Я с ужасом ждала, что же он скажет дальше.

- Николь, скажи мне – ты стесняешься собственного тела?

Испуганно вспорхнув ресницами, я проглотила комок в горле.

Натянула одеяло уже теперь до самых глаз. И мучительно покраснела ещё больше. Ни под какими пытками сейчас он не добился бы от меня ни единого слова.

- Та-ак… Что ж, ясно.

Замерев, я в страхе ожидала его дальнейших слов. Что теперь? Станет стыдить? Говорить, что такое поведение пристало глупым девочкам, но никак не его жене и королеве такой великой страны?

Но он не сказал ни слова.

Вместо этого сделал шаг в сторону и под моим удивлённым взглядом стал методично задёргивать шторы на высоких окнах в пол.

А потом шагнул ближе к постели и принялся гасить свечи. Одну за другой.

Пока не стало совсем, абсолютно темно.

Глава 22

Его голос из темноты зазвучал ещё ближе.

Пустив волну мурашек по всему моему телу. Встали дыбом все-все короткие волоски на коже.

- Глупышка моя. Неужели ты думаешь, что я сделал бы тебя своей женой, наплевав на весь мир, даже на угрозу войны, если бы не хотел тебя так сильно? Не мечтал о тебе, как о женщине?

Я смутилась. Каждое его слово отзывалось бешеным биением моего пульса. Каждое его слово было слишком невероятным, чтобы верить. Но он же мне никогда не врал…

А хриплый мужской голос еще ближе.

- Да я спать не могу с тех пор, как ты рядом.

И ещё ближе.

Где-то рядом с кроватью. Внутри меня от каждого звука его голоса разливаются волны жара.

- Когда ты отводишь стыдливо взгляд, когда краснеешь в ответ на свои мысли, которыми никогда со мной не делишься – и это просто невыносимо!.. когда робко касаешься меня, не представляя, какие желания будишь… твоя нежность, твоя мягкость, твоя податливость в моих руках… они сводят с ума.

Голос всё ближе. Обволакивает меня бархатным теплом. В этом тепле мне хочется раствориться без остатка.

- Сейчас темно. Я не король, а ты – не королева. Есть только мужчина, который хочет до безумия свою женщину. Так что выбрось из головы весь тот бред, который кто-то когда-то туда вбил. Я тебя вылечу от этих глупостей обязательно, только дай мне время. И не переживай, моя радость, я буду лечить тебя постепенно. Ты и сама не заметишь, как перестанешь меня бояться.

Обострившимся в темноте слухом улавливаю шелест одежды. Он развязывает халат. Звук плотной ткани, которая падает на пол. Его шаги едва слышны, их заглушает ковёр.

Скрип края кровати под коленом.

- И, пожалуй, чтобы поберечь твою стыдливость, я даже не стану снимать с тебя ночной рубашки. Сегодня.

Кровь всё быстрее по венам. Сердце бьётся оглушительно.

Но сейчас, когда он не может меня видеть, и даже я сама не вижу себя… как будто и правда тревога ослабляет путы. Я словно отпускаю на свободу птицу, что слишком долго томилась в клетке со связанными крыльями.

Я ведь тоже схожу с ума, когда ты ко мне прикасаешься.

Мой муж ложится сначала поверх одеяла, но оно слишком тонкое, чтобы защитить – от его близости, от его наготы, от жара, который прошивает меня насквозь, до самого сердца.

Прочитанная когда-то книга помогла понять, что означает твёрдость его тела.

Мой муж меня хочет.

Это открытие сводит с ума.

Его напряжённо ищущие пальцы находят в темноте моё лицо, гладят по щеке. Я ласково трусь об них. Я очень, очень сильно по тебе соскучилась, мой родной.

Его выдох.

Ныряет пальцами мне в волосы на затылке. Привлекает к себе. Яростно целует.

Я нерешительно кладу ладони ему на грудь. В смятении ощущаю голое тело. Твёрдое, горячее, рельефное… робко глажу пальцами. Поцелуй становится еще яростнее, глубже, я теряю голову. В темноте совершенно утрачивается ощущение пространства и границ своего тела.

Он как будто везде. Накрывает сверху – так, что не сбежать. Но уже не хочется. Давно не хочется, если честно.

Сбивчивые слова его хриплым шёпотом:

– Такая мягкая… такая нежная… такая сладкая… и полностью, вся, вся моя.

Руки нетерпеливо проникают под одеяло, принимаются хаотично блуждать по телу, не давая мне времени опомниться, смутиться, сжаться.

И каждый раз это обжигает таким удовольствием, которого я даже не могла представить. Что моё тело, к которому я всегда относилась с таким стыдом, может, оказывается, чувствовать такое.

И что моё мужчина может получать от прикосновения к моему телу столь очевидное удовольствие.

Когда я осознала это, вслушиваясь в тяжёлое рваное дыхание, в его короткие стоны, удивилась особенно сильно.

Он и правда не стал меня раздевать.

Даже касаний через одежду было достаточно, чтобы лишить меня остатков разума и ввести в состояние томного исступления, в котором уже совершенно было не важно ничего, кроме жадных рук и ненасытных губ.

- У тебя такая красивая грудь… Пышная, нежная… как будто создана специально для моей ладони… восхитительно.

Закусываю губу, подаюсь ему навстречу, чтобы ощутить его ладонь плотнее, ярче, сильнее. Он немедленно сжимает в ответ властным, присваивающим жестом.

Восхитительно… о да, я согласна с этим, мой король!

А потом в темноте он безошибочно находит и жгуче кусает губами через тонкую белую ткань ночной рубашки середину моей груди так, что становится больно от наслаждения.

Я снова выгибаюсь навстречу губам с низким протяжным стоном, он тут же просовывает руку мне под спину, сковывает объятьями так, что не двинешься.

А потом я понимаю, что у моего мужа, кажется, весьма своеобразное было представление о «не снимать рубашку».

Кажется, имелось в виду «не снимать полностью»

Зубами тянет вырез вниз, оголяя мою грудь.

И набрасывается на неё, как голодный зверь, порыкивая от удовольствия. Целует, кусает, лижет…

Моя стыдливость порвана в клочки и осыпалась куда-то в темноту под этим звериным нетерпением.

Со второй проделывает то же самое. Одеяло сбито уже куда-то к нашим ногам.

Правой рукой нетерпеливо ныряет под подол задранной сорочки, и…

О, боги.

Я кое-как нащупываю его запястье, попадаю не сразу, хватаю его, пытаюсь оттолкнуть его ладонь.

Он берет мою руку и решительно убирает прочь. Одной ладонью прижимает моё запястье к подушке. Другой снова властно ныряет под подол.

Твёрдый мужской голос надо мной повелительно произносит:

- Больше… никогда…

Дерзкое прикосновение там, где уже даже стыдливости моей сказать нечего. Только вскрикивать, только выстанывать его имя.

- Чтоб я даже не слышал от тебя…

Быстрее, и быстрее – через вымокшую насквозь ткань нижнего белья, так остро, так ярко, так ослепительно прекрасно, до звёздочек в темноте перед плотно-плотно закрытыми глазами.

- Ни слова…

Дёргает завязки панталон, они с треском рвутся, ткань ползет вниз и сминается под натиском жёстких, горячих пальцев.

- …о разводе.

По влажной коже – медленно вниз.

И в меня.

И снова.

И снова.

- Моя. До конца наших дней. Ты поняла?

Какой властный, суровый голос. Но как нежны и сладки прикосновения.

- М-м-м-м…

- Я не слышу.

- Да…

- Что – «да»? – требовательно вопрошает мой повелитель своим хорошо поставленным королевским тоном.

От сводящего с ума контраста между голосом и тем, что творят с моим телом его пальцы, что-то взрывается внутри меня.

Всё тело вздрагивает, изгибается тугим луком – вцепляюсь ему в плечи, закусываю губы до крови, чтоб никто не слышал мучительного вскрика, вытягиваюсь вся в крепко держащих меня, прижимающих к твердой груди руках – и дрожу, дрожу, дрожу… Волна тепла по телу, до кончиков пальцев на ногах, до подушечек пальцев.

А он прижимает к себе так, до хруста костей, будто я и правда – самое большое сокровище в его жизни.

- Твоя… - касаюсь губами кончика уха. Больше не могу к нему – этим холодным «вы», которым пыталась вымостить путь к неизбежной разлуке. Не после того, что было только что. Не после того, что происходит между нами этой безумной ночью. – Люблю…