кого у штурвала оставила? Кекса с Пирогом? — опомнилась Пелагея. — Твоя смена ещё не закончилась. Бегом назад, а то с курса собьёмся!
Нарушительница мира и спокойствия с чувством выполненного долга ускакала в ходовую рубку, к системе управления и непоседливым псам, которым надо везде сунуть свой нос.
Кю смотрел на Пелагею во все глаза.
— С ума сойти! — восхитился он. — Значит, и про возраст ты не врала…
— Да, я очень-очень старая. Можно сказать, древняя, — хмуро подтвердила та. — Живи теперь с этим.
Огорошила беднягу — и тоже удалилась в рубку, сверяться с барометром и анализировать показатели приборов.
Кю уважительно проводил её взглядом: протянуть без малого триста лет и остаться при своих причудах — это какой же выдержкой, каким упрямством надо обладать!
— Ты правда хочешь от нас уйти? — допытывался он, после того как они перекусили на ужин жареной рыбой.
— Однажды всё равно придётся, — сказала Пелагея. — Но я не стану бросать группу, пока ей сопутствует такой расцвет. Наши голоса много значат. Уйдёт хоть кто-нибудь — и группа обеднеет. Думаю, года через два, когда страсти поулягутся, я смогу незаметно исчезнуть.
— Не говори так!
— Но ведь у меня своя жизнь, — миролюбиво возразила она. — Как ты уже знаешь, я прожила более чем достаточно. Представь, сколько интересного случилось со мной за все эти годы! Я люблю помогать людям, но задерживаться с ними надолго… Тут, что называется, увольте. Кроме того, у меня муж, который тоже требует внимания.
Этот последний, из пальца высосанный аргумент, звучал совсем уж жалко и неубедительно.
— Тебе важно найти свою любовь и всецело отдаться ей, — сказала Пелагея. — Не обязательно женщине. Искусству, музыке, путешествиям, чему угодно. Не загоняй себя в жёсткие рамки. Люди придумывают их, чтобы чувствовать себя хозяевами положения. Они хотят быть уверенными в завтрашнем дне, поэтому всячески цепляются за условности… Ох, что-то засиделась я с тобой, пойду вздремну перед ночной сменой.
Как только она ушла в каюту, на небо наползли злые, чёрные тучи и начался шторм. Юлиана несколько раз теряла управление. Чтобы Кекс и Пирог не скатились за борт, она отловила их на палубе и заперла в рубке. Кю она тоже отловила, заставила его надеть спасательный жилет — и отправила будить Пелагею.
Судя по всему, их маленькая яхта встала на пути у какого-то большого и не вполне человеческого корабля. Волны поднимались высоченные. Яростно пенясь, они обрушивали на яхту тонны воды, словно желая её потопить. А Пелагея спала беспробудным сном, и Кю никак не мог её растолкать.
Когда же она наконец изволила открыть глаза, ей дали знать, что судно, того и гляди, затонет.
И она вышла из каюты в рёв ненастья, под дождь и вспышки разъярённых молний. Вгляделась в хмарь, оценила мощь волн, а потом заметила в небесном мраке очертания корабля.
Он плыл уверенно, напролом и тащил всю эту бурю с собой. Он был поистине огромен, а тот, кто им управлял, был отнюдь не жив. Впрочем, и не мёртв тоже. Не живой и не мёртвый, он вёз на борту существ, которых за морем прозвали Инычужами. Существа не имели конкретной судьбы, зато отличались множеством диковинных особенностей и скверно ладили с людьми. А сейчас им пришла охота отправиться в круиз.
