После трапезы разбрелись девицы по своим покоям. Поднимались здесь затемно, еще до крика первых петухов, как Василиса Прекрасная наказывала. Поговаривали, прежде она лягушкой зеленой была, да только при правильном уходе любая жаба царевной станет. Главное, чтоб душа была светлая, улыбка искренняя да руки золотые. Всего этого у бывшей лягушки было вдосталь, оттого и приглянулась она старшему брату Ивана-царевича. По давней традиции, нарекли его также Иваном, вот и вышло, что в одном роду два Ивана да две Василисы сошлись.

— А не много ли Василис на одну Академию? — задумчиво пробормотала Луша, расплетая рыжие косы. — Глядишь, и тебе второе имя достанется.

— Главное, чтоб не обидное, — вздохнула Васена. — Чаровницы говаривали, до того, как Кощея победил, верховного наставника все Иван-дурак кликали. Только об этом тсс, не говори никому.

— За такое недолго и с Академией проститься, — хихикнула Лукерья. — Знамо дело, молчать буду. А ты чего почивать не ложишься?

— Я потом, — смутилась Василиса. — Я же книги тутошние разглядеть не успела, так сейчас хоть одним глазком…

— Ну давай, добрых снов, — улыбнулась Луша, с блаженным видом забираясь под покрывало.

— Добрых снов, — отозвалась Васена.

Убедившись, что подруга уж третий сон глядит да в подушку сладко посапывает, Василиса бросилась к огромному платяному шкафу, что высился на ее половине. Сколько бы не убеждала себя девица, что она только на груши поглядеть, да только и растрепанной да ненарядной пред Ратиславом показаться не хотелось. Переплела она наскоро золотые косы, надела темно-синее платье и белые сапожки, приготовилась было ждать, как вдруг кто-то тихонько постучал.

Сердце Василисы забилось испуганной птицей, а ну как Луша проснется, засмеет. Хотя видела же она, как подруга в трапезной на Богумила глядела, не стала бы она осуждать. Как бы ни боялась Васена, а дверь отворять все же отправилась.

— Я уж решил, что ты передумала, — с легкой полуулыбкой укорил Ратислав. Как и прежде одет он был в черную рубаху и черные штаны. Одобрительно взглянул на Василису, отчего та смущенно потупила взор, и почти ласково произнес. — Морозно вечером, озябнешь.

Васена молча кивнула, прихватила пеструю теплую шаль и выскользнула из комнаты, оставив мирно спящую Лукерью нежиться в постели. По коридору шли молча, Василиса за кощеевым правнуком едва поспевала. В отличие от нее, Ратислав дорогу знал хорошо, на поворотах не плутал. Пару раз девица даже потерялась было, но Ратислав мигом ее нашел. В конце концов он притомился проверять, слышны ли за его спиной легкие девичьи шаги, протянул Василисе широкую мозолистую ладонь.

— Идем, а то утром тебя Нафаня отыщет, осерчает, — ухмыльнулся он.

Василиса робко взяла его за руку, удивляясь, неужели Ратислав к простому труду приучен. Хотя отчего бы и нет? Это о Кощее слухи ходили, что он лишь злато пересчитывает, а для остального у него слуги имеются. Правнук же его мог и иначе жить.

— О чем задумалась? — спросил Ратислав, едва они миновали двери терема и вышли во двор, вдыхая свежий вечерний воздух. Пахло цветами и яблоками, Василиса даже зажмурилась от счастья.

— Хорошо здесь, — призналась она. — Спокойно и благостно.

— Это ты за полдня поняла? — засмеялся богатырь.

— Разве не так?

— Так-то оно так, — не стал спорить Ратислав. — Вот только коли было бы все спокойно да, как ты говоришь, благостно, не пропадали бы мы у Добрыни Никитича целыми днями на ратном поле. Ждут чего-то наставники, только нам не докладывают.

Василиса вздрогнула. А ведь слышала она что-то от Луши про странные слова Лешачихи, да значения не придала.

— Ну, не пугайся, — улыбнулся Ратислав. — За заповедными грушами мы сегодня точно успеем.

И, не выпуская девичью руку из своей, правнук Кощея уверенно направился к лесу.

Ратислав шел спокойно, не оглядываясь по сторонам. Васена же отчего-то то и дело подпрыгивала и охала, стоило только заслышать шорох или хруст ветки под ногой. Она же так никого и не спросила, отчего зовутся груши заповедными, почему идти глядеть на них надобно ночью. Вдруг они с Ратиславом и вовсе идут в запретное место? Правнук Кощея и так наказан, пуще некуда, а ей, Василисе, в Академии остаться хочется.

— Никак испугалась? — уголком губ усмехнулся Ратислав. — Хочешь, назад воротимся?

Васена гордо подняла голову, взглянула в глаза богатыря, теперь казавшиеся черными, словно угольки. И о чем она только думала? Высек бы батюшка хворостиной за такие дела, коли узнал, да и прав был бы! Увязалась за незнакомцем, да еще и в ночи! Эка невидаль, груши! Да в родной деревне груш этих едва ли не больше, чем капусты в поле!

— И ничего я не испугалась, — вымолвила упрямица прежде, чем подумала, что это была последняя возможность вернуться в терем.

— Ла-адно, — протянул Ратислав, лукаво поглядывая на девицу.

Василиса почувствовала, как к щекам прилил жар. Хоргошо еще, что в ночи не видать, как засмущалась она от одной лишь улыбки правнука Кощея. Больше Ратислав ни слова не сказал, пока не подошли они к высоким причудливым воротам, за которыми едва проглядывался сад: так густо оплела ворота виноградная лоза.

— Что же это, никто за садом не глядит? — удивилась Васена.

— Отчего это? Глядит, знамо дело, никто его без охраны не оставит.

— Да какая охрана, — Василиса всплеснула руками. — Ты погляди, вон крохотный цветочек под виноградом к солнышку тянулся, да сил не хватило, увял. А если бы лозу подвязать, так и цветочку хорошо, и… Ох…

От испуга Васена спряталась за спину Ратислава, позабыв о всяких приличиях ухватила его за рубаху и прижалась лбом. И было чего испугаться: прежде наглухо запертые ворота с тихим шорохом распахнулись, явив огненное диво. Огромная прекрасная птица, охваченная алым пламенем, глядела прямо на Василису крохотными глазами-бусинками.

— Я знал, что она тебе понравится, — самодовольно произнес Ратислав, обращаясь к птице. А после повернулся к Васене. — Выходи, не бойся. Помнишь, я говорил, что заповедный сад сторожат? Так вот, встречай, Жар-Птица.

— Та самая? — восхищенно охнула девица и потупила взгляд.

Много слышала она о диковинной птице, а как с ней себя вести — не ведала. К счастью, сама стражница сада не смутилась. Голос у Жар-Птицы был звонким и мелодичным, словно кто-то колокольчиком звенел.

— Как звать тебя, девица? — молвила она.

— Ва-василиса, — пролепетала Васена.

— Цветочек, стал быть, мой пожалела? Уж сколько веков я этот сад стерегу, а ни разу такого не встречала. Виноград сорвать али груши — это запросто, а чтоб о травинке подумать — такого никогда.

Василиса снова покраснела, не признаваться же, что и она ничуть не лучше! Шла-то за грушами.

— Васена все успевает, — хмыкнул Ратислав.

— Ты давай тут не шали, — рассердилась Жар-Птица. — Ишь, охальник, коли прадед тебе позволил яблочки молодильные брать, так не значит, что…

— Да ладно тебе, — дружелюбно улыбнулся правнук Кощея. — Сама давеча жаловалась, что тоскливо тебе, поговорить не с кем. Вот, привел.

— И то верно, — смилостивилась птица.

Настал черед серчать Василисе. На себя. Ишь, размечталась, чтоб сам наследник великого Кощея на нее внимание обратил. Будто он пирогов в своей жизни не видывал. Да кому она здесь нужна, коли вокруг столько девиц распрекрасных?

— Ну, ступай, Ратислав, не мешай! Не для твоих ушей мои речи.

Жар-Птица распушила огненные перья, однако правнук Кощея уходить не спешил. Он внимательно посмотрел на притихшую от обиды Василису, задумчиво что-то пробормотал себе под нос, а после твердо сказал:

— Не сегодня. Я обещал показать грушевое дерево.

— Ты? — птица расхохоталась. — Сам⁈ Учти, у меня здесь косточки все посчитаны, а Василису я в обиду не дам!

— Лети уже, — недовольно буркнул Ратислав.

— Чтоб все сошлось, понял меня⁈

— Тьфу на тебя, — разозлился правнук Кощея. — Да не собирался я!