Равиль, сгорбившись, двинулся по кренящейся палубе к кубрику.

В океане серело. Яснее очерчивались волны, каждая в отдельности. Шторм только разгуливался, пенистые гривы волн окрасились рассветной серостью. Ремонт троса шел к концу. Оставалось проверить, крепко ли он сращен, надеть его на ролики и опробовать в работе. Теперь Виктор сменил на корме Петровича. Пальцы Виктора ныли, сверлящая боль проникала до кости. Ветер гнал из глаз парня частую слезу, но и она была холодной, соленой, как океанские брызги. Перед глазами расходились, все увеличиваясь в диаметре, черные круги, а между ними роился вихрь золотистых искр. Виктор уже не замечал ни взлохмаченного океана, ни темных гривастых туч, бежавших по небу. Еще минута - и скользкая труба вывернется из рук, и тогда никакая сила не заставит Виктора установить ее на прежнее место.

- Плохо, Санек!..

Это вырывается из груди Виктора, как долгий вздох, как жалоба младшего брата. Саша силится улыбнуться, кривит посиневшее лицо и глухо бормочет:

- Держись! Лучше шторм, чем тишина…

«Вот чудило!» - хочет сказать Виктор, но его опережает возглас старпома:

- Освободить сектор руля!

Виктор выпускает из рук трубу. Саше приходится, отложив в сторону лом, вытаскивать и трубу-ее нельзя оставлять заклиненной под сектором руля. Это понимает и Виктор, но у него просто нет больше сил. Несколько секунд они тупо смотрят на неподвижный еще сектор.

Заскрежетал, запел на роликах трос. Эти негромкие звуки отчетливо вплетаются в рев шторма. Сектор руля, словно сам собой, движется взад-вперед, теперь уже рука Петровича, лежащая на штурвале, ставит руль в прямое положение и уверенно удерживает его.

- Пошли,- говорит Виктор.

В кубрике их встречает счастливый Равиль. Заголив до плеча правую руку, он потрясает ею:

- Совсем здоровая! Хороший доктор Саша! Я, ребята, открыть боялся, а она - смотри, какая!

У печки лежат сорванные простынные полосы, пропитавшиеся кровью, с приставшими клочьями засохшей кожи. Равиль содрал ее на всем протяжении ожога и радостно смотрит на молодую розоватую кожу, без рубцов и шрамов.

- Теперь порядок! - Равиль ожесточенно сучит пальцами правой руки, словно сигналит кому-то.- Теперь жить будем!

Кок, стараясь заснуть, забивается с головой под одеяло и, наконец не выдержав, кричит:

- Ладно, Роман! Будем жить, только дай поспать. Ясно?

Равиль умолкает, подсаживается на койку к дяде Косте, что-то шепчет ему и сует под самый нос свою руку.

Саша и Виктор засылают сразу.

Саша умеет спать «вмертвую». Можно играть на гармошке над самым его ухом, волна может поставить катер на попа - он не проснется. Но с тех пор как на катере подняли парус, ухо Саши даже во сне ловит каждое его трепетание. Стоит парусу заполоскаться, хлопнуть или туго натянуться, скрипнув оттяжками мачты,- и сна как не бывало.

И сейчас, уснув после ночной вахты и аврала, Саша сквозь сон улавливает тревожные сигналы паруса.

Шторм разгулялся вовсю. С гудением и воем проносится ветер над палубой, со зловещим шипением гонит океан длинную волну, глухо ударяя в корпус. Но даже шторм не может заглушить напряженного скрипа оттяжек. Такой ветер, чего доброго, покончит и с парусом и с мачтой.

Пришлось подняться на палубу. По безмолвному уговору все считают Сашу ответственным за парус. Даже старпом, и тот редко возьмется за шкоты, не вызвав ив кубрика Сашу.

Саша задерживается на несколько секунд у двери кубрика, прислушиваясь к скрипу мачты. Темный парус выпятил тугую грудь над рубкой. Правый шкот немного вытравлен, катер идет не просто по ветру, он забирает чуть левее, севернее. Старпому снова досталась трудная вахта.

- Как бы с парусом чего не вышло,- говорит Саша, заходя в рубку.

- Обойдется,- уверенно отвечает Петрович.- Парус крепкий, выдержит.

- Баллов девять будет,- тревожится Саша, прислушиваясь к скрежету.

- Не меньше. Чуешь, как идет катер?! Нам бы этак на запад - было бы дело!

- Хорошо идем,- соглашается Саша, но мысль о том, что парус и мачта подвергаются опасности, упрямо сверлит мозг.

- В такой шторм убрать парус тоже не пустяк.- Петрович старается заглушить собственное беспокойство.- Люди ив сил выбились. А ведь если не удастся сразу опустить, придется рубить шкоты - и за борт… Как бы хуже не вышло.

Саша молчит. Конечно, при девятибалльном ветре убрать самодельный парус - трудное дело. Для этого, пожалуй, надо снова поднять всю команду. С тревогой на сердце Саша уходит в кубрик. «Что ж, Петрович тоже не первый день плавает,- успокаивает он себя,- понимает, что к чему. Парус сшит из трех одеял и, верно, достаточно прочен для их суденышка».

Но Саша все еще не решается лечь. Еще несколько раз выходит он на палубу, встревоженный угрожающим скрипом и скрежетом. Все в порядке: и парус и мачта. Вот и старпом понимающе улыбается ему из рубки, подмигивает.

Саша потеплее укрыл Виктора, сунул в камелек распиленные ножки стола. Духота и мерное клокотание воды в опреснителе усыпи-ли наконец и Сашу, прикорнувшего на краю койки.

Громкий треск заставил его вскочить. Послышался глухой удар, и что-то темное перекрыло иллюминаторы.

- Парус! - громко закричал Саша и бросился на верхнюю палубу.

Мачта вырвана из гнезда и опрокинута на рубку. Ветер в неистовстве хлопает парусом, старается порвать шкоты и уцелевшую стальную оттяжку, чтобы унести его в океан вместе с мачтой.

Катер ощутимо замедлил ход, и с тем большей яростью настигают его водяные валы, перекатываясь через палубу. Пузырящийся, вспухший, словно живой, парус мешает закрыть дверь кубрика, обивает с ног матросов.

Отчаянной была на этот раз схватка людей со штормовым океаном. Упорно, дюйм за дюймом, скатывали они мокрый, прихлопнутый мачтой парус с болтающимися хвостами обрубленных шкотов. Рея уцелела, и ее вместе с парусом втащили в кубрик.

Саша поспевал всюду, он сам рубил шкоты, крепил вдоль борта спасенную мачту, но когда все было закончено, Саша, опустился в кубрик, снял намокшие сапоги, ватник, лыжную куртку и штаны и, забравшись под одеяло, отвернулся к стене.

- Саша, чего теперь с парусом делать?- спросил Виктор.

Молчание.

- Раскладывать его, что ли?

Молчание.

- Саня!-«просительно сказал Виктор.

Ни слова в ответ.

- Сморило его,- рассудительно заметил кок.- Пусть сшит…

Но Саша не спал.

Штормовой ветер вскоре улегся, будто ему только и было дела, что выворотить из гнезда мачту катера.

Петровича заступил на вахте Виктор в паре с Равилем, которому сегодня не сиделось на месте.

Наскоро похлебав чуть замутненный вермишельной крошкой и присоленный морской водой кипяток, Петрович подсел к Саше. Чувство вины не покидало старпома: парень не раз выходил из кубрика, все тревожился, посматривал «а парус. Чуял, видно, беду!.. И у него самого на сердце было неспокойно, да вот понадеялся на авось. А девять баллов - нагрузка для паруса, что ни говори. И почему Саша прямо не сказал: «Нужно спустить парус!»

Петрович легонько тормошит Сашу, но тот не откликается, притворяется спящим. Тогда он толкает его в спину и произносит начальственно:

- Матрос Жебровский!

Саша медленно поворачивается, смотрит на старпома мутным, недобрым взглядом и говорит тихо.

- Заболел…

- Возьми поешь,- советует кок.

- Ну его! - отмахивается Саша.

На время Сашу оставляют в покое. Пусть отоспится.

Но он и теперь не спал. Не спал, когда в кубрик «прокралась темнота, когда пришел, прогремев на трапе, Виктор и несколько раз тихо повторил: «Саня! Саня!», не спал и позже, когда Виктор улегся рядом с ним и уснул.

Порой Саше и самому казалось, что он заболел. Ломило кости, голова раскалывалась от боли. Да и немудрено свалиться после такой ночи-: вахта, ремонт штуртроса, спасение паруса, долгие часы на палубе в промокшей, одубевшей на морозном ветру одежде… Просто чудо, что никто из них за сорок дней дрейфа не свалился с тяжелой простудой, с воспалением легких. Вреде того чуда, что приключилось с рукой Равиля: тяжелый ожог почти не оставил следа.