— Найду валенок! Делай!

— Распарывайте швы! Нужно, чтобы культю видно было. Давай поторопись, мать!

***

Как Тоня ни готовилась к тому, что произойдёт, но сдержать вскрик всё-таки не сумела. Мать мальчика та и вовсе завизжала и отпрыгнула назад, выронив из рук костыли, когда сын её пошатнулся в руках у Саши, выпрямился и шагнул невесть откуда взявшейся босой ногой вперёд.

Брат Михаил и парочка вышедших из часовни на шум старушек повалились на колени. Саша не обращал на них внимания. Он боком вышагивал рядом с радостно смеющимся мальчиком и что-то негромко втолковывал ему. Мальчишка кивал, размахивал руками, как на параде, шагал и шагал вперёд. Когда они отошли метров на двадцать, Саша поймал его за воротник куртки, остановил, развернул лицом в сторону родителей и слегка подтолкнул в спину. Мальчик снова зашагал. На сей раз Саша не пошёл с ним рядом. Он неторопливо шёл следом, внимательно рассматривая его ноги. Мальчишка прихрамывал, но хромота эта объяснялась отсутствием на левой ноге ботинка.

К его родителям Саша больше не подошёл. Вместо этого он поднялся на крыльцо часовни к ней и спросил серьёзно:

— Мы ещё увидимся?

— Угу, наверно. Я завтра прямо с утра приду. А ты придёшь?

— Завтра? — Саша подумал немного и с сожалением вздохнул. — Нет, завтра не получится. Я здесь, наверное, только по вторникам появляться смогу. У меня по вторникам две пары. Пообедаю дома и прилечу.

— Прилетишь?

— Угу... Я далеко живу.

— На небе? — она неуверенно усмехнулась.

— Нет, ты что? Какое небо? Я в Иркутске живу и учусь. Только не говори никому, ладно? Не хочу, чтобы меня там преследовать начали.

— Учишься?

— Угу, в медицинском на первом курсе.

— А зачем? Ты же, наверно, всё умеешь?

— Нет, не всё. Например, не могу лечить врождённые заболевания головного мозга. А учусь я для того, чтобы диплом врача получить. Иначе мне не позволят лечить людей, а я хочу врачом стать. Ты сейчас куда?

— Домой пойду, наверно. Вернусь в часовню, ещё раз помолюсь и домой пойду. Мы с мамой здесь комнату снимаем. Может, она уже из Москвы вернулась. Расскажу ей о тебе.

— А, так ты христова невеста, наверно? Ждёшь выпуска духовной академии?

— Угу, жду. У меня папа по духовной линии служит. Хочет, чтобы я за священника замуж вышла. Только я не христова невеста. Ими у нас монахинь называют. Ты разве не знаешь?

— Нет, не знал. А ты сама этого хочешь?

Она не ответила. Посмотрела через его голову на собравшуюся внизу небольшую толпу и тихонько сказала.

— Люди чего-то ждут от тебе. Ты бы к ним повернулся?

Саша оглянулся на собравшихся людей, и между его бровей пролегла складочка. Он развернулся к ним и громко произнёс:

— Я с вами целый день не буду. Мне тоже отдых нужен. Идите по домам. В следующий вторник прямо с утра здесь появлюсь и другого ребёнка вылечу. Не приводите ко мне взрослых. Их лечить не буду. Слишком их много после последней войны осталось. Даже мне не справиться. И детей не всяких смогу вылечить. Не умею пока лечить врождённые аномалии головного и спинного мозга. Не представляю пока, как к таким болезням подступиться. Врождённые аномалии мозга, запомнили? Врождённые заболевания некоторых внутренних органов, например сердца, лечить умею. Таких ребятишек можете приводить. И ещё одно! За мной не таскаться! Не люблю я этого. Кроме того, у меня своих провожатых достаточно. Иногда мне и одному побыть хочется, чтобы подумать или просто от людей отдохнуть. Всё понятно?

Среда, 5 апреля. Утро, 10:15 московского

Назавтра попасть в Лавру не удалось. Как назло прямо в Святых Воротах городские власти затеяли ремонт. Ещё ночью привезли строительный вагончик, привезли компрессор с отбойными молотками, сняли в проходе весь асфальт и выкопали глубокую яму от входа и до самой Привратной Церкви. Оставили только узкую тропинку слева, но и по ней впускали в Лавру не всех, а только служителей Лавры, студентов духовной академии и братьев монахов.

На входе перед ограждением курят двое милиционеров, а на монастырской стене над их головами висит наспех намалёванное на куске картона объявление, которое оповещает граждан, что в целях обеспечения их же безопасности посещение Лавры временно прекращается. Ориентировочный срок реставрационного ремонта — две недели! Как неудачно! Как не вовремя!

Антонина стояла рядом с мамой в собравшейся перед Вратами большой толпе, слушала разговоры старушек о вчерашнем Чуде и покусывала от досады губы. А как же Саша? Вот прилетит он во вторник, увидит, что здесь всё перекрыто, и улетит назад. Они с ним тогда не увидятся. А вдруг вчера они виделись в последний раз? Может, самой слетать в Иркутск? Мама, наверно, денег на билеты даст.

Вчера они до глубокой ночи о нём разговаривали. Маму тоже интересовало абсолютно всё. И как он выглядит, и что он говорил, и как на неё смотрел. Особенно, конечно, её само чудо интересовало. Три раза вставала на колени перед иконой помолиться и поблагодарить Господа за то, что тот позволил дочке присутствовать при Чуде исцеления!

Пару раз мама умилилась так, что даже заплакала. Потом с работы вернулась их хозяйка и как давай рассказывать им об этом случае в Лавре, а мама тут её и огорошила. Говорит, Антоша не только всё это своими глазами видела, но и разговаривала с ним! Тут на неё уже хозяйка накинулась. Пришлось ещё раз то же самое пересказывать. Потом она спросила маму, и та сказала, что никаких сомнений быть не может — в мир вернулся Господь! Неважно, какое имя он себе в этот раз взял! Ну и что, что не Иисус! Хозяйка на это поддакнула, сказала, что у них в школе все женщины тоже так считают. Она учителем в средней школе работает.

Потом мама умчалась на переговорный (1). Нужно было рассказать папе о случившемся и спросить его совета. Вернулась она не одна, а с телефонисткой переговорного пункта по имени Ирина. Та подслушала мамин разговор с папой (наверное, мама очень эмоционально разговаривала, с ней такое бывает), а потом упросила маму показать дочку. Пришлось ещё раз пересказывать. Уже для телефонистки. Сидели вчетвером на половине хозяйки, пили чай и разговаривали. Ирина ушла от них вся в слезах. Тоже умилилась сильно. Хорошая она девушка...

Пока раздумывала обо всём этом, что-то в мире изменилось. В толпе стало тихо. Все смотрели куда-то в сторону от прохода. Из-за спин и голов не было видно, что там происходит, даже если привстать на цыпочки, и Тоня отошла от мамы. Толпа была не плотной, поэтому не составило труда выйти из неё. Сначала она не поняла, а потом увидела на дороге, ведущей к Лавре, блестящую чёрную Волгу, называемую в народе «членовозом», увидела стоящих возле неё двоих солидных мужчин в чёрных костюмах, белых рубашках и галстуках, разглядела их одинаковые серые фетровые шляпы, заметила мчащегося к ним от стоящего под стеной Лавры строительного вагончика ещё одного мужчину — тоже в костюме, но в резиновых сапогах, без галстука и в серой кепке вместо шляпы, и начала понимать, что происходит. Те, кто распорядился о проведении этих срочных ночных работ, приехали посмотреть на результаты.

Она ещё успела увидеть, как из-за спин этих двоих появилась на дороге лёгкая фигурка в серенькой демисезонной куртке, как вдруг соседки по толпе зашушукались: «Смотрите, смотрите! Святейший Владыко!»

Антонина мельком оглянулась на проход в Лавру. По сколоченным ночью деревянным мосткам с перилами, ограждающими выкопанную яму, осторожно пробиралась наружу целая делегация, которую возглавлял плотный чернобородый священник в чёрной рясе и чёрном же клобуке. На груди его тускло светилась золотом овальная панагия. Ладно, это пока неважно. Важно, что Саша прилетел! Это ведь он?

Было довольно далеко до группы из четырёх людей. Этот в кепке добежал уже до машины и сейчас стоял там — руки по швам, корпус вперёд наклонён — подобострастно выслушивая кого-то из пассажиров чёрной Волги. Саша остановился несколько в сторонке от этих троих, некоторое время послушал, о чём они говорят, потом оглянулся, и ей показалось, что он её увидел. Отвернулся он от этих троих возле Волги и неспешной походкой, опустив голову и глядя себе под ноги, пиная то ли камушек, то ли пивную пробку, направился в её сторону. Антонина пошла ему навстречу...