– Не может он! – продолжаю злиться я на этого демона-искусителя. – Разве я что-то говорила про лежать?

– Мне надо что-нибудь сожрать, иначе я найду занятие поинтереснее.

Я вспыхиваю и отодвигаю Дикаева от холодильника. Что тут у нас?

– Оладушки хочу, – принимается клянчить Кирилл за спиной, при этом он умудряется погладить мое бедро.

– Будешь наглеть, я изюм добавлю!

– Заноза, – бурчит Кир, но руки убирает. – Тебе лишь бы все испортить…

– У тебя телефон звонит, – говорю я Дикаеву, который явно игнорирует трель. А мне надо, чтобы он смылся с кухни.

Серьезно, уйти я не могу, пока платье не досохнет. А если он опять начнет приставать, я, как это ни печально, поручиться за себя не смогу. Так что лучше я сделаю ему чертовы оладушки.

– Возьми трубку, не стой над душой, – требую я, чувствуя себя сварливой каргой, но, когда он рядом, мне еще больше не по себе.

– Ладно, а то вдруг это Рамзес. Сейчас припрется и все сожрет…

Этого еще не хватало! Ник придет, а я в таком виде! И мне кажется, что на лице у меня написана вся концепция современного естествознания.

Кир хромает на звук телефона, подарив мне многообещающий взгляд. Правда, я не уверена, что он означает. Смотри, не съешь мои оладьи? Или что?

Дикаев не возвращается довольно долго. Я уже успеваю завести тесто, разогреть сковородку и отправить на нее парочку первых грешников.

Появившийся на запах Кир выглядит мрачным.

Хренасе проучил.

Выдал Истоминой бонус, а у самого член ломит.

Переключаю с ошпаривающе горячей на ледяную воду. Борьба со стояком идет с переменным успехом. Стоит мне вспомнить, как она стонала, и поршень снова оживает.

Блядь…

Сам себе могилу вырыл, идиот.

Кажется, что в пальцы въелся цветочных запах, а в ушах стоит Олькино хриплое мяуканье.

Чердак мне сорвало основательно.

Истомина кончала у меня в руках, и меня крыло не по-детски. Я бы ее в этом состоянии держал вечно, пусть хоть член отвалится.

Коза бешеная. В кафетерий она с Сашком каким-то ходит. Вечерами в универ. Ага.

Знаю я, на что он целится. У него на морде написано.

Потом в гости позовет, и будет лапать. Ага, ща-з-з.

Это только Истомина верит в дружбу между двадцатилетним половозрелым бугаем и молодой самочкой с аппетитной задницей и губками бантиком.

Бля… губки… как она текла…

Врубаю снова кипяток.

От мысли, что Олька в первый раз улетела, меня снова трясет. Надирает вернуться, навалиться на мягкое тело и показать ей, что бывает еще круче.

Останавливает меня нихуя не джентльменство, а то, что Истомина – девственница.

Блядь, я только сейчас понял, что ничего об этом не знаю, кроме общеизвестных фактов, что это больно и раньше вывешивали простыню с кровавым пятном.

Я всегда избегал целочек. Вначале, потому что интересовался опытными девчонками, потом, потому что девчонки ждут от своего первого, что он станет единственным. И вся это мура про любовь до гроба. Какая нахер любовь, когда мир полон горячих телочек?

Мне в страшном сне не могло присниться, что я свяжусь с девственницей. Я и приятеля высмеивал, который, трахая все, что движется, твердил, что женится только на нетронутой.

Я вырубаю воду и жестко растираюсь полотенцем.

А если ей будет больно?

Но я не могу остановиться. Опиум, наркота, когда она тает в руках, перестает сопротивляться и стонет, дрожит в руках, и, блядь, это что-то нездоровое, но сама мысль, что я у нее первый штырит меня. И, сука, я готов разорвать любого, кто покусится на этот пьедестал.

А теперь старательно не думаем о теплом, податливом теле, в котором есть такие сладкие места… Фак!

Натягиваю штаны и хромаю к своей проблеме.

А Истомина бродит по кухне. Точно, у нее есть еще достоинства. Я уже собирался заказать пиццу или роллы, или что там едят девчонки, но быстро пересматриваю свое решение. Коза умеет готовить. Пусть с гуглом, но умеет. Вкусно. А долбоеб Рамзес сожрал мою добычу. И Олька мне должна за сраный изюм.

Она сейчас очень смешная. Видно, что смущается, и это провоцирует меня трогать ее и смущать еще больше.

Истомина обзывается, угрожает изюмом и вообще выпускает колючки, но меня это не трогает. Душу греет, что я знаю способ, как ее сделать покорной.

– Возьми трубку, не стой над душой, – тявкает, а щеки горят.

Посмотрите на нее, как взрослая.

Пока не стала моей девушкой, такого себе не позволяла.

Иду за телефоном, рассуждая о том, как быстро ангелочки становятся мегерами. А моя и ангелочком-то не была.

У меня нет никакого желания разговаривать с Ником, да и вообще с кем бы то ни было. На самом деле, я собираюсь вырубить телефон и вернуться к увлекательному занятию по доведению Истоминой до белого каления. Главное, сесть так, чтобы второй подзатыльник не огрести. Рука у нее тяжелая. Будто не танцами занимается, а атлетикой.

К моему сожалению, это звонит не Рамзаев.

Отец.

И сегодня даже не понедельник. У этого зануды все по расписанию. Даже представить не могу, что сподвигло его на внеурочный звонок. Должно быть, что-то сдохло.

Отвечаю на вызов, надо же узнать, что сломало привычный график безопасного общения раз в неделю.

– Кирилл, ты не торопился ответить, – сухой голос заставляет меня поморщиться.

Я нормально отношусь к своему имени, но когда ко мне обращается отец, у меня все время в ушах карканье ворон.

– Я был в душе. Что-то важное?

– Ты мне будешь нужен в субботу. Ничего не планируй.

– С какого хрена? – тут же вскипаю я.

В этом весь отец. Он вспоминает обо мне, только когда у него срабатывает еженедельная напоминалка, или я нужен ему, чтобы показать всем, какая мы дружная семья. Ненавижу это лицемерие.

– Ты как с отцом разговариваешь! – рявкает он, ну хоть какие-то эмоции.

– Как с любым, кто не интересуется моими планами, но навязывает свои.

– Какие у тебя планы, сосунок? Таскаться по девкам или барам? Ничего вечерок потерпишь.

Знакомо. Странно, что еще не попрекнул, что вся моя «красивая жизнь» – его заслуга. Или ему уже донесли, что паршивая овца в семье стала совсем паршивой и отбилась от стада?

– И чего же ты от меня хочешь?

– Нас пригласил в гости вице-губернатор. Важно, чтобы мы пришли всей семьей.

Ну конечно… Мы все еще метим в правительство.

Интересно. Стало быть, чтобы занять пост повыше, нужно быть отъявленным лицемером. Как мать его терпит столько лет?

– Тебе не кажется, что я уже не похож на миловидного мальчонку, который классно смотрится на снимках с напыщенных вечеринок? Может, арендуем кого-нибудь?

– Сколько пустого яда. Ты сделаешь так, как я сказал, – не прощаясь отец бросает трубку.

Блядь, сделаю. Мне нужно еще время, чтобы стать самостоятельным окончательно. С отца станется перекрыть мне кислород, если он почувствует, что больше не сможет дергать меня за ниточки, как марионетку.

Но как же бесит.

Отключив, зашвыриваю телефон на диван.

Мое внимание привлекает ойканье с кухни. Что там? Пахнет вкусно. Оладьями. Настроение чуть-чуть приподнялось, но ненамного.

Прямо сейчас у меня ощущение, что у меня отобрали субботу, хотя отец прав, и никаких планов у меня не было. Но я мог бы затащить к себе Истомину и помучить ее. Надо будет свалить с этой гнилой вечеринки пораньше.

– Тебе больше ничего не надо объяснить? – спрашиваю я. В общем-то у меня плохо только с химией, но в нашем универе ее не проходят. Так что я готов пожертвовать собой ради науки. Прямо на кровати. Еще пару раз.

– Нет, я не так безнадежна, – фыркает Оля, переворачивая румяный кусочек теста на сковородке.

Жаль. Но это ее не спасет.

У девушки много обязанностей, и я все еще нездоров. Мне, конечно, пообещали, что ноге будет лучше уже через пару дней, но ведь полное выздоровление ожидается через две недели. Даже симулировать не надо. Нужно только как-то донести этой козе, что с изюмом пора завязывать.