А упыриха, быстро опрокинув кровь в себя, сменила гнев на милость.

Она посмотрела на Фёклу, улыбнулась и похлопала по бедру.

— Буся, иди сюда, на коленочки.

Купчиха взглянула на упыриху, как на конченую дуру, но спорить не решилась. Второго удара шокером-болемётом попросту не выдержит.

Сделав шаг, уселась Камелии на колени.

— Ты чё, совсем дура⁈ — заверещала вампирша и указала фужером на пол подле себя. На дорогой паркет упали тёмные капли. — Рядом! Сесть! На колени!

У Фёклы на глазах навернулись слёзы. Истерика и усталость смешались в одно целое. Девушка давно не плакала, но сейчас слёзы просто рвались наружу. Она рухнула на пол. Плечи затряслись. По лицу побежали тяжёлые солёные капли.

— Умничка, Бусечка, — как-то по-садистски ласково проговорила вампирша и погладила купчиху по голове, словно собаку.

Фёкла стиснула зубы, сдерживаясь, чтоб не откинуть упырихину руку. Это не хозяйка, не госпожа, это рабовладельческая тварь. Гадина, одним словом. Гадиной и решила для себя называть хозяйку.

Рука твари взъерошила густые белые волосы купеческой дочки, и в это самое время девушка подняла глаз на кастет, нацепленный на кисть вампирши, потом на ящичек, где лежал шокер. В голове, словно пульс на артерии, билась только одна мысль — бежать. Но для этого нужно наблюдать, ждать и выбирать подходящий момент. Одна проблема — все способы побега купчиха знала только из фильмов и игр, а те не всегда были реалистичны.

Камелия встала с кровати и досеменила до холодильника, откуда достала тарелку с явно подветренным сыром и колбаской.

— Буся, ко мне, — приказала она и опустила тарелку на пол.

Фёкла скрипнула зубами, зло глянула на упыриху, но сейчас надо было набраться сил. Нет сил — нет шансов на побег. И так неделю без еды.

Пока купчиха ела, сдерживая голодную дрожь в руках, Камелия принялась переодеваться. Она скинула с себя ночнушку, оставшись в чём мать родила, и достала из большого шкафа тонкое и очень короткое шёлковое платье цвета сочной зелени.

— Смотри, какой благородный чёрный цвет, — покрутив тканью перед глазами купчихи, похвасталась вампирша и быстро надела.

«Эта дура что, цвета не видит?» — подумала купчиха.

А платье было странным, не менее странным, чем слово чёрный. Передние лямочки не перекидывались через шею. А небольшими золотыми прищепками крепились к пирсингу в сосках, сделанному в виде колечек, тоже золотых. Получалось своеобразное декольте от мазохистов. Ткань прикрывала только пупок и всё, что ниже, и спадало до середины бедра. Спина открыта до самого копчика.

— Дура, — пробурчала Фёкла, когда вампирша сунула ноги в сандалии, и почему-то показалось, что кожа, из которой была сделана обувь — человеческая.

Упыриха радостно глянула в зеркало, дав понять, что сказки про нечисть и отражения — всего лишь сказки, и затараторила.

— Буся, за мной. Сейчас купим для тебя шикарный ошейник, а потом пойдём к отцу на человеческую ферму, спросим, как тебя правильно содержать и дрессировать.

— Сука, — еле слышно прошептала Фёкла и побрела за хозяйкой.

Камелия несколько раз звонко хлопнула в ладоши, задрала голову и заорала:

— Макс! Ко мне!

Не успело стихнуть эхо, как дверь раскрылась, и в неё влетел жилистый светловолосый юноша с глазами разного цвета — один карий, другой голубой. Одет он был в джинсовые шорты длинной до колен и обычные серые кроссовки.

— Да, госпожа! — радостно прокричал парень, глядя на вампиршу с неестественным обожанием. Даже зрачки расширены, как в темноте, хотя казалось, куда уж шире при таком-то тусклом освещении.

— Забавный придурок, — поджав губы от наигранного пренебрежения, но с любопытством оценив человека, прошептала купчиха. Она гнала от себя слёзы, пряча их за злыми словами. Папа много раз говорил, что слёзы стоит лить лишь тогда, когда их можно монетизировать.

А вскоре девушка стала смотреть на происходящее исподлобья, поняв, что местные не совсем адекватные люди, словно их держали на хитрой наркоте. Ну не может человек радоваться, когда им помыкают, как животным. Даже земное быдло более понятно, потому что лебезило за деньги. Бумажные рубли и цифровые червонцы являлись логичным мерилом любви и уважения.

— Макс! Отведи Бусю на первый этаж, пусть помоется, а то от неё дурно пахнет!

— Ещё бы, — пробурчала Фёкла, — тебя бы запереть на неделю в гадюшник.

Упыриха закатила глазки, жеманно приложила пальчики к уху, словно прислушивалась к тихим звукам, и протянула:

— Забавно рычит, прям как игрушка с пищалкой, не находишь? Макс! Быстрее! У меня планы! И пусть наденет вот это! Остальное сожги! И не спускай с неё глаз!

Камелия подошла к шкафу и вытащила из его недр кружевной передничек сочного апельсинового цвета. Только передник, ничего больше.

— Вот, смотри какой белоснежный.

— Да, госпожа!

Широко улыбающийся парень бесцеремонно, но при этом в меру осторожно подхватил купеческую дочку под локоть и повёл, но не основной лестницей, а боковым ходом. Спустились на три этажа вниз, где сновала многочисленная прислуга, на которой тоже были передники и шорты, что у мужчин, что у женщин. Фёкла, стараясь не обращать внимания на урчащий от голода желудок, внимательно рассматривала помещения и людей, работающих и таскающих инструменты, коробки и ящики.

— А ты какой породы? — вдруг заговорил парень, когда нырнули в дверь, за которой оказался санузел: общий туалет, общий умывальник, общий душ. Тоненькая пластиковая перегородка имелась только между унитазами. И везде этот отвратительный желтоватый свет тусклых ламп накаливания.

— Какой чего? — не поняла Фёкла и уставилась на парня, а тот улыбался неподдельно добродушной улыбкой.

— Породы. Не кормушка же. Это сразу видно. Вот я — служебно-сторожевой.

Девушка вылупилась на парня, забыв про голод и страх, а затем попятилась.

— Породы? Вас что, разводят, как собак или коров?

— А тебя разве нет? — наклонил набок голову парень. — Так какой ты породы?

— Я… я… не знаю, — пробормотала Фёкла, медленно развернувшись. Перед ней оказался душ, то есть просто большая отделанная кафелем комната, на потолке которой, в рядок выстроились пять высоко расположенных леек. Вентили и трубы не были спрятаны под облицовку, а на полу имелись сливные отверстия. Это походило на душ в спортзале, только один для всех.

— Главное, чтоб не кормушка. Тогда сможем быть друзьями, — произнёс Макс и добавил, указав на помещение: — Поторопись. Госпожа очень не любит ждать.

— Выйди, — прорычала Фёкла.

— Зачем? — не понял парень.

— Ты так и будешь пялиться⁈ — громко закричала купчиха, а Макс, опешив, отпрянул.

— Ты чего? Госпожа приказала смотреть за тобой.

— А ничё, что я буду голая⁈ — перейдя на привычный истеричный диапазон, прокричала Фёкла.

Парень надулся, словно ребёнок, и пробурчал:

— А что в этом такого? Если не хочешь мыться одна, давай, я тоже разденусь.

— Ты совсем тупой⁈

— Я не понимаю, что делаю не так, — понуро пробурчал Макс, обвёл взглядом душевое помещение и снова посмотрел на Фёклу: — Ты совсем как хозяйка, кричишь, но не объясняешь. Я несколько раз не понял, потом лупили нерводёром. Было больно.

Купчиха замерла, а затем её прорвало. Злость, страх, отчаяние. Всё это смешалось и вылилось кипящим раствором на парня:

— Я не она! Ты слышишь, я не она! Я не такая! А ты просто тупое животное! Идиот на побегушках у кровожадной твари!

Из глаз девушки снова хлынули слёзы. Хлынули от обиды и внутренней боли. Душа стонала и готова была сломаться, как изрядно согнутая веточка.

Макс тяжело вздохнул и опустил глаза на зажатый в руке апельсиновый передник.

— Ты не госпожа, так объясни, в чём я виноват.

— Проваливай, урод! — заорала купчиха, согнувшись пополам и растирая слёзы и сопли по лицу.

Грустный-прегрустный парень посмотрел в потолок, почесал в затылке и вдруг пошептал: