На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и ещё два кармашка с четырьмя обоймами, – там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.

Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.

Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал. Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой, – длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.

Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления, – среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но это он и сам уже знал. Все они выглядели ужасно, – тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз, Яршор выглядел хуже всех. Его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга, – без всякой радости.

– И ты здесь? – удивился Яршор. – Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы... Ты не знаешь, что это, – хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..

Элари не испугался, – ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, – но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.

Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её, – тогда, в школьном убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное исчезло для него, – он видел лишь эти большие, беспредельно печальные глаза.

– Как тебя зовут?

– Усвата... – её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.

– Ты хочешь есть? У меня тут есть дом... теплый, много еды... – он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да..." он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.

На улице его догнала Иситтала, – раскрасневшаяся и злая.

– Тебе повезло, что она дошла сюда. Больше мы не будем никого впускать.

– Почему?

– Когда начнется осада, мы не сможем ловить рыбу. Корабли придется отогнать к востоку или сжечь. А рыба составляет треть нашего рациона, понимаешь? Если мы примем ещё хоть одного чужака, весной нам придется есть друг друга. Такого я не допущу.

– Вы будете их убивать? Убивать своих?

Она пожала плечами.

– Если впустить их, мы умрем все. А что ещё их остановит, кроме смерти? Убивать? Да, мерзко, но у нас просто нет другого выхода. Хочу ли я этого? Нет. Должна ли? Да. Когда речь идет о жизни всего народа, выбирать нечего. И ещё одно, – она положила руку на кинжал. – Суру уже рассказывал тебе, что может произойти с теми, кто крадет чужую любовь в этом месте? На сколько частей их могут разрезать?

Элари печально смотрел на неё. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой – никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал, – если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.

4.

Назавтра Суру разбудил его ещё затемно. Не обращая внимания на спящую в его постели Усвату, – сам юноша спал на полу, – он тихо сказал:

– Вчера вечером беженцы из Байгары вышли на берег залива. Иситтала решила стрелять по ним из форта.

– Атомными снарядами? – они уже шли по улице.

– Только один снаряд. Она надеется, что этого хватит. Остальные – для сурами.

– Но это... это...

– Их там двадцать тысяч. Думаешь, мы можем пойти и переколоть их ножами? Они стали лагерем в шести милях от порта. Ветер северный. Они тронутся в путь вместе с солнцем, и, если подойдут ближе, радиация накроет и нас. Это жутко, но Иситтала тебе уже всё объяснила. У нас нет выхода. Увы.

– А что я должен делать?

Суру пожал плечами.

– Я просто подумал, что ты захочешь посмотреть. Это не очень весело, зато красиво. Я имею в виду взрыв. Ты согласен?

Элари на минуту задумался. Он вовсе не хотел смотреть, как убивают людей и файа, – но с расстояния в шесть миль он не увидит ничего, кроме самого взрыва. А он очень любил взрывы, пожары, огонь, – в бедной событиями жизни Айтулари они были самыми яркими из его впечатлений. Увидеть ядерный взрыв, пусть небольшой... какой юноша восемнадцати лет от этого откажется?..

Он увидел всё с самого начала, – как открыли ворота хранилища, как трактор вывел из них тележку, на которой лежал цилиндрический контейнер с ядерным снарядом (Иситтала решила пока не трогать гаубицу, в форте тоже были шестидюймовые пушки), как процессия двинулась к устью долины. Трактор сопровождала целая вереница машин с воинами, – но сочетание панцирей и луков с грузовиками создавало впечатление маскарада, зачем-то начатого среди ночи. Рассвет ещё и не брезжил, и за пределами пятен света от фар ничего видно не было.

Добравшись до устья долины, колонна долго взбиралась по извилистой, размытой дождями дороге на крутой склон увала. Машины буксовали в грязи, норовили сползти вбок или вовсе опрокинуться. Элари предпочел пойти пешком и вышел на гребень одним из первых, затерявшись в толпе немногочисленных зрителей, пришедших ещё раньше. В форт, во входной туннель которого закатили тележку со снарядом, его не пустили.

Постепенно рассвело, но утро выдалось пасмурным и хмурым, как всегда. Ночью было холодно, теперь стало ещё холоднее. На горах вокруг Лангпари выпал снег. От увалов на юге до угрюмых пиков на севере небо затянул сплошной покров белесых мутных туч, но на востоке они уже отливали розовым, – там солнце начинало пробиваться сквозь облака. Те плыли, казалось, прямо над головой юноши. У его ног тянулись старые, обвалившиеся траншеи, потрескавшиеся, заросшие мхом доты. Ещё ниже по склону шли ржавые проволочные заграждения. Кое-где пятна вывороченной земли отмечали новые укрепления, но он на них не смотрел. Всё его внимание обратилось на западный берег отливающего свинцом залива. Там виднелся обреченный лагерь беженцев, большое смутное пятно, над которым поднимались тонкие нити белого дыма. Элари пожалел, что у него нет бинокля. Впрочем, он не слишком-то хотел видеть тех, кто сейчас умрет.

Громкие крики отвлекли его. Солдаты предупреждали зрителей, что после выстрела пушки надо лечь и закрыть глаза, чтобы свет взрыва не выжег их. Толпа начала расходиться, большинство пряталось в старых укреплениях, лишь Элари и ещё несколько юношей остались наверху. На них никто не обращал внимания, – солдаты уже скрылись внутри форта.

Прошло несколько томительных минут. Элари поймал себя на том, что чувствует себя как в театре, перед началом увлекательного спектакля, – он не мог осознать до конца трагизм происходящего.