Не желая попасть в огненное окружение и медленно зажариться до смерти, архангел отбросил горящие перья и покинул центр воронки, чтобы, ровно как и Хейндир, стремительно заскользить по кривой спирали, продолжая непрерывно атаковать гнавшегося за ним противника. Пускай он был несколько быстрее и даже чуточку проворнее, но его крупное тело было прекрасной мишенью для маленького северянина. Раз за разом струи липкого пламени настигали архангела, и ему вновь и вновь приходилось избавляться от перьев, пока от его некогда могучих и прекрасных крыльев не остались только жалкие обрубки, непригодные ни для атаки, ни для защиты. В ответ на это несколько его лучезарных стрел всё же смогли зацепить Хейндира, но боль от этих ран только подхлёстывала его, наполняя новыми силами и подпитывая бурлящую ненависть.

Собрав всю волю в кулак и подгадав момент, когда архангел сделает очередной финт, Хейндир поддал огня и рванул наперерез врагу. На долю секунды их оружия скрестились, а в следующий миг они уже неслись в разные стороны, постепенно осознавая произошедшее.

Северянин был цел и невредим, а на алмазной руке архангела появилась неглубокая засечка, покрытая чёрной плесенью. Божественное существо почувствовало острый зуд, за которым пришла боль. Отбросить руку и скоро отрастить её как перья он был неспособен, её можно было только отсечь или лечить. Не желая терять драгоценную конечность, архангел поднёс вторую руку к предплечью, чтобы попытаться если не исцелить её прямо по ходу битвы, то хотя бы остановить распространение инфернальной заразы, и это стало началом его конца.

Он отвлёкся. Скорость стрельбы замедлилась, точность снизилась, и Хейндир сумел нанести ему новую рану, а затем ещё одну и ещё, пока на теле ангела не осталось ни единой части, в которую бы старательно не вгрызалось чёрное пламя. Силы неумолимо покидали его. Атаки стали совсем уж вялыми и редкими, и даже полёт теперь давался ему с большим трудом. Кое-как добравшись до чистого от огня участка земли, он впервые за десятки, если не сотни лет, коснулся дрожащими стопами поверхности. Поддавшиеся немощи ноги не сразу вспомнили каково это — шагать.

Неуверенно пошатнувшись, он побрёл к краю воронки, но две пламенные дуги, обогнув его с двух сторон, отрезали ему путь к отступлению. Архангел остановился и обратил свой взор назад. Вообще он мог одновременно видеть всё вокруг себя, у него даже не было глаз как таковых, всё тело было его огромным, всевидящим глазом, но теперь всё его внимание, словно бы остальной мир за пределами огненного кольца перестал существовать, было обращено на чёрно-белую фигурку, стоявшую позади него.

— Еретик, — прошептал архангел. Его мелко вибрирующий голос стал похожим на малый серебряный колокольчик или флейту, игравшую пианиссимо. За более чем тысячелетие, проведённое на этом свете в непрекращающихся войнах, в нескончаемой череде кровавых битв, он не раз выносил врагам смертный приговор, чтобы немедля привести его в исполнение, и поражение стало казаться ему чем-то невозможным, чем-то, что ему никогда не дано будет познать, но вот от стоит весь израненный перед своим палачом, готовым в следующий миг раз и навсегда оборвать его существование, изгнать его из всех мыслимых и немыслимых миров и стереть из самой реальности, — чего же ты ждёшь?

Плотно сжатые губы не разомкнулись, грозные слова не слетели с их бледной кожи, и только полный презрения и сочащийся гневом взгляд был ему ответом.

— Да простит меня Триумвират, ибо я его подвёл, — с этой краткой молитвой, архангел прижал изъеденные чёрными трещинами руки к гранённой груди и обратил свои помыслы к небесам.

Вид поверженного, готового принять смерть врага, наполнил душу Хейндира ликованием, и он слил два клинка в один большой меч, затем сменил стойку и сделал глубокий вдох, так что кожа натянулась на разошедшихся рёбрах. С громким выдохом окутанный столпами белого огня северянин бросился на противника, чтобы одним взмахом рассечь его пополам, но архангел того и ждал.

Он больше не мог сражаться и парировать этот выпад. Он не мог даже сделать толкового шага в безнадёжной попытке уклониться. Но было одно, что он ещё мог сделать. Проронив своё последнее «аминь», он выбросил руки в стороны. Прогремел взрыв, сравнимый с первым ударом небесного луча. Расширяющаяся сфера ударила незащищённого Хейндира прямо в лицо, и его отбросило назад. Кувыркаясь и размахивая всеми конечностями, он перелетел на другую сторону кратера, несколько раз ударившись и отскочив от земли, как плоский камень от воды.

Всё его тело обратилось в мрамор, от которого поднимались редкие струйки дыма. Он лежал на животе без движения, даже не дыша. Затишье охватило поле брани. Даже бушующее пламя словно бы притихло, обратилось в слух и с замирающим дыханием ждало объявления победителя. И вот корка начала трескаться.

Терпя мучительную боль от едва сросшихся переломов и грязно ругаясь на смеси всех известных ему языков, Хейндир медленно высвободился и каменного плена и кое-как поднялся на ноги. На нём не было кожи. Чёрные волокна мускул, окружённые белыми прослойками сухожилий, судорожно подрагивали и сочились густыми каплями смоляной крови. Лицо полностью сгорело, явив миру череп с несмыкающимися яблоками глаз, с обнажённым обсидианом зубов и с блестящим куполом лба, из которого по-прежнему торчали кривые рога.

Сделав несколько неуверенных шагов, северянин с тоской оглядел поле брани, в которое обратился город, и скупая слеза стекла по ложбинкам верхней челюсти, чтобы тут же скрыться в щели зубов. Инфернальное пламя всё продолжало своё пиршество и, заполонив почти весь кратер, вплотную подступило к его границам, с твёрдым намерением выбраться покинуть бедное поле и перекинуться на более вкусные, ещё уцелевшие дома. Хейндир поднял руки и расправил пальцы веером. Почувствовав волю хозяина, колдовской огонь остановил свой неутолимый жор и стал прислушиваться к его мыслям, после чего нехотя оставил недоеденную пищу и послушно потёк назад к властелину. Языки огня поднимались по ногам, окутывали ему тело, руки, голову и впитывались в него, отдавая всю набранную энергию, от чего на голой плоти стали появляться маленькие лоскутки новой кожи.

Когда к нему вернулся его прежний вид и опасность магического пожара для города миновала, Хейндир поднял левую руку ещё выше и через паузы выпустил в небо три огненных шара. Достигнув высоты птичьего полёта, где они могли навредить только самым невнимательным чайкам, они распустились огромными белыми цветами, и вновь обезумевший от страха Лордэн окатил рёв громогласных взрывов.

Сигнал к отступлению был подан, но северянин пока что не мог покинуть злосчастное место. Вслушиваясь в удары утомившегося и исстрадавшегося сердца, он побежал к центру воронки, но на полпути свернул на запад и, промчавшись ещё с сорок шагов, вдруг остановился в месте, которое ничем не отличалось от любого другого. Хейндир опустился на колено, приложил ладонь к земле, и, ощутив под ним духовную пульсацию, нанёс сокрушительный удар. Стеклянная корка разошлась трещинами и вздыбилась. Создав магией нечто вроде диска, Уонлинг принялся дробить и выкидывать в стороны спёкшуюся почву. Не прошла и половина минуты, как он уже стоял по пояс в яме, а ещё через половину он уже достиг заветной цели.

— Ей, просыпайся. Я знаю, что ты жив, — сказал он, потрепав вернувшегося в человеческое обличие Одвина по обескровленным щекам. Весь его вид говорил о том, что капитан был мёртв, но, стоило Хейндиру ухватить товарища подмышки и потащить его наружу, как тот внезапно очнулся и, словно выброшенная на берег рыба, стал глотать ртом воздух. — Хорошо… хорошо…

— Х’ха-а-ах’х… всё зак’хон-чилось’х-х?

— Тут да.

— Т’хы-ы его убил? — просипел Одвин и неуклюже выплюнул густую смесь крови, слюны и пыли, испачкав себе весь рот и подбородок.

— Да.

— Ты прям герой — в первом же бою завалить арха, так ещё и в одно рыло. Такое мало кому из людей удавалось.

— Удалось, но ты посмотри какой ценой.