Так незаметно прошло два месяца, самых счастливых в его жизни. Потом, одна за другой, начали приходить тревожные вести. Сообщение с Байгарой было нерегулярным и нечастым, но случавшееся в ней как-то быстро становилось известно всем. Казалось, сама природа готовит их к тяжелым испытаниям, – за эти два месяца пожелтели и опали листья, пожухла трава, а ночами стало подмораживать. Пасмурная холодная погода с бесконечными дождями упорно держалась, и долина Лангпари изменила свой облик. Влажная, она побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Темные облака с каждым днем садились всё ниже, их обрывки спускались на лес и стелились по подножию гор. Огромные полосы синего тумана ползли по долине, а сами горы становились совсем темными, черновато-синими. Всё вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым, – и, в то же время, свежим, новым. Дожди шли целыми неделями, но недалек был срок, когда они сменятся снегом, – приближалась зима. И столь же неотвратимо к Байгаре приближалась армия сурами. Перед ней шли люди, – остатки армии Айтулари и беженцы.
Беженцев файа пропускали беспрепятственно, а солдатам предлагали вступить в их армию. Соглашались немногие. Остальных файа приходилось убивать, и тогда люди, которых они считали своими новыми товарищами, убивали их. Наконец, с гвардией Председателя было покончено. Сам он, к живейшему удовлетворению Элари, нашел свой конец в безымянной лощине на берегу вечно туманного моря.
Армия файа понесла сравнительно небольшие потери, – гвардейцы уступали им в количестве, как и во всём остальном, – и готовилась встретить сурами. Но в тылу у неё стало неспокойно. До Байгары дошла лишь малая часть спасшихся из Си-Круаны беженцев, – три или четыре тысячи человек, к тому же, измотанных тяжелой дорогой. Разместить и накормить их не составило особого труда. Но они тут же начали наводить в городе свои порядки, и между ними и людьми, бежавшими сюда от Председателя, вспыхнула непримиримая вражда. Дело дошло до ежедневных драк и даже до убийств. Прекратить рознь было некому, – армия уже ушла, а полиции в Байгаре никогда не было. Хуже всего было то, что и файа постепенно втягивались в эту вражду, отравляясь завистью и злобой.
Несмотря на всё это и на собственную молодость Атхим Ир сумел сделать на удивление много. Ему как-то удалось вывести с перевалов Лабахэйто все гарнизоны, за исключением одного, так что теперь его армия насчитывала 920 бойцов. Он также сформировал из добровольцев сводную ударную бригаду в 1700 штыков, кроме того, у него был отряд Кумы из девяноста девушек и "штурмовой полк" из людей-беженцев и бывших солдат Председателя, – по меньшей мере шестьсот человек, причем, все эти части оснастили вполне современным стрелковым оружием, отчасти из арсеналов столицы, отчасти трофейным. Удалось восполнить и нехватку тяжелого оружия, – из имевшихся в столице тяжелых грузовиков файа сделали тридцать бронемашин с пулеметами.
Эта объединенная армия стала действительно серьёзной силой и смогла отражать атаки сурами несколько дней. К сожалению, боеприпасов у неё осталось немного, – около миллиона патронов и три тысячи ручных гранат, – и в итоге всё вышло так, как и боялся Элари. Несмотря на превосходство в оружии и тактике, файа не смогли справиться с сурами. Тех было слишком много, и у них было слишком много оружия, захваченного у людей.
За каждого убитого файа сурами платили десятью. Люди, защищая своих близких, дрались не хуже, – но после недели боев в город вернулось лишь несколько десятков обессилевших солдат. Все остальные погибли.
Итог предсказать было нетрудно. Когда Атхим Ир призвал горожан на защиту столицы, они, как и удвоившие её население беженцы-файа, сочли это издевательством. Никто не хотел умирать за других. История Ай-Курьеха и Си-Круаны повторилась, – в Байгаре вспыхнул мятеж. Резиденция Правителя, уже брошенная, была разгромлена и сожжена. Сам он, вместе с остатками армии, предусмотрительно укрылся в цитадели. Тогда толпа устремилась в порт, но небольшой отряд Кумы успел сжечь или затопить все корабли, включая и "Ариламию". Затем они на нескольких парусниках бежали в Лангпари, где их приняли с пониманием, но без радости.
О том, что произошло в бывшей столице потом, не удалось узнать в деталях. Там воцарился хаос, склады и магазины были разграблены, потом большая часть населения и беженцы двинулись к Лангпари. Лишь немногие остались защищать город, не имея ни оружия, ни планов. Через два дня сурами взяли Байгару. Боя практически не было, – лишь отдельные рассеянные стычки, погром и резня. Спалив столицу дотла, сурами двинулись за беглецами, беспощадно расправляясь с отставшими. Цитадель они даже не пытались штурмовать, хотя оставили для её осады сильный гарнизон. Они понимали, что самое большее через несколько месяцев Атхим Ир сдаст крепость или умрет с голоду, и они сами возьмут её.
Поняв, что атаки не избежать, жители Лангпари готовились к ней с лихорадочным возбуждением. Элари понимал, что шансов у них тоже немного. В спешно сформированной армии числилось уже пять тысяч бойцов, в основном юношей и мальчишек старше пятнадцати лет, отважных и готовых драться с дикой яростью, но плохо владевших своим древним оружием. Элари уже убедился, что даже простейшие навыки обращения с мечом и метательными иглами означали месяцы тяжелых упражнений. Стрельба из лука была искусством. Сила, ловкость, даже знания мало что тут значили, – всего лишь три сотни добровольцев обладали талантом воина. Всем остальным явно предстояло погибнуть в первом же бою.
Иситтала понимала это. Она назначила в командиры ополченцев две сотни воинов-учителей и вызвала в долину шестьсот девушек-учениц Кумы, – они умели обращаться с луком и попадали в блюдце за двести шагов.
Под её руководством Суру пытался укрепить оазис – поперек ведущего в него ущелья строилась каменная стена, она же плотина со шлюзами, чтобы смыть врага, если он попробует прорваться по речной долине. Кем мог оказаться этот враг, – знали все, и старались не думать.
Элари был в их числе. Он знал, что времени ему осталось мало, – сурами подойдут к долине максимум через несколько недель, – и хотел прожить их как можно лучше, но вот как? О прогулках ему пришлось забыть – в Лангпари пришло предзимье. Тяжелые тучи заволокли небосвод, собираясь в долине, словно в чаше, – он уже начал забывать, как выглядит чистое небо. Из них постоянно что-нибудь сеялось, – морось, дождь со снегом, снег с дождем, – и всё это вместе с сильным промозглым ветром. А когда ветра не было, в долине воцарялась болотная сырость, – и туман, туман, туман...
Отчасти его утешали мысли о сурами, бредущих по ледяной грязи в вечном сером полумраке, – но лишь отчасти. Ведь перед ними брели и другие, менее всего заслужившие такую участь. Даже редко выходя на улицу, он хорошо представлял, как скверно им приходится, – но что он мог сделать? Отчасти ему удалось выучить файлин. Теперь он мог изучать историю файа и их культуру, – но на это просто не осталось времени. Военная подготовка поглощала его теперь почти целиком. Иситтала и его друзья тоже постоянно были заняты. Они все старались занять руки и голову текущими делами и как можно меньше думать о будущем. В жизни Элари остался теперь единственный просвет: он любил Иситталу, хотя она была сурова, а его натура требовала веселья. Но её уроки всё же не прошли зря, и юноша знал, что, когда придет срок платить по счетам, он докажет, что усвоил их сполна.
3.
Наконец, однажды утром его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.
По дороге ему встретились Иситтала и Суру, – они поздоровались, и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников. Несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи, – такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то, файа переносили холод гораздо легче, чем люди, – их родной мир был холоден и суров, как и они сами, – зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.
