Хотя я не часто признавался в этом, меня возмущало практически все, что касалось моей семьи. То, что я застрял между фермером, выращивающим яблоки, у которого было самое большое сердце в мире и ноль деловой хватки, и умеренно прогрессивным проповедником, для которого видимость счастливой семьи была важнее реальности, все еще беспокоило меня.
Оставив юридическую практику, я переехал домой чтобы распутать финансовую яму, которой была компания «Фруктовый сад Бардена», и несколько лет моей жизни были поглощены накипевшей обидой.
Наблюдение за тем, как мою сестру приговорили к пожизненному заключению, было огромным источником моей враждебности. То, что она не выторговала послабление информацией о своем парне, заставляло меня просыпаться в холодном поту по ночам.
Я до сих пор не избавился от горечи, которая появилась после того, как я еще раз перевернул свою жизнь, чтобы стать опекуном моей племянницы, хотя Дженни не была источником моего гнева. Дело было в том, что я всегда был единственным, на кого ложилось это бремя. Я должен был вмешиваться и спасать положение каждый раз, и я устал от того, что моя жизнь откладывается ради этого. И не хотела, чтобы все ждали от меня спасения.
Хотя я не возражал против спасения Шей.
Когда дело касалось ее, это не было требованием. Это был выбор.
— Я хочу, чтобы ты осталась здесь, — сказал я. — Я уверен, что ты сможешь спуститься с холма самостоятельно, но не стоит. Уже поздно, а ты — лучшее, что когда-либо было в этой постели, и я хочу, чтобы ты осталась. Со мной.
Был долгий момент, когда Шей внимательно смотрела на меня, как будто искала трещины и изломы в моих словах. Затем:
— Ты не думаешь, что это будет трудно для Дженни?
Я провел рукой от задней части ее колена до талии.
— Я думаю, она будет слишком счастлива видеть тебя, чтобы собрать все воедино. Если так, я разберусь с этим. Черт, я справился, когда она выбила передние зубы другому ребенку в прошлом году. По крайней мере, это были молочные зубы. — Я слегка шлепнул ее по заднице. — Я могу справиться с этим. Пусть это тебя не беспокоит.
— Тогда хорошо. — Она пожала плечом. — Наверное, я останусь.
— Да? Если хочешь уйти, я отвезу тебя домой. Не собираюсь связывать тебя и удерживать здесь против твоей воли. — Я провел большим пальцем по складке между ее бедром и задом, и едва заметно коснулся влажной кожи между ее ног. Дрожь пробежала по ее телу, и девушка еще крепче сжала колени. — Если только… если только ты этого не хочешь.
В этом заявлении было столько неправильного, что его нельзя было преуменьшить. Никакая часть этого не казалась мне подходящей или уважительной, или чем-то из того, чем я хотел быть для Шей. Это было грязно и первобытно, и так неправильно, но в то же время невообразимо правильно. И я не мог объяснить, почему это правильно.
Велика была вероятность, что это было совсем неправильно, и я бы понял если бы она ударила меня коленом в челюсть.
Шей слегка пошевелилась и поморщилась.
— Может, и так.
Я уставился на гладкую поверхность ее бедра, потому что не доверял себе, чтобы встретиться с ней взглядом. Я не доверял себе делать что-либо, кроме как любоваться градацией ее кожи от слегка загорелой до кремово-бледной. Она не брила ноги выше колена, и я находил странное удовольствие в этом осознании. Странное удовольствие, совершенно не связанное с предположением моей жены о том, что ей было бы приятно, если бы я ее связал.
Да, тот факт, что мой стояк сейчас буйствовал, не имел никакого отношения к просьбе Шей оставить ее у себя — и сделать это грубо и дико.
Я опустил руку на изгиб ее бедра и крепко сжал, ясно давая понять тем, как каждый кончик пальца впивается в ее кожу, что я буду прижимать ее к себе всю ночь, если она действительно этого хочет. Шей моргнула, приоткрыв губы, и жар окрасил ее щеки. Ее возбуждение витало в воздухе между нами так густо, что я чувствовал его вкус на своем языке.
Я провел свободной рукой по коленям, которые она прижала друг к другу.
— Тогда я так и сделаю.
Я раздвинул ее ноги с большей силой, чем казалось необходимым, и скользил вдоль ее тела, проглатывая каждый вскрик и вздох, срывавшийся с ее губ. Ее глаза были широко раскрыты от удивления, но и от голода. Как будто я мог сделать что угодно прямо сейчас, и она попросила бы еще.
— Останови меня, — сказал я, — если тебе это не понравится.
— Остановлю.
— Если будет больно или тебе будет некомфортно…
На ее лице расцвела идеальная улыбка.
— Я знаю, что делать, Ной.
Я поставил ее ногу себе на грудь и переместил выше, чтобы она легла мне на плечо. Сделал то же самое с другой и обхватил рукой ее ноги. Повернул голову, чтобы прикусить зубами кожу ее лодыжки.
— Уверена в этом?
— Я не знаю. — Она дернула одним плечом вверх, и в ее улыбке появился намек на вызов. — Докажи мне, что я ошибаюсь.
Вместо того, чтобы испортить ситуацию, пытаясь связать слова воедино, я с силой толкнулся в нее. Она была такой мокрой, что заставила меня подумать о том, чтобы утонуть, уйти под воду и никогда, никогда больше не всплывать.
— О, боже, — вскрикнула она. — О, черт. Боже мой. Ной.
Я наклонился к ней, прижав ее колени к груди и заставив ее хрипло, отчаянно вздохнуть. Шум, подобный этому, мог привести нас к неприятностям.
— Ты будешь вести себя тихо, жена. — Обхватив рукой ее челюсть, я провел большим пальцем по ее губам. — Не вздумай ослушаться.
Она прикусила подушечку моего большого пальца и улыбнулась. Безжалостный звук раздался в моей груди. В ответ я вжался в нее так, словно хотел трахнуть через нее стену, что не было разумным подходом к минимизации шума.
То, как я вколачивался в нее, было безжалостным, как будто меня не волновало ни ее удовольствие, ни что-либо другое, кроме использования ее для удовлетворения собственных потребностей. Как будто я не боялся, что могу причинить ей боль или отпугнуть ее. Что она быстро поймет, что я не умею обращаться с ней с той нежностью, которую она заслуживает, и единственное, на что способен, это наброситься на нее, как дикий зверь.
Но эта поза, когда девушка прижата ко мне и почти сложена пополам, была нереальной. Если я не был диким животным до того, как взял ее вот так, то теперь пути назад не было. Я знал, каково это — видеть возбуждение в глазах своей жены и чувствовать, как она сжимает мой член, и я никогда не смогу забыть.
Я не хотел забывать, но, что еще важнее, не хотел, чтобы это закончилось. Не только эта ночь, не только секс. Я не хотел позволять ей начинать все сначала и возвращаться к жизни, в которой она не была моей.
— Вот так, — сказал я, когда Шей захныкала. Она обвила руками мою шею, запустила пальцы в мои волосы, провела ладонями по моим бокам. Было ощущение, что она изучает топографию, торопится найти все, что можно, и занести это в каталог для хранения.
Для следующего раза.
Я хотел написать свое имя внутри нее. Ее внутренние мышцы сжались вокруг меня, и я убрал большой палец с ее губ. Быстро поцеловал ее, прежде чем прижаться лбом к ее лбу. У меня была минута, может быть, две, прежде чем я излился в нее, а затем прижался к ней, словно она была ключом к тому, чтобы моя душа не ускользнула.
— Это моя девочка, — прорычал я, когда она кончила. Я собрал ее крики поцелуем и ответил на прекрасные спазмы внутри нее одним из своих, и только когда снова услышал биение своего сердца, я понял, что все это время шептал ей в кожу: «Моя».
Меня разбудил телефон. Это всегда был телефон. Не было необходимости в будильнике, когда я мог рассчитывать на то, что что-то пойдет не так и кто-то обязательно позвонит и расскажет мне об этом.
Но не успел я сосредоточиться на экране, как услышал робкий стук в дверь. Затем:
— Ной, к тебе пришли люди.
Рядом со мной Шей пробормотала:
— Что происходит?
— Понятия не имею, — ответил я, все еще щурясь на экран. Почему у меня двадцать девять текстовых сообщений в воскресенье утром? Что за фигня? — Кто там, Джен?