- Это Петровичу,- объясняет кок.- Для него это вроде лекарства.

Себе Коля берет первую попавшуюся гильзу. Курит озорно, сбивая воображаемый пепел и артистически морща переносье. Потом без стона валится на тюфяк и лежит, скорчившись, обхватив руками живот.

- Коля! - тормошит его Саша.-Чего ты, Коля?

Кок открывает бледное, перекошенное болью лицо, на лбу крупные капли пота.

- Отравился, что ли?- спрашивает Саша.

- У меня… своей кислоты… многовато,- тяжело дышит кок,- и капуста, видишь, не сладкая… Соды бы мне!..

Соды в аптечке нет, ее всю и перевел кок, которого постоянно мучила изжога.

- Вот поедет Витя на остров… за коньяком,- превозмогая боль, шутит кок,- пусть .там соды в аптеке прихватит… рублей на сто.

Кто его знает, когда еще другую аптеку найдем…

Все добродушно смеются. О чем печалиться сытым людям?

Виктор не раздевается, он все еще напряженно ждет какого-то чуда. Что-нибудь да случится, непременно случится. Не может быть, чтобы остров, до которого рукой подать, каждый выступ которого виден днем так же отчетливо, как морщины на лице старпома, чтобы этот остров исчез из глаз, как океанский мираж… «И соды раздобуду, и коньяка куплю»,- упрямо думает Виктор.

- Витя, ты купаться обещал? - поддевает его механик.

- А что? - упрямится Виктор.- Разрешил бы Петрович…

- Как же, жди, разрешит! - говорит Саша.- Тебе теперь и трех метров не проплыть.

Эх! Даже Саша не понимает его. Поручили бы ему добраться до острова, уж он доплыл бы, раз нужно.

Виктор поднимается на палубу к старпому.

Эта ночь не похожа на вчерашнюю. Луна показывается изредка, чтобы вахтенный мог удостовериться, что остров все еще рядом. Но тучи, бредущие с юга, закрывают луну, и океан темнеет. Ночью соседство рифов опасно. Петрович увел катер на расстояние полутора-двух кабельтовых от берега.

- Петрович, может, еще ракет попробовать? - спрашивает Виктор, заглядывая в рубку.

- Валяй! Пробуй! - говорит тот с сомнением.- Только парочку, не больше.

- Есть две ракеты! - обрадованно повторяет Виктор и спускается в капитанскую каюту, где сложены штурманские запасы.

После первой ракеты Виктор долго ждет ответного сигнала. Где-то у вершины острова ему почудился отблеск. Может, это снежный наст в узком распадке или на вершине горы отразил свет ракеты? Или на острове все-таки есть люди?

Виктор упрямо ждет, но проходят долгие минуты, и остров по-прежнему лежит темный и безгласный. Тогда он запускает вторую ракету и снова ждет, ждет чего-то, напряженно вглядываясь в темноту.

Голод вдруг одолевает его с небывалой силой, Зря он не съел третьей миски,.. Не плохая штука морская капуста… Виктор вспоминает кока, скрюченного на тюфяке… Лежит, как подросток, с худым затылком, только уши торчат, большие, словно выросли за время беды. «Как же быть Коле, если его корчит от капусты? Бедняга!» - сочувственно думает Виктор и спускается в кубрик. Может, он успеет перехватить еще немного капусты до своей вахты. Наварили столько, что сразу и не съесть…

Обогнуть остров оказалось не просто.

Слабый ветер едва позволял катеру преодолевать течение и медленно, с неторопливостью часовой стрелки, двигаться на северо-запад.

Дни стояли теплые, но тусклые, будто на океан и каменистый остров набросили пыльную кисею. Катер прополз мимо рифа, едва не чиркнув бортом о скользкий, поросший полипами камень. Саше захотелось вдруг прыгнуть на риф, вцепиться пальцами в расщелины, вскарабкаться на неровную площадку и сбросить с себя власть океана, хоть на короткое время ощутив под ногами землю. Но когда катер поравнялся со скользким рифом, через который перекатывались волны, Саша понял, что и этот риф - только частица всевластного океана.

На рассвете двадцать четвертого января Саша заметил из рубки небольшой предмет, плававший неподалеку от катера. Ленивая волна подогнала его ближе. Это была уверенно сидевшая в воде бутылка. Ее покачивало и кренило, но при тихой погоде она могла бы плавать месяцами.

Сашу обдало жаром. Вот она, бутылка, а письма он до сих пор так и не написал. Теперь труднее будет писать, с каждым днем труднее, он ощутил это, когда зарисовывал контур острова.

Но как достать бутылку? Даже если развернуться к ней кормой, рука не дотянется до бутылки. Можно спустить ведро на веревке и зачерпнуть ее вместе с водой. Но полное ведро ему одному не вытащить на палубу.

Океан, дразня матроса, подгонял бутылку все ближе к борту. Того и гляди она скользнет под борт.

Саша оставил штурвал, вышел на палубу и стал наблюдать за бутылкой - четырехгранной, с нерусской этикеткой… Ее уже подогнало под борт, и Саша услышал, как она цокнул а о корпус. Он вернулся к штурвалу.

Из кубрика поднялся встревоженный Петрович. В часы бессонницы его внимание и слух необыкновенно обострялись: лежа на койке, он угадывал самые небольшие изменения курса, неуверенность или ошибки рулевого.

- Что случилось? - спрашивает он.

- Бутылка там…- Саша кивает на левый борт.

- Какая бутылка?

- Порожняя. С картинкой…

Петрович осторожно заглядывает за борт. Постукивая по корпусу, бутылка обходит катер, как слепой препятствие, и вот-вот нырнет под корму. Перед глазами старпома мелькнула на миг и скрылась оранжевая этикетка.

- Ром,- сказал Петрович, вернувшись в. рубку.- Или виски. Мне случалось видеть такие. Чужой район, определенно чужой… Ну, что дальше делать будем?

- Как что?!-переспросил Саша, не поняв вопроса.- Домой пробиваться. Парус есть, теперь за ветром дело,- он обвел тяжелым взглядом островок.- Возьмем тут запас, если, конечно, сумеем высадиться, и в путь. Это мое мнение.

Петрович не ответил. Он постоял еще на баке, покряхтывая и почесываясь, затем буркнул:

- Закурить бы, сразу мозги прояснило бы,- и ушел в кубрик.

Саша остался один, и далекий, родной берег снова завладел его мыслями. Он увидел перед собой крутой спуск улицы, каменное крыльцо Географического общества, небольшой зал, заполненный пожилыми людьми, и себя на кафедре перед картами и схемами. Он рассказывает об океане, об удивительном острове, на котором зимой оказались котики, о вкусе ничем не приправленной морской капусты, о челюсти морской коровы и о многом другом. А ученый секретарь, наклонившись к седой женщине, шепчет, что этот парень разбирал у них когда-то кирпичную сторожку и еще тогда он, ученый секретарь, угадал в Саше незаурядные способности…

На верхней палубе, у самого входа в кубрик, сидели четверо: старпом, Виктор, Равиль и кок. Надо, чтобы их слышал и механик: он лежит на койке, как раз против трапа. Последние силы механик потратил на заготовку морской капусты, ею набили вчера полный камбуз. Теперь дядя Костя лежит тихий, недвижный, напряженно прислушиваясь к голосам товарищей.

Саша привалился грудью к рулевому колесу. Так легче стоять на дрожащих от слабости ногах.

- Далеко занесло нас, вот что,- начал Петрович.- Может статься, что остров не наш, не русский. Даже, прямо скажу, считайте, что не наш…

- Карта есть? - нетерпеливо выкрикнул Равиль.- Зачем путать? Смотреть надо…

Петрович с усилием поднялся, присел на корточки. Ему необходимо держаться солиднее других.

- Тьфу! - отмахнулся он было, но, заметив, как вспыхнули глаза на изможденном лице Равиля, добавил: - Потом скажешь про карту, я тебе про жизнь говорю.- Петрович передохнул, говорить, оказывается, тоже не легко.- Мы с Сашей сегодня порожнюю бутылку видели…

- Кабы на полную напороться! Э-э-эх! -

Кок протянул вперед обе руки, словно подхватывая бутылку.

- Отставить! - рассердился старпом, и его лицо от брезгливо опущенных уголков рта до морщинистого лба дернулось в нервном тике.- На чужой сторожевик свободно можем напороться. Не понимаешь, что ли? Маленький?- Желудочные боли измочалили кока. Его кожа сквозь жесткую щетину отсвечивала грязноватой желтизной.- Шутите все,- неодобрительно пробурчал Петрович.- Как бы эти шутки боком нам не вышли.- Он бросил взгляд на Сашу.- Может, и честные люди нам встретятся, а не они решать будут, что к чему и куда нас девать… Политика!