Не успела джинсовка приземлиться, как её порвали на тряпки. Едва в пепел не превратили — столько в фанатках было ярости.

— Видели? — сказал директор Хаджиман. — Если вы к ним спуститесь, с вами произойдёт то же самое. Так что я бы не рекомендовал. На первое время наймём вам охрану, будет надёжнее.

Затем, поразмыслив, он не нашёл ничего эффективнее, чем передать Пелагею в руки стилистов.

— Они над вами поработают, — с каким-то странным выражением лица произнёс он. — Создадут вам образ… э-э-э… который поможет сгладить острые углы. Ай, да что я тут разглагольствую. Вон Ви пришёл. Ви, материал готов, забирай её.

Под материалом подразумевалась Пелагея, и она как-то сразу прониклась нехорошим предчувствием: этот лощёный тип, которого однажды сократили до «Ви», планирует покуситься на святое — на её неповторимую личность.

К тому времени Пелагея уже прочно усвоила, что она неповторима, потому что ей об этом твердили чуть ли не из каждого утюга. А теперь, похоже, её в угоду публике собирались перекроить.

— Ступай за мной, чудо природы, — томным голоском позвал Ви, шевелюра которого целиком состояла из искусственных разноцветных косичек. — Сделаем из тебя… муа! — Тут он поцеловал свои сложенные щепотью пальцы. — Конфетку. А если откажешься, оставлю тебя тут людей пугать. Твой образ, позволь доложить, полнейшая безвкусица.

«Да как бы ни так, — подумала Пелагея, неожиданно для себя придя в раздражение. — Как он меня назвал? Чудо природы?»

С удивлением обнаружив в себе лихую безбашенность (видимо, она наконец-то передалась от Юлианы воздушно-капельным путём) и желание отстаивать свои границы, Пелагея сжала руки в кулаки и шагнула за выпендрёжником Ви.

Перво-наперво её попытались накрасить. Отвергнув тональный крем, румяна и пудру, она выдвинула ультиматум:

— Или я не крашусь и участвую во всех ваших концертах, или вы меня накрасите — и я наплюю на контракт. Нельзя расторгнуть — буду саботировать.

— Ну хоть помаду! — ныли подручные негодяя Ви. — Ну хотя бы ту-у-ушь!

Они все, как на подбор, были изысканные, утончённые и до отвращения элегантные. Со своей лесной простотой Пелагея очень быстро устала им противостоять и в минуту слабости согласилась на помаду с тушью.

Но этой жертвы инквизиторам показалось мало — они нацелились на причёску.

— Вас нужно подстричь, — осаждали они несчастную. — Ваши восхитительно пористые, удивительно кудрявые волосы будут идеально смотреться в укороченном формате.

«Сначала норовят обрезать имя, потом — волосы. Длина платья, надо полагать, тоже подвергнется укорочению», — зазвучал у Пелагеи в голове возмущённый голос Юлианы. Эх, ну почему она вызвалась заняться плотным изучением городских модных бутиков именно сегодня? Ведь приедет же забирать её с репетиции — за чужую примет. Спросит: «Кто вы, дамочка? Я вас не знаю».

А то и вообще: «Кто ты, приятель? Откуда такой взялся?»

Пелагея, ещё несколько минут назад носившая роскошные кудри, укладке не поддающиеся, с ужасом увидела в зеркале напротив даже не незнакомку, а незнакомца. Её обкорнали вопиюще коротко, и теперь она напоминала скорее парня, нежели девушку. Что называется, катастрофа.

Но и этого палачам было недостаточно. Остриженные вьющиеся волосы оттенка гречишного мёда перекрасили в иссиня-чёрный и уложили так качественно, что коварный морской ветер ещё долго не мог с ними ничего сделать. Губы акцентировали стойким матовым нюдом, глаза оттенили подводкой и тушью. И теперь Пелагея была похожа на кого угодно, только не на себя.

Юлиана намеревалась переодеть её на своё усмотрение и пообещала устроить ей тур по магазинам, но один проворный дизайнер с куцей козлиной бородкой Юлиану обскакал и уволок Пелагею к себе в творческую мастерскую, где на безголовых манекенах сидели наряды — один другого причудливей.

— Давайте те же, переоденьтесь, хочу взглянуть на вас в одном из моих шедевров. Думаю, вы созданы друг для друга, — слащаво приговаривал дизайнер, чьи несколько попыток ухватить Пелагею за руку обернулись полным провалом.

Помимо прочего, была предпринята попытка огладить изгибы новой солистки — тоже не вполне осуществлённая. Пелагею уже начинало подташнивать от столь назойливого внимания к своей персоне. Она максимально избегала физического контакта с этим приставучим позёром и мечтала поскорее сбежать в общежитие.

Примерка «шедевров» обернулась для неё очередным адом, ибо было совершенно непонятно: перед нею рукав или только декоративная деталь? А голову совать в этот вырез или в тот? Привлекать к столь щепетильным вопросам собственно автора шедевров хотелось меньше всего на свете, поэтому Пелагея ломала голову, потела, пыхтела, теряла терпение, но в итоге раз за разом справлялась с примеркой самостоятельно.

— Итак, — заключил дизайнер, когда безголовые манекены были раздеты все до единого. — Смотри внимательно, малышка. Этот — лимонный — тебе на понедельник, фиолетовый с фалдами — на вторник, небесно-голубой наденешь на съёмки в четверг, если я ничего не путаю в твоём расписании. Просто так не таскаем, наряжаемся исключительно на важные мероприятия, поняла?

«Какая я тебе малышка, зараза ты вонючая? — думала меж тем Пелагея. — Мне двести восемьдесят пять лет!»

Она втайне надеялась, что Юлиана вернётся со своей самочинной экскурсии по городу и открутит этому деятелю башку.

После экзекуции в творческой мастерской Пелагею ожидали уроки музыки, где ей два часа втолковывали нотную грамоту и азы сольфеджио, а также учили играть на фортепиано и флейте (без особого прогресса с обучаемой стороны). А потом прибыла Юлиана, явно довольная своими открытиями.

— Покажи мне того психа, который это с тобой сотворил! — возопила она, едва завидев подругу.

— Там была толпа психов, — вздохнула Пелагея. — Я защищалась, как могла, но видишь, что вышло…

— Прекрасно вышло. Лучше не бывает. А что это у тебя в пакете? — Она нагнулась, исследуя его содержимое. — Так-так. Вещички. Похоже, над тобой прекрасно поработали без меня. Но знаешь, я там обнаружила тако-о-ой магазин одежды! Как начислят зарплату за месяц, надо будет обязательно тебя туда сводить.

Урегулировав расписание на неделю, они вновь попрощались на крыльце здания. И Юлиана отправилась в гостиницу к заскучавшим без выгула Кексу и Пирогу, а Пелагея в сопровождении пары жилистых охранников от директора Хаджимана — на девятый этаж общежития, в комнату девятьсот двадцать. Страшно хотелось залечь в спячку и не просыпаться лет эдак тринадцать, пока действие контракта не истечёт. Пелагея предпочла бы петь в лесу, одна среди птиц и деревьев, а не на публику. Её бесконечно тянуло домой или хотя бы в ледяные чертоги замка Ли Тэ Ри, только бы не оставаться здесь.

Не доходя до своего номера, она натолкнулась на Кю. Он был раскрасневшийся и больно уж весёлый. Его слегка шатало. Он пытался петь какую-то оперную арию прямо в коридоре общего модуля, но то и дело забывал слова. Чертыхался. Бормотал под нос.

Когда в него врезалась Пелагея, он с изумлением обернулся и как-то нелепо и комически заключил её в объятия. От него несло перегаром.

— Кю, ты чего? — испуганно спросила Пелагея. — Было же всё нормально. Зачем ты?…

— Зачем я пил? Чтобы расслабиться, — вздохнул тот, уместив подбородок у неё на плече. — Жить так тяжело, особенно после того, как чуть не умер. Я благодарен небу за то, что жив, но больше не могу радоваться, как прежде.

Время шло. Пелагею вызвали на несколько фотосессий. Её волосы укладывали гелями и лаками и красили во всевозможные цвета. На кожу её лица, во всех отношениях идеальную, покушались тональные крема, бронзеры и хайлайтеры, и стоило немалого труда уговорить визажистов использовать минимум косметики.

Кю всё больше тяготел к пагубному образу жизни. Он стал выпивать почти каждый вечер. Зависая с друзьями в баре, он возвращался в общежитие — и не помнил, как именно это происходило. Его, в стельку пьяного, привозили на такси, притаскивали на плечах, кое-как доводили до двери, и следующим утром он просыпался с алкогольной интоксикацией и гудящей головой.