Г о п п е. Согласно предписанию, говорите?
Ш у л ь ц. Собственно, я уже все сказал. Оставляю вам этого чертенка и советую в два счета покончить с ним, чтобы, чего доброго, не выскользнул у вас из рук. (Идет к двери, задерживается на пороге, пристально смотрит на Гоппе.) Да, грязно здесь, на Востоке, и здорово воняет. Желаю хорошо провести отпуск в Геттингене, герр Гоппе. Хайлитле! (Уходит.)
Г о п п е (смотрит на дверь, за которой исчез Шульц, потом медленно переводит глаза на мальчика, стоящего лицом к стене. Жестко). Что стоишь как пень? Повернись ко мне.
Мальчик поворачивается лицом.
(Подходит к нему ближе.) Еврей?
Мальчик утвердительно кивает головой.
И зачем тебя только земля носит?
М а л ь ч и к. Не знаю.
Г о п п е. Что мне теперь с тобой делать?
М а л ь ч и к. Не знаю.
Г о п п е. Не знаешь, ничего ты не знаешь! (Кричит.) А я должен знать, понимаешь? Должен! (Успокаиваясь.) Ну а все-таки ты знаешь, что дело твое плохо?
М а л ь ч и к. Плохо, пан… Всех уже убили. Маму, дедушку, маленькую Эстерку… Остался только я… (Давно с жадностью смотрит на тарелку с яблоками, стоящую на столе.) Дайте мне яблоко…
Г о п п е (удивленно). Яблоко? (Пожимает плечами, подходит к столу, выбирает яблоко.) На, бери!
Мальчик жадно ест яблоко.
(Наблюдает, ворча.) Яблока ему захотелось в такую минуту… (Садится к столу, постукивает карандашом.) Черти тебя принесли сюда именно сегодня…
М а л ь ч и к. Не сердитесь… Я один остался. Недели две прятался в лесу… то в картошке… Иногда люди помогали… Но теперь уж конец… (Помолчав.) Тот пан злой, ударил меня по лицу… А вы не такой, вы добрый…
Г о п п е. Дурак! Вовсе я не добрый. Теперь война, добрых нет. Понимаешь? (Встает, тяжело ходит по комнате.)
Мальчик молча следит за ним глазами, грызя яблоко. Дверь приоткрывается. Нетвердыми шагами входит подвыпивший Ю р ы с ь, прикрывает за собой дверь, оглядывается вокруг.
Г о п п е. Ты зачем?
Ю р ы с ь. Заглянул, думаю, может, что-нибудь потребуется. Потому что если ничего не надо, так я пошел бы поспать. Жара, черт возьми.
Г о п п е. Уже нализался, свинья! С самого утра!
Ю р ы с ь. Один только стаканчик, пан Гоппе. Ей-богу, один только стаканчик. (Показывает на мальчика.) Еврейчик?
Гоппе подтверждает кивком головы.
Видел я, как пан Шульц вел сюда из лесу что-то черномазое, но не был уверен. (Мальчику.) Не бойся, цыпленок, пан Гоппе — хороший человек, он тебе ничего плохого не сделает…
Г о п п е. Заткнись ты!
Ю р ы с ь. Я не сказал ничего обидного. Быть хорошим человеком — это ни для кого не позор. (Смотрит на мальчика.) Ну, ну! Чудо божие, что этакий еще ходит по нашей грешной земле! Сколько тебе лет, Срулик?
М а л ь ч и к. Двенадцать. Но меня зовут Хаимек…
Ю р ы с ь. Все равно. Так ли, этак ли, хвастаться тебе нечем. Верно, пан Гоппе?
Г о п п е. Оставь свои глупости, Юрысь. (Смотрит на мальчика.) Все-таки надо с ним что-то делать…
Ю р ы с ь. Ясно. Церемониться нечего. (Невесело смеется.) Разве пан Гоппе не знает? К стенке, тррах — и готово! (Громко икает.) Проклятая жизнь!
Г о п п е. Так-то оно так, да только… (Оглядывается, бросает взгляд на окно.) Понимаешь, Юрысь, у меня самого дети — двое сыновей, дочка… Старшему тринадцать лет… как вот этому… И сегодня вечером я уезжаю в отпуск в Геттинген… домой, понимаешь ты?
Ю р ы с ь (вполголоса, приближаясь). Ну так что же, пан Гоппе, отпустите его… Ломоть хлеба в руки — и пусть себе катится в лес…
Г о п п е (тихо). Нет, ты только подумай, Юрысь, когда у человека дети, то как-то глупо… В конце концов, Германия не погибнет от того, что я, Гоппе…
Ю р ы с ь. Правильно, из-за одного еврейского мальчишки Германия не погибнет.
Г о п п е. Человек же я, в конце концов, а?
Ю р ы с ь. Что-то в этом роде, мне кажется…
Г о п п е. И в особенности когда имеешь детей… Тсс! (Прислушивается.) Юрысь, погляди-ка в окно.
Юрысь выполняет приказание.
(Стоит неподвижно, спиной к окну.) Что ты там видишь?
Ю р ы с ь. То же, что и всегда. Двор, колодец, забор…
Г о п п е. А дальше? Смотри хорошенько.
Ю р ы с ь. Дальше — ничего. То же, что всегда. Только пан Шульц стоит на мостике, на дороге… О черт, смотрит в нашу сторону!
Г о п п е (продолжая стоять спиной к окну). Это точно Шульц? Ты не ошибаешься?
Ю р ы с ь. Мостик ведь недалеко отсюда. Ишь уставился, как собака на кость.
Гоппе садится, молча барабанит пальцами по столу.
(Возвращается от окна, тихо.) Ну так как же?
Г о п п е. А?
Ю р ы с ь. Ну так что же пан Гоппе думает сделать с этим…
Г о п п е (бросает взгляд в сторону мальчика). С этим? (Медленно встает, стараясь не смотреть на Юрыся.) Что ж, надо будет, согласно предписанию…
Ю р ы с ь. Вот тебе и на! Только что пан Гоппе говорил, что глупо так…
Г о п п е. Я-то говорил, но… Шульц! Ты понимаешь? Это же свинья, бешеная собака! Стоит на мостике и пялит глаза. Знаю я, зачем он стоит.
Ю р ы с ь. А как же совесть, пан Гоппе, человеческая совесть?..
Г о п п е. Для немецкого человека совестью является другой немецкий человек, запомни это. Шульц стоит на мостике и не спускает с меня глаз. Уж я знаю, что он задумал! А у меня дети. Понимаешь, глупый ты человек? Жена и дети… (Вдруг встает, берет из стояка винтовку, подходит к мальчику.) Ну, пошли, малыш! (Выходит, подталкивая мальчика впереди себя.)
Ю р ы с ь (смотрит вслед, в открытую дверь, бормочет). Дети у него есть, негодяй! Сердце, видите ли, болит, потому что у него есть дети. Экая ты дрянь! (Идет в угол комнаты, поворачивается спиной к двери, достает из кармана бутылку, пьет не отрываясь.)
За окном — приглушенный звук выстрела.
Г о п п е немного погодя возвращается, ставит винтовку в стояк, медленно идет к чемодану; делает вид, будто он забыл о присутствии Юрыся.
(Спрятал бутылку, стоя в углу, смотрит на Гоппе.) Вот и все. Готово дело.
Г о п п е. Пойди убери труп. (Нагибается над чемоданом.)
Юрысь медленно направляется к двери.
Г о п п е (вслед ему). А потом беги в волостное управление, чтоб к шести часам вечера была подвода, мне на станцию ехать, к поезду.
Ю р ы с ь (обернувшись с порога, смотрит на Гоппе, тихо смеется). Значит, в отпуск… домой, к детям…
Г о п п е. Ну, пошел, пошел к черту! (Снова принимается за чемодан, перекладывает вещи, уминает.)
КАРТИНА ВТОРАЯ
В оккупированной Норвегии, в одном из больших провинциальных городов. Кабинет в квартире унтерштурмфюрера Зонненбруха. В и л л и за письменным столом занимается при свете лампы. В глубине комнаты, посредине, дверь с тяжелой портьерой. Из-за двери доносятся негромкие звуки патефона. Вилли раздражен, выражает нетерпение, наконец встает из-за стола, идет к двери, раздвигает портьеру.
В и л л и. Пора бы, наконец, и перестать… Почитала бы, что ли, немного. Невозможно работать.
