— Тогда зачем ты вообще меня позвал на постоялый двор? Почему не отослал куда подальше?
— А какой бы с этого вышел толк? Разве бы ты, услышав об освежёванном трупе, не пришёл ко мне с желанием взяться за поиски? Разве бы ты принял мой отказ? Знаю, что нет.
— Нет, это всё не может быть правдой. Тебя подменили. Ты просто используешь его воспоминания.
— Мои воспоминания, — совершенно не опасаясь направленного на него меча, Хейндир приблизился к Хромосу с распростёртыми в стороны руками. — Я всё ещё тот самый человек, который видел твоё детство, который провёл тебя сквозь юность, который делил твои радости и печали. Поверь, я тебе не враг, ровно как и Лормин, как и Одвин и даже Риррта. Что бы тебе не наговорил тот проходимец, но будь уверен, что нами движет лишь жажда справедливости для всех честных людей и больше ничего.
— Справедливость у каждого своя, — сбивчиво прорычал Хромос, видя, как завершивший долгую речь глашатай грузно и неспешно сходил с трибуны, уступая народное внимание палачу. — Отойди в сторону или я…
— Или что? — Хейндир сделал ещё один навстречу любимому воспитаннику, так что стальное острие коснулось его расправленной груди аккурат напротив сердца. — Убьёшь меня?
— Отойди.
— Нет, — Хейндир ещё сильнее надавил на меч, и на прорвавшейся одежде появилось багровое пятно. — Если хочешь спасти своего дружка, то сперва тебе придётся сделать то, в чём он потерпел поражение. Убей меня.
Несмотря на всю тяжесть слов и грозность произнёсшего из голоса, во взгляде светло-карий глаз не было ни злобы, ни страха, ни гнева, только отеческая теплота и искреннее желание помочь. Буйное сердце капитана заколотилось пуще прежнего. Дыхание стало частым и поверхностным. По всему телу выступил холодный пот, а меч так и норовил выскользнуть из ослабевших пальцев. Внезапная немощь охватила Хромоса. Он смотрел на родное лицо, пытался найти в нём какие-то перемены, признаки вселившегося в тело зла, но каждая его черта, каждый его изгиб и каждая его морщинка были теми же, что и всегда, и согревали душу одним только видом. Особенно теперь, когда пришла пора для смертельного насилия.
Хромос стоял, замерев в одной позе, пока всё его нутро разрывалось на части могучим штормом противоборствующих эмоций под беззвучный ход песочных часов в костлявых руках смерти. Она была неотвратима и неотступна, и капитан только и мог, что сам вручить её избранную душу, покуда у неё не иссякло терпение. Однако как бы он не терзался, как бы он себя не уговаривал, его внутренние весы всё никак не могли склониться ни в одну из сторон. Ему нужен был толчок извне, и он его получил, когда с площади донеслись радостные возгласы, подбадривавшие и поторапливавшие палача, нарочито медлившего чтобы подразнить толпу, распалить её и довести до сущего исступления.
Проглотив застрявший в горле комок и сжав зубы в зверином оскале, Хромос сделал резкий выпад вперёд. В тот же миг Хейндир отвёл правое плечо назад, и лезвие прошло вскользь груди, лишь разорвав дублет и оставив на коже малую царапину. Желая улучить последний шанс исполнить задуманное и спасти Янсу жизнь, Хромос ринулся вперёд к эшафоту, готовый прокладывать дорогу через толпу силой, но не успел он сделать второго шага, как почувствовал обширный удар колоссальной силы в корпус. Магический толчок сдавил его рёбра. Дыхание остановилось. Тело оказалось отброшено на добрый десяток шагов, и лишь каким-то чудом Хромос смог приземлиться на ноги и устоять.
— Что же… раз ты того желаешь, то я преподам тебе ещё один урок, — спокойно произнёс Хейндир, и вновь его неморгающие глаза приняли потусторонний вид, пробуждавший в сердце первобытный ужас.
Время нещадно поджимало, и капитан, не желая ввязываться в этот проигрышный бой, попытался вновь обойти Хейндира при помощи пары обманных финтов, но северянин не клюнул на эти дешёвые уловки и играючи отбросил воспитанника назад с помощью того же приёма. На этот раз Хромосу не повезло, и он, сделав в полёте полуоборот, упал лопатками на землю. Хотя поддоспешник и подшлемник несколько смягчили удар, но по всей спине прокатилась волна тупой боли. Грязно выругавшись сквозь зубы, капитан тут же поднялся на ноги и побежал в сторону огибавшего дома переулка.
— Довольно беготни, дерись, — сказал Хейндир, преграждая ему дорогу. — Убей меня, если хочешь его спасти.
Более не видя иного выхода и растеряв всякую надежду, Хромос сжал крепче рукоять отцовского меча и пошёл в наступление на безоружного учителя. Будь перед ним человек, то первый же удар непременно бы стал финальным, однако нечестивое создание в самый распоследний момент уклонилось да так, что сверкающее лезвие прошло всего в одной линии от кончика носа. За этой атакой последовали ещё несколько резких и хитрых выпадов, каждый из которых наносился в полную силу с явным намерением убить, и от каждого из них Хейндир увернулся с той же грацией минимализма, без тени суеты или страха. Заложив руки за спину, словно кавалер в светском танце, он делал стелящиеся шаги по клеткам тёмной брусчатки, лишь немного наклоняя корпус в стороны.
Хромос продолжал бездумно наседать, напрочь позабыв о защите и предосторожностях. Возможности для контратаки возникали одна за другой, но демон упорно их игнорировал, оставаясь в глухой обороне. Время было на его стороне. Подобная возня не могла истощить его, казалось бы, безграничные силы, и ему только и оставалось ждать, покуда его упорствующий противник сам не свалится с ног.
Неожиданно Хейндир вздрогнул и голой кистью поймал устремившийся в его голову клинок. Тёмные, почти что чёрные капли крови, просочились сквозь полуразрубленные пальцы и заструились по бледнеющей коже запястья. Рана была глубокой и тяжёлой, но ни один мускул не дрогнул на лице северянина, ни один звук боли не вырвался из его горла. И всё же он переменился. От прежнего хладнокровия не осталось и следа. Всё его существо охватила тревога и смятение.
— Нет, этого не может быть, — прошептал Хейндир, устремив округлившиеся глаза прочь от Хромоса. — Нет-нет-нет.
Отпустив меч и позабыв о сражении, он повернулся спиной к противнику и сделал несколько шагов в направлении взгляда, всё продолжая что-то бормотать себе под нос. Затем его тело вновь содрогнулось. Не без ужаса он оглядел окружавшую его толпу зевак и закричал. — Вы все! Бегите отсюда! Прочь! Прочь!
Тон его повелительного голоса был твёрд, широкие движения рук выразительны и однозначны, а грозное лицо не давало усомниться в серьёзности его слов, и всё же собравшиеся на улице люди не сдвинулись с мета ни на шаг, а вместо того принялись бесстыдно шушукаться и откровенно посмеиваться над рвавшим глотку в кровь военачальником, решив, что тот, празднуя долгожданную казнь, выпил на радостях лишнего, и что коварные винные пары вернули его разум назад в пережитые им сражения и осады. Однако этот глумливый ропот прекратился, когда над их головами появились пять сияющих овалов, состоявших из первозданного света.
Порождения Старейшей Звезды, непогрешимые защитники праведников — ангелы висели над крышами домов на своих крыльях, которые представляли из себя длинные полупрозрачные, ленты-щупальца. Медленно и плавно, не поддаваясь дуновению ветра, но будто бы беспорядочно они двигались вокруг тел хозяев, наполняя воздух каким-то странным, сухим ароматом. Ангелы мало походили на все те человекоподобные изображения на иконах и фресках, которые украшали стены храмов и полки домашних алтарей. Белый, мерно пульсирующий и мерцающий голубоватыми искрами свет полностью скрывал все детали их внешности, точно шёлковый кокон бабочки, стыдливо таившей от посторонних взоров свою недоспелую красоту. Так их видели простые смертные, а нечестивые глаза Хейндира могли прозреть сквозь эту священную завесу и в мельчайших деталях различали их настоящие вытянутые, стройные, блиставшие идеально ровными гранями и точёными рёбрами тела почти в два человеческих роста, словно бы отлитые из самого чистого на свете стекла.
— Еретик. Настал твой судный час, — пропел старший ангел, указав одной из своих шести тонких рук на Хейндира. Каждая произнесённая им фонема звучала как звенящая струна арфы, перебираемой ловкими девичьими пальцами, протяжно, гулко и вязко растекаясь по воздуху, — Пади ниц перед посланниками высшего божества и приготовься держать ответ за содеянные тобою грехи.
