– Мне просто нужно было отдать листовки, – медленно по слогам произношу я, но даже не надеюсь, что до него дойдет.

Так и есть.

– Какие еще листовки? – не верит мне Дикаев.

– Да что ты какой трудный, а? Приглашения в секцию! – я указываю взглядом на стопку, оставленную мной.

Не выпуская из хватки моей руки, он тащит меня к столу, берет один из глянцевых листов и читает. Лицо его вытягивается.

– Ты танцуешь? – смотрит на меня недоверчиво. – Какие-нибудь бальные танцы?

– Ну тебе-то какая разница? Отпусти уже, – ною я.

Но он сверлит меня взглядом, и я сдаюсь.

– Танцы живота, хотя я понятия не имею, зачем бы тебе это знать.

– Ну хорошо, – хмыкает Дикий. – Ты их принесла. Какого хрена ты стоишь и пялишься на парней?

Тут-то я и офигиваю по полной программе.

– Хотела и пялилась, – огрызаюсь я на него. – Имею право. Ты кто такой, чтобы спрашивать?

Глаза Кира сужаются, зелень в них становится ярче. А Дикаев склонившись к моему лицу выдает:

– Я твой хозяин, а ты мой подарок, и разворачивать другим я его не позволю!

– Слушай, отвали, а? – психую я. – Тебя я еще не спрашивала по этому вопросу!

Господи! Ну кто меня за язык тянул?

Надо было промолчать, но я понимаю это, только когда Дикаев привычным жестом закидывает меня на плечо и куда-то тащит, нагло похлопывая по пятой точке.

Я луплю его там, куда дотягиваюсь. Получается, что тоже по крепкой заднице.

– Да, Истомина, растешь. Это уже больше похоже на массаж. Хотя вчера мне понравилось больше.

– Извращенец!

Дикаев на глазах у всех под общий свист улюлюканье бессовестно заносит меня в тренерскую и сажает на стол.

Я смотрю на этого бабуина с голым торсом и понимаю, что он не Дикий. Он дикарь!

Кир держит меня за капюшон, и попытка свинтить, проваливается.

– Смелая. Да, Истомина? Вчера посмирнее была, – напоминает мне Дикий.

– Я терпела из последних сил, – выплёвываю я. – Думала, угомонишься.

– Терпела? – ревёт он так, что я закрываю ему рот ладонью. Мотнув головой, он стряхивает мою руку. – Что-то было не похоже, что ты страдала!

– Ты обещал не портить мне жизнь, если я буду слушаться, но после того, что ты выкинул только что, наша договорённость теряет силу. Она просто не имеет смысла.

– То есть целовалась ты со мной от острой необходимости? – язвительно уточняет Кир.

– Естественно! Молодец, Кэп! Поздравляю! До тебя наконец дошло.

В нашу высокоинтеллектуальную беседу врывается насмешливый голос тренера:

– Я вам не помешаю, – ехидно спрашивает он.

Я смотрю на него умоляющими глазами, но понимаю, что помощи от него не дождусь, пока не начну кричать, потому что в глазах его я успеваю увидеть одобрение.

Оборзевший Дикаев, оборачиваясь, рявкает:

– Помешаете!

Тренер, хмыкнув, закрывает дверь. Немыслимо!

Чертова мужская солидарность!

Значит, надо брать спасение в свои руки. У меня пара вот-вот начнётся! Мне вообще некогда тут с Киром разговоры разговаривать!

– В общем так, Истомина. Я тебе не верю. Ты наглая врушка, – не успокаивается Кир. – И я тебе это докажу.

– Не надо мне ничего доказывать! – ерзаю я, пытаясь слезть со стола. – И отцепись от моей кофты. Или ты рассчитываешь, что я тебе ее пожертвую? Так она тебе мала будет!

– Как это не надо? Надо, Истомина. Я тебя сейчас поцелую, и все сразу встанет на свои места! – прижимается он ко мне, внедряясь между моих колен.

– Я не буду с тобой целоваться! – возмущаюсь я.

Что у него за манечка такая? Чуть что, сразу целоваться! Он и с парнями так проблемы решает?

Я не знаю, куда деться, потому что левой рукой Кир притискивает меня к себе за талию, и я снова чувствую запах его кожи, который напоминает мне о вчерашнем беспределе на его кровати.

– А я буду, – ухмыляется Дикаев, и рожа у него довольная, как у кота перед банкой сметаны.

Я упираюсь ладонями в его голую грудь, стараясь оттолкнуть, но эта гранитная плита просто игнорирует мои усилия. Положив руку мне на затылок, Кирилл, не обращая внимания на мой протест, прижимается ко мне губами.

Разозлившись на подобную наглость, я кусаю его за нижнюю губу, и это становится моей роковой ошибкой.

Его язык врывается в мой рот, и во всей вселенной снова гасят свет.

Всего пара секунд проходит до полного отключения мозга. Все, что я успеваю подумать, что с каждым разом все приятнее, а потом мыслей не остается. Только ощущения.

Острая необходимость, чтобы поцелуй никогда не заканчивался.

И в ту секунду, когда мне кажется, что сейчас Дикаев перестанет меня целовать, я беру инициативу в свои руки. Запускаю пальцы в волосы, целую, исследую его рот и чувствую такой отклик, что все становится неважным.

То, что мы в тренерской, а за дверью куча людей, что у меня однозначно будут проблемы. Сейчас это пустяк.

Это что-то запредельное, запретное, такое просто не должно существовать. Разгон от тлеющего уголька до степного пожара в ветреную погоду. Скорость поражения ошеломляющая.

Разорвав поцелуй, мы тяжело дышим, уткнувшись друг в друга лбами.

Ошарашенный взгляд Дикаева говорит мне о том, что не только я, но и он не ожидал подобной реакции.

Нам нельзя целоваться. Каждый следующий поцелуй все сокрушительнее.

Легкое покашливание привлекает наше внимание, и мы оборачиваемся к двери, только там вовсе не тренер, возмущенный нашей наглостью.

Та самая Лина.

Она переводит свой взгляд с Дикаева на меня, и он полон пренебрежения.

– Милый, ты скоро? Я тебя жду.

Всю пару, на которую успеваю чудом, я сижу, как пыльным мешком из-за угла прибитая.

Была даже мысль прогулять впервые в жизни, но сейчас в свете предстоящего разговора с отчимом как никогда стоит заботиться о посещаемости. Прогулы вряд ли добавят мне очков и докажут ему, что я повзрослела и сама могу принимать решения.

Но весь материал лекции у меня влетает в одно ухо и вылетает из другого.

Второй день мою реальность трясет, все катится куда-то не туда без моего на то участия.

Мыслями я все еще там, в тренерской, переживаю болезненное отрезвление после ядовитого опьянения.

Презрительный взгляд Лины на меня, будто на побирушку, довольствующуюся крохами с барского стола, понимание, что Дикаеву лишь бы галочку поставить, а потом он меня и не вспомнит, осознание того, что покоя после сегодняшнего мне не видать.

Все это жжет, не дает выбросить произошедшее из головы.

– Милый, ты скоро? Я тебя жду. Мы вчера недоговорили…

Милый? Это что за пошлятина? Так только жены в американских фильмах зовут своих мужей после пятнадцати лет брака.

Не отрывая от меня взгляда, Кир бросает Лине:

– Мне нужно одеться.

Ну надо же! Вспомнил!

– Хорошо, Кир, жду тебя возле машины, – благосклонно отвечает эта звезда.

Сердце еще не вошло в нормальный ритм, и я дышу тяжело. В висках стучит, и я понимаю, что лапы Дикаева, каким-то образом оказавшиеся под моей кофтой, все еще там, а мои пальцы запутались в волосах Кира.

Это ужасно.

Ужасно, что я ничего не контролирую, когда Дикаев меня целует.

И я не хотела и не хочу с ним больше целоваться! Ни при каких обстоятельствах!

Стряхивая руки Кира, я толкаю его в грудь со всей мочи, и, не ожидая от меня такой прыти, он, пошатнувшись, делает шаг в сторону.

Я спрыгиваю со стола.

– Ненавижу тебя! – я вкладываю в свой тон, в свой взгляд все, что думаю, но, похоже, зря.

Глаза Дикаева сужаются.

Он злится? Боже мой! Весь мир крутится только вокруг него? Даже не буду пробовать до него достучаться, это все равно, что бисер перед свиньями метать.

Не прощу ему ни украденного первого поцелуя, ни публичных хозяйских замашек, ни того, что на глазах у всех спер меня из общаги, и сегодняшнего тоже не прощу!