— Не кричи, — раздалось в ответ.

— Ратислав? — неуверенно спросила Лукерья.

— А ты никак внучка Яги, — фыркнул богатырь, делая шаг вперед. — Говорено же было, в какую сторону идти, как ты здесь-то оказалась⁈

— Сам-то хорош, я за лентой путеводной бежала, а ты? — а потом Луша по сторонам глянула и, не дождавшись ответа, выпалила, — Васена жива?

— Жива, — улыбнулся Ратислав. Как-то незнакомо, мягко так, с невысказанной любовью. — А царевич куда запропастился?

— Знаешь же, пламя навье не всякого пропустит, — буркнула ведьма, не удивляясь тому, что Ратислав без труда догадался, с кем явилась Лукерья. — И куда теперь?

Богатырь задумчиво огляделся, ухватил покрепче меч, что держал в руке, а потом зачем-то поднял его вверх. Долго глядел на начищенное до блеска лезвие, затем махнул рукой:

— Туда идем.

— Почему туда? — удивилась Луша. Она-то, в отличие от правнука Кощея, никаких знаков не углядела.

— Там что-то движется, — пояснил Ратислав, — я в отражении увидал. А я не люблю, когда что-то без моего ведома происходит. Вот и пойдем, поглядим.

Ведьма не стала спорить. И поглядеть было любопытно, и вдвоем с Ратиславом не так боязно, как одной. Она пыталась понять, отчего они в одном месте оказались, только ничего путного в голову не шло. Так и брели, каждый погруженный в свои мысли.

Идти пришлось недолго, туман вскоре рассеялся, явив простой бревенчатый колодец прямо посередь полянки. На веревке покачивалось худое ведро, а на жерди сидела…

— Жар-птица! — прищурился богатырь. — И ты здесь⁈

— Конечно, — засмеялась огненная птица, разбрасывая искорки от пламенных крыльев. — А кого ты ожидал увидеть у источника?

— Никого, — честно ответил Ратислав. — И источников я ожидал увидеть два.

— Эх, молодо-зелено, — снова расхохоталась Жар-птица. — Что два, что дюжина, все одно.

— Как это? — не поняла Луша.

— Источник — не колодец с водицей, — ведьма тотчас уставилась на то, на чем сидела птица, но та махнула крылом, показывая, что спросить можно будет после, а сейчас лучше молча послушать. — Магия, она же не зелье, бурлящее в котелке. Она неуловима, невидима. Как можно заковать ее в сосуд? Молчите? Предки ваши пытались, думали, что им удалось.

— А разве нет? — удивился Ратислав. — Вот же…

— Ах, это? — Жар-птица глянула на колодец. — Живая вода, вы же как-то собираетесь обратно? Али с собой прихватили?

— Прихватили… — пробормотала Лукерья. — Тогда к чему это все? К чему путь долгий, полный испытаний. К чему борьба меж добром и злом за крупицы магии, когда их здесь нет и не было?

— Натворили ваши предки дел, исправить надо бы, — вздохнула птица. — Также, как не может магия взаперти томиться, так и в черном сердце ей не место. Нет никаких источников, есть лишь светлые чары, что сильнее в том месте, где творилось могущественными колдунами волшебство. Вот как здесь, когда поклялись Яга и Кощей не использовать силы во вред друг другу. Не ведали они, что выберет Бессмертный светлую сторону, разбегутся его прежние приспешники по всему миру, будут тратить силы почем зря. Мелкие пакости, гадкие забавы… Не след чаровать тем, кто этого не достоин. Стал быть, так.

— Выходит, — начала понимать Луша, — мы здесь для того, чтоб принести новые клятвы? Но мы же оба светлые? Или…

Она внимательно поглядела на черноволосого Ратислава, но тот фыркнул и скрестил руки на груди, обиженный ведьмиными мыслями. Сколько бы ни пытался он добрые дела творить, а все одно, коли в родстве с Кощеем да глаза черные, как небо ночное — все, зло во плоти. Одна лишь Василиса его душу увидала, настоящую.

— Клятвы не надо, — отмахнулась Жар-птица. — Иное потребуется. Повторяйте за мной: силами мира живых и мира мертвых заклинаю, пусть творится на земле лишь добро и свет, пусть чары оставят того, у кого тьма в сердце и в мыслях, уйдут к несущему счастье.

Ратислав и Лукерья переглянулись, но слова заветные все же повторили. Ничего не произошло, но птица не смутилась, она и не ждала. Слетела с колодца, и богатырь с ведьмой увидели в ее руках золотую чашу, в которой водоворотом извивались магические искры.

— По капле крови в чашу, — приказала Жар-птица.

Едва коснулась кровь Ратислава и Луши магического вихря, рассеялся алый туман, погасло вдалеке навье пламя. Птица и чаша исчезли, будто их и не было, остался лишь колодец с пустым ведром.

— И как же теперь?.. — начала было Лукерья, но Ратислав не дал договорить. Достал из рукава крохотную склянку, в которой ведьма с удивлением признала ту, что дала она Василисе. И ей, Луше, протянул. — Пей.

— А ты будто обратно не собираешься? — фыркнула ведьма. — Мне Васена этого не простит. И вообще, у меня своя есть.

Она с улыбкой показала такую же склянку. Оба они отчего-то решили колодец не трогать. Пусть и правду сказала огненная птица, да только своя вода и сердце греет, и силу дарует.

— Береги ее, — напоследок сказала Луша.

— Как самое дорогое, что у меня есть, — серьезно отозвался Ратислав.

Подмигнул, сделал глоток живой воды и исчез. Следом за ним последовала Луша, оставляя колодец, в котором когда-то плескалась живая вода. Теперь же он принял волю сильнейших этого мира, опустел, чтоб в каждое светлое сердце по капле живительной водицы досталось. Потому что настоящее добро должно жить вечно.

— Маменька! — кричала черноволосая девочка, вбегая в светлицу, где за столами сидела дюжина юных чаровниц, одновременно поскрипывающие писчими перьями. — Там Беримир опять колдует! Уж полстены нет!

— А что есть? — насторожилась Василиса, прекрасно понимающая, что бесследно ничего исчезнуть не может, стал быть, что-то на месте пропажи появилось.

— Цветы диковинные!

— С диковинными цветами к наставнице Лукерье ступай, Даренушка, — приказала Васена. — Может, они ей для зелья какого сгодятся. Девицы, не отвлекайтесь, пишите…

Уж, почитай, добрый десяток лет минул с тех пор, как встретили Ратислав и Лукерья Жар-птицу. Многое за эти годы изменилось. Каждому досталось: кому по заслугам, кому за злые дела.

Соловей охрип, теперь лишь глухо шептал. Лишенный главных чар, сбежал в леса, поначалу разбойничал по привычке. Однажды кинулся телегу грабить, а там вдова с дитем, ни богатств у них, ни краюхи хлеба. И кольнула сердце старого разбойника неведомая прежде жалость. Теперь он шепотом воспитывает шебутного мальчонку, а вдова с мягкой улыбкой печет для него пироги.

Одноглазое лихо, что прежде приносило всем беды да страдания, тоже своих сил лишилось. Никто теперь чудища не боялся, так что побрело оно куда глаза глядят, поселилось в краях дальних.

Русалок пристроил, как ни странно, Кощей. Теперь они по вечерам поют в его озерах, влюбленными глазами поглядывая на домовых. Тем-то тонуть не страшно, вот и веселятся с прекрасными речными девицами.

Снегурочка повстречала добра молодца, увез он ее вместе со стариками в палаты белокаменные, где жили они долго и счастливо.

Горыныч, разморозив Чудо-Юдо, подхватил его лапами, позволил Луше исцелить раненое крыло и устремился в отчий дом. перевоспитывать потерянного братца и радовать тоскующих отца и мать.

Луша и Богумил отправились за благословением к ведьминой бабке. Поклялись два мира хранить, о долге не забывать. Так и живут на два дома: то в лесу, то в Академии, где наставница Лукерья учит юных ведьм готовить лекарственные отвары. А Богумил под началом Добрыни Никитича муштрует богатырей. И трех сыновей, что не дают покоя ни отцу, ни деду с бабкой, решившим отойти от забот и доверить Академию той, кто больше других этого заслужил.

Так и вышло, что твердой рукой приняла Академию Василиса. Не без помощи Ратислава, конечно. Правнук Кощея успел помириться с бессмертным прадедом, а тот пожаловал ему целый дворец неподалеку от Академии. И мамок-нянек для двух шустрых наследников. Вот только уследить за Даренкой и Беримиром у них не всегда выходило. То русалок до икоты защекочут, то заповедных груш наедятся до искр из глаз, то еще чего учудят. Теперь вот, цветы на стене растить удумали.