На стоящем рядом с диваном столе откупоренная бутылка зелёного стекла без этикетки, два бокала с красным вином, ваза с крупными яблоками и начатая плитка шоколада. Кроме того, на столе имеется телефонный аппарат шнур от которого убегает в прихожую. В комнате работает большой чёрно-белый телевизор, показывающий пустой кабинет генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, на экран которого время от времени бросает взгляды хозяин дома.

***

А началось так. Саша отворил калитку, посторонился пропуская во двор, зашёл сам, выглянул на улицу, посмотрел направо и налево, за шиворот затащил выбежавшего на улицу рысёнка во двор, закрыл калитку и запер её на массивный железный засов. После этого повернулся к ней. Она уже сидела на корточках, рассматривая рысёнка. Тот жался к Сашиным ногам и тянул шею, принюхиваясь к ней.

— Смотри-ка, не боится тебя... — пробормотал Саша, сверху вниз глядя на них.

— А других боится?

— Взрослых. Детей не боится. Он тебя, похоже, за ребёнка принял. Какой у тебя рост?

— Не знаю точно... Осенью было метр сорок девять. А у тебя? Ты очень высокий.

— Почти сто семьдесят, — скромно потупился он. — Точнее, сто шестьдесят семь. Я смотрю, ты сегодня без очков? Не постоянно носишь?

— Постоянно носила, но у меня что-то с глазами случилось. Близорукость куда-то пропала. Не знаешь, как такое возможно? Я, собственно, из-за этого пришла.

Надо заметить, что зрение исправил ей Саша (прямо во сне исправил), но Насте он об этом ничего не сказал. Вообще никому не сказал, даже Марине Михайловне. Одним своим поступком на вечеринке у Веры Настя сильно удивила его, и он решил устроить этакое негласное соревнование — кто кого удивит сильнее.

— Пойдём в дом? Или ты спешишь?

— Да нет, не особенно. Пойдём.

Сегодня на ней красивая юбка «шотландка» ниже колен, модный батничек нежного, розового цвета и симпатичная тёмно-синяя кофточка со стоячим воротничком и на молнии. Всё новенькое, всё отлично сидит. Папа в феврале в командировке в Минске был. Оттуда всё это привёз. Тётя Бася — мамина средняя сестра — для неё всё это покупала, хотела посылкой отправить, а тут у папы командировка нарисовалась. Они с мужем в самом Минске живут. Папа у них останавливался.

Саша помог ей раздеться и предложил гостевые тапочки. Подбирал самого маленького размера, но всё равно получилось не очень. У неё тридцать четвёртый, а самые маленькие тапочки у них были тридцать шестого. Это всегда проблема, когда в гости идёшь. Хорошо, что у него нашлись лишние шерстяные носки. Их он ей вместо тапочек выдал.

Повёл её к себе в комнату. Сначала постояли у окна, поболтали. Сашка начал с того, что заставил её по очереди поднять верхнее и опустить нижние веки на обоих глазах. Сам прислонился спиной к подоконнику так, что они с ним почти одного роста стали, расставил ноги, велел ей встать между ними, лицом к свету из окна, взял её руками за виски и приблизил её лицо к своему так близко, что они чуть ли носами не касались. Это ему понадобилось, чтобы рассмотреть роговицы и заглянуть в глазное дно. Ей пришлось руками в подоконник упираться, чтобы не упасть на него.

Посмотрел он, посмотрел, отпустил виски, положил вместо этого руки ей на плечи и говорит:

— Ничего не вижу. По-моему, у тебя с глазами всё в полном порядке.

Красивый он всё же парень. Она сглотнула пересохшим горлом, а Саша чуть стиснул пальцами её плечи и улыбнулся:

— Чего-то хочешь?

Она плечиками пожала:

— С чего ты взял? Да, хочу! Пить хочется. Пошли попьём?

— Вина хочешь? — он всё ещё не отпустил её.

Стоит, глядит ей прямо в глаза, а у неё в груди от этого взгляда огонь жидкий плещется. Даже руки с подоконника убрала, прислонилась к нему, а руки ему на грудь переложила. Прямо как во время танца. И пить сильно хочется и не хочется отрываться от него. Так бы и стояла дальше.

Сашка ухмыльнулся:

— Не жарко тебе? Кофточка, юбка шерстяная, рейтузы. Может разденешься?

Она снова сглотнула всухую:

— Это не рейтузы, а колготы. Мне не жарко, спасибо...

— Ух ты, шерстяные колготки? Где достала?

— Папа из Минска привёз. У меня там тётка с дядей живут. А зачем тебе?

— Мне не нужно. Я о таких уже слышал. Хотел для Лидочки достать, но у местных барыг такие пока что не водятся.

— Ты знаком с барыгами?

— Ну да, а что здесь такого? У кого сейчас можно достать приличную одежду, чтобы не фабрики «Большевичка»? Только у фарцовщиков и у барыг. На тебе сегодня тоже ничего отечественного нет. Польша и Чехословакия.

— Ну да, правильно. Нравится?

— Угу, очень симпатично. Особенно если ты кофточку снимешь и в одной рубашке останешься. У нас тут тепло.

— Угу, сниму... Пусти! — Сашка усмехнулся и отпустил её.

Она отошла к кровати и расстегнула молнию кофты. Огляделась, куда бы её повесить. Не хотелось на кушетку бросать. Увидела стул, на котором высилась стопа книг, подошла, отодвинула его немного от стены и повесила кофточку на его спинку. Сашка подскочил, собрал все книги со стула и отнёс на письменный стол. Отошёл к двери, обернулся и сказал:

— Пойду вино открою. Приходи в зал, когда будешь готова.

***

Вышла в зал, остановилась в дверях. Саша уже всё приготовил. На столе две открытые бутылки. Одна пол-литровая, бесцветного стекла, с пёстрой этикеткой. Эта бутылка начатая. В ней янтарного цвета напиток. Как потом выяснилось — очень ароматный портвейн. Вторая бутылка какого-то тёмного стекла. Кажется, зелёного. В ней тёмно-красное Бордо десятилетней выдержки. Как Сашка сказал — коллекционное вино. Врёт, наверное, но вино и в самом деле хорошее. Ароматное и вкусное.

Сам Сашка возится возле телевизора. Переключает каналы туда сюда. Оглянулся на неё, облетел взглядом и снова к телевизору отвернулся. Сказал громко:

— Устраивайся, где тебе удобно. Я сейчас!

Нашёл какой-то канал, который какой-то кабинет показывал, и остановился на нём. В прихожую убежал. На экране людей не видно и всё неподвижно: стол, пять или шесть телефонов в правом углу стола теснятся, слева на самом краю стопка кожаных на вид папок. Верхняя с довольно большим гербом — кажется, Советского Союза — и какой-то надписью. Непонятно, что там написано, потому что папка лежит вверх ногами и видно её не сверху, а сбоку, под очень острым углом.

Сашка из прихожей вернулся с телефоном. Он у них на длинном шнуре. Бормочет: «Мне позвонить могут...», — и телефон на стол ставит. Потом взглянул на неё и спрашивает: «Выбрала уже, какое вино будешь?»

— А ты какое?

— Сухое, — и повторил. — Могут позвонить. Нужно, чтобы голова светлой оставалась.

— А кто позвонит?

— Брежнев или Андронов.

— Всё шутишь?

— Угу, шучу. Так какого тебе?

— Давай тоже сухого. Молдавское или грузинское?

— Нет, ни то, ни другое. Французское. Бордо десятилетней выдержки. Пей осторожно, оно хоть и сухое, но довольно крепкое...

— Где достал?

— Тёте Марине из Москвы друзья целый ящик прислали.

Она подошла к столу и наблюдала за тем, как он вино в бокалы наливает. Потом подал ей один, сам второй взял, и они чокнулись. Отпила глоточек. Действительно, не грузинское и не молдавское. Очень вкусное вино. Саша ещё один глоток отпил, а сам от неё взгляда не отводит. Хотел что-то сказать ей, но не успел, потому что на столе, совсем рядом с ними, длинно и тревожно зазвенел телефон! Междугородняя!

***

Сашка вскочил с дивана, трубку снял и важно так говорит:

— Да, Кузнецов! С кем разговариваю? — а сам на экран телевизора смотрит. Она тоже туда посмотрела и усмехнулась. Оказывается, там уже не так пусто, как вначале было. Знакомые всему миру брови! Леонид Ильич собственной персоной! Оказывается это его кабинет телевизионщики зачем-то показывают. Сидит он в большом кресле за столом, возле уха трубку белого телефона держит, и губы его беззвучно шевелятся. Она на Сашу взгляд перевела, а он, оказывается, на неё пристально смотрит. Немножко смутил он её этим взглядом. Отвернулась она к окну, а тут Саша начал говорить: