11.

Юноша поел, привел в порядок одежду. Дальше полагалось спать, но он не хотел и сам удивлялся этому. С ним за этот день произошло столько... но устал лишь его ум, тело было ещё полно сил и не желало давать отдых измученному сознанию. Он несколько минут поворочался, стараясь уснуть, потом сел у стены и стал смотреть на Анмая и Иситталу.

Они сидели у стены напротив, очень близко, почти прижавшись друг к другу, и всё время говорили, - так тихо, что Элари не понимал ни слова. Впрочем, и так было ясно, о чем идет речь. Анмай то и дело касался руки девушки, потом лег, свернувшись, у её ног, и она гладила его волосы, вряд ли осознавая это...

Как ни странно, он не злился на Вэру за то, что тот отнял у него любимую, - напротив, был рад, что это двое встретились. Он видел, что они уже вообще мало что замечают, кроме друг друга. Ему нравилось на них смотреть. Они словно светились в полутьме подземелья, а их тихий разговор казался Элари музыкой. Он понимал лишь интонации, но и этого хватало... не только ему. Янтин тоже молча смотрел на пару, потом вдруг подсел к мрачной девушке, своей ровеснице. До Элари донесся их шепот. Через несколько минут Янтин взял девушку за руки, и та вдруг улыбнулась.

12.

Вечером ледяной северный ветер разогнал тучи, прибил их к земле, и теперь облачное море клубилось и ползло всего в нескольких метрах от окон пещер. Небо стало удивительно чистым, и там, в этой невероятной чистоте, догорал закат. Элари наконец задремал, а когда проснулся, небо уже тлело чистой синевой, в которой едва угадывалась угасающая красная полоса. Тем не менее, было ещё относительно светло.

Все вокруг него спали, - они решили покинуть долину завтра на рассвете. Немногочисленные вещи и припасы уже собрали, оставалось лишь набраться сил перед дорогой. Стало очень тихо, даже часовые где-то спрятались, - и в этой тишине кто-то напевал вполголоса. Непонятная песня понравилась Элари, и он пошел на её звук.

В пустой комнате, в пустом проеме окна, сидел Анмай. Он смотрел на закат, не замечая юноши, и тот застыл, слушая его голос, - тихий, ровный и печальный. У Элари вдруг что-то стеснилось в груди. Ему представился мир, про который пел файа, - мир, похожий на сказку, печальный и прекрасный. Анмай напевал, не обращая внимания на холод, упершись пятками и пальцами красивых босых ног в ледяной камень. В нем была какая-то удивительная пропорциональность. Все очертания его лица и тела идеально подходили друг к другу, и не могли быть иными, но не только. Его внутренний мир был таким же, и так же подходил к его облику. Элари не видел ничего удивительного в том, что Иситтала не сводила с Вэру глаз, - он сам не хотел этого делать.

Наконец, файа заметил его и замолчал. Они смутились, не в силах ничего сказать. Через минуту Элари спросил:

- Что это за песня? Мне так понравилось...

Анмай вновь смутился.

- Ну... она очень старая. Когда я родился, ей уже было четыреста лет. Её сложили мои предки в наш золотой век, когда мы были ещё наивны... и невинны. Это... мечта о будущем и память о прошлом. Её любили петь те, кто только вступает в своё будущее...

- А про что она?

- Про любовь, конечно. Про все влюбленные пары вообще... и про одну, самую счастливую. Я очень люблю эту песню... правду говоря, других я просто не знаю.

- А ты сможешь спеть так, чтобы я понял?

Анмай улыбнулся.

- Нет. Это старый язык файа, его тут не знает никто, кроме меня. Мне придется переводить сначала на современный файлин, потом на ваш ойрин... и выйдет... не очень хорошо. А потом... я не могу. Это слишком... задевает меня.

- Извини, - Элари опустил глаза и вдруг спросил: - А песня длинная?

Анмай вновь усмехнулся.

- На один вечер... если мне никто не будет мешать.

Элари вздохнул и направился к двери. Ему очень хотелось сказать файа что-нибудь хорошее, но он не успел толком подумать.

- Ты красивый, - слова сами вылетели из его рта, но Анмай не обиделся.

- Раньше я был другим. Когда я вышел из машины, моё тело стало таким, каким я его представлял. Откровенно говоря, я не уверен, что не наделал ошибок... Я чувствую себя... ну... - он смутился. - Ты смог бы сидеть вот так, босиком на морозе? Конечно, я мерзну, даже очень, но мне не хочется в тепло. Это нормально?

- Когда я влюбился в Иситталу, то тоже не замечал холода, - Элари улыбнулся, потом вдруг смутился и вышел.

Через минуту он вновь услышал тихое, печальное пение... и сидел, словно завороженный, пока Анмай не допел до конца.

13.

Уже полусонный, Элари услышал, как Анмай вновь тихо говорит с Иситталой. Они осторожно пробрались в одну из задних, пустующих комнат, и вскоре оттуда донеслась возня, ритмический шорох и стоны.

Юноша заметил, что не он один лежит без сна, слушая пару. Сначала в одном месте, потом в другом раздались похожие звуки... быстрый шепот... смех...

Под эту музыку торжествующей жизни он и уснул.

14.

Утро встретило их ослепительным сиянием небес. Тучи всё ещё плыли ниже пещеры и солнечный свет превратил их в одно огромное снежное поле. У Элари от этого вида захватило дух... как, впрочем, и от холода, - мороз был нестерпимый.

Сборы заняли лишь несколько минут. Вскоре все собрались на верхнем выступе, - убежище и сама долина Лангпари остались далеко внизу. Петляющая по заснеженным скалам тропа вела ещё выше, - казалось, к самому краю пронзительно синего неба.

Все взгляды невольно обратились на пару, стоявшую в стороне. Анмай и Иситтала выглядели виноватыми, и Элари без слов понял, в чем дело.

- Так получилось... В общем... - тихо начал Анмай, - нам придется вас покинуть. У меня есть дела... о которых я не могу говорить.

- Какие? - ровно спросил юноша.

- Я мог бы объяснить, но молчание всё же лучше лжи. Мы расстаемся навсегда, Элари. У нас слишком разные пути. Мой новый дом будет там, за горами Безумия. Ты вряд ли сможешь пересечь их, но если сможешь, - я с радостью встречу тебя. Мы обогнем горы с востока, над морем. Кстати, отдай свой пояс Иситтале.

Юноша безмолвно подчинился. Он хотел отдать Иситтале и её медальон, но она остановила его.

- Оставь себе. Мне он больше не нужен. Прости меня. Я... и Анмай... мы любим друг друга. Это уже не изменить. Прощай!

Они стремительно взмыли в небо и через минуту пропали в его сиянии. Элари показалось, что его душа умчалась вслед за ними.

15.

Отчасти это было правдой. Он словно погрузился в бесконечный сон и смутно помнил всё, что делал дальше. Они пересекли горы, потом пустыню, потом снова горы, - но он не сказал ни слова за этот тяжелый многодневный путь. Лишь когда они встретились с остатками флота Лангпари и пересекли море, он начал понемногу оживать.

Их было уже несколько сот, когда они пересекли пустыню Уса-Ю и в горах Лабахэйто наткнулись на стерегущий один из перевалов гарнизон, - так их отряд пополнило пятьдесят Воинов. Им вновь пришлось сражаться, когда они шли по земле сурами, и Элари истратил одну магнитную пулю, чтобы рассеять и обратить в бегство их чересчур многочисленный отряд. И ещё одну потом, когда они сражались с сурами, осадившими Твердыню, - как доказательство того, что они не попрошайки. Их приняли. Из восьмисот файа и людей, начавших это полуторамесячное путешествие, выжило всего шестьсот сорок. И так всё кончилось.

У Элари вновь была своя маленькая комната, была работа, он вволю спал и хорошо питался. Не было лишь друзей, - кроме постепенно оживающего Суру, - и не было любимой. Здесь, в Твердыне, пришельцам запретили заводить детей, и им пришлось подчиниться. Элари с радостью отдал пистолет Ньярлата и магнитные пули, но эта плата оказалась слишком высока.

Таская вонючий навоз в жаркой и ужасающе душной теплице, он как сон вспоминал свои путешествия и жизнь в Лангпари. Все они работали почти нагими, и юноша не удивлялся, когда после работы, в душевой, девушки сами предлагали ему помыться вместе. Конечно, ему это нравилось, но его душа оставалась холодной. Он чувствовал, что место Усваты в ней навсегда останется пустым. Однообразная работа, однообразная жизнь, угрюмые, сумрачные люди, однообразные обрывки интмных удовольствий, - всё это постепенно сливалось в его душе в один бесконечно долгий серый и скучный день.