— Успокойся, Настя, успокойся, — машинально гладил ее плечо Тимофей. — Ведь Шок-то не один. Смотри, сколько их. Вот нам и нужно разузнать, что они замышляют, чтобы не только Шока, а всех… Под корень…
— Я понимаю, Тима, понимаю, я постараюсь, я все сделаю.
— Смотри, чтобы они не догадались!
— Ну нет, теперь я буду стараться, стану улыбаться, прислуживать. Нет, Тима, они ничего не заметят.
Она встала, вытерла концом платка глаза, лицо. Вздохнула.
— Я пойду, Тима…
— Посиди еще, успокойся…
— Ничего, ты за меня не волнуйся. Ну и обо всем, что услышу или узнаю, я тебе буду рассказывать, — и выскользнула из сарая.
А Тимофей прилег на сено, и снова думы нахлынули на него. О Шоках он слыхал. В прошлом году они организовали небольшую банду, терроризировали население, уничтожали советских работников. Потом служили в деникинской армии, а теперь, значит, здесь.
«Сколько же здесь офицеров?» — начал подсчитывать Тимофей. Выходило, не менее двух десятков. Это те, которые сюда приезжали, а, наверное, есть и в других колониях. «Широко размахнулись! Как же обо всем сообщить Неуспокоеву?» — ломал он голову.
И неожиданно случай подвернулся. Вечером приехал Жора Мичиган. Увидел Тимофея и сразу же рот у него растянулся от уха до уха, глаза скрылись в щелочках век — полный восторг.
— Ну как, загораешь? Молодичку еще не нашел? Только ты смотри, за Настей ни-ни… Поговаривают, хозяин на нее сам метит…
Говоря откровенно, тут Жора Мичиган немного приврал. Адам Гильфер был вдов, может быть, он и подумывал о женитьбе, но не на неимущей же сиротке!.. Нет, это было на него совсем не похоже. Вот Жора — это да. Он сам предлагал Насте руку и сердце и, внутренне чувствуя превосходство Недоли над собой, старался уберечь ее, прячась за чужой спиной.
— А немцы, они, брат, такое могут сделать — был человек и нету…
«И этот пугает…»
— До молодок ли мне, — ответил. — После госпиталя до сего времени от ветра шатаюсь… Да и есть у меня человек.
— Это Маруся-то, что ли? Когда ты теперь ее увидишь! Да что у вас случилось, пропал кто-то? А то вдруг на хутор Данциг прибежал конь. Оседлан, все честь по чести, а без седока.
— Утонул тут один в колодце. Хоронили утром.
— Пьяный, наверное. И чего они так пьют? Ну словно век не видали… Пойдем-ка перекусим. Я тут кое-что привез, специально для тебя…
— Ел я недавно.
— Ну, ну!.. Брюхо, оно, брат, добра не помнит. Как в обед в него не пихай, а вечером снова просит.
На возу Жора отодвинул солому, из-под нее показался тупорылый кожух пулемета.
— Вот, еще один. А как тот?
— Как часы!
— Ну и с этим тебе тоже, наверное, придется возиться… Держи-ка, — достал Жора со дна повозки бутылку. — Это не самогон — медовуха. На вкус сладковата, но бьет наповал. И вот это, — вытащил объемистый узел, в котором оказались свежие помидоры, вареное мясо, курица, сало, кусок брынзы.
И верно, желудок добра не помнит; казалось, в обед насытился дня на три, а снова на еду потянуло. Особенно после того, как хлебнул из горлышка крепчайшей медовухи.
— Ну, ты давай нажимай, а я… Доложить надо.
Пробыл он в доме довольно долго. Вышел посерьезневший, зашептал Тимофею на ухо:
— В город поеду. Могу записочку твоей крале подбросить. Помоги-ка снять, — взялся он за пулемет, — да иди пиши. Только чтобы никто не знал… А то этот… — Жора оглянулся на дверь дома. — Боюсь я его. Ведь он у Слащева [9] — слыхал небось такого — чуть ли не правой рукой был…
Тимофей задумался. Не провокация ли? Отказаться? Пожалуй, подозрительно будет: то даже перед дезертирством побежал ее навестить, а тут и писать не стал. И потом — иметь возможность сообщить Неуспокоеву о готовящемся восстании и упустить такое!..
— Эх, черт, ни карандаша, ни бумаги нет… Ну бумагу-то найду, из книжки лист выдеру, а чем писать?
— Ну-ка, ну-ка… — начал рыться Жора в карманах. — Вот, держи! Я побежал, дельце одно есть…
А Тимофей вырвал из Шеллера-Михайлова титульный лист и начал составлять сентиментальное послание. Ох, нелегко далось это письмо. Однако сумел вставить, куда нужно, и о «семье», и о «друзьях» и о «харчах». Вот только о «свидании» ничего определенного сказать не мог, так и написал: «Думаю тут с одной кралей познакомиться и уже закинул удочку, только когда она на свидание придет — не знаю». Ну и на всякий случай успокоил Марусю, чтобы не ревновала, что все это в шутку.
«Поймет Неуспокоев, что к чему», — подумал Тимофей, перечитывая послание. А тут и Жора подошел.
— Ну давай. Да смотри, никому!.. Тащи этот, — ткнул ногой пулемет. — Где ты их прячешь?
Тимофей потянул «максима» в кусты дерезы. Но вот так дело — первого-то там не оказалось! Куда-то утащили, гады. Значит, ему все-таки не доверяют… И как ловко сделали: все время здесь был, никуда не отлучался и не заметил.
Понурый поплелся Тимофей во двор. Жоры там уже не оказалось. Уехал.
«Может, он увез? — подумалось. — Да нет, не должно быть, телега пустой была».
Зашел в сарай, прилег на сено. На дворе уже совсем вечер. Щели в дверях чуть-чуть синеют, между неплотно пригнанными черепицами на крыше звезда показалась. Прохладой потянуло, а с ней и неистребимые степные запахи — чебреца, полыни и еще чего-то незнакомого, но неуловимо приятного — усилились. И далекодалеко, за селом, тоскливо закричала птица бугай.
Слышит и не слышит все это Тимофей Недоля. Мучают его сомнения: думал — в самый центр заговора попал, а оказывается, центр где-то в другом месте. А как узнаешь где? Не станешь же расспрашивать об этом у штабс-капитана… Так можно запросто пулю в лоб заработать. Ну хоть предупредил Неуспокоева о готовящемся восстании — передаст же, наверное, Жора письмо Марусе, не зря дружком считается…
Это немного успокоило Тимофея, и он уже было и подремывать начал, да скрипнула дверь. По легким, почти неслышным шагам узнал — Настя. Точно, она. Окликнула:
— Не спишь?
— Нет еще…
Подошла ближе.
— Может, поесть тебе принести?
— Да что ты! Так налопался — на неделю хватит.
Замолчали, и кругом ни звука, ни шороха. Только жалуется, тоскует за селом птица бугай.
— Их самый главный уехал. Кого-то встречать, кажется. Оттуда, с моря ждут.
— Слушай, Настя, а ты не знаешь, когда они выступать думают?
— Не знаю… Да они и сами не решили. Ожидают…
— А центр где у них, здесь?
— Тоже не знаю. Сюда все больше собираются.
— Понимаешь, пулемет куда-то задевался…
— В тайник его стащили.
— В тайник? Какой тайник?
— Под домом. А вход из погреба. И так заделан — нипочем не найдешь.
— И много у них там оружия?
— Не знаю, не заглядывала. Боюсь, догадаются — убьют.
— Молодчина ты все-таки, — прошептал Тимофей и потянулся, чтобы обнять.
— Да ну тебя! — стукнула по руке. — Нашел время… — И исчезла так же неслышно, как и вошла. Только дверь тихонько скрипнула.
Глава XIV
РЕШАЮЩЕЕ СОВЕЩАНИЕ
При встрече Тимофей спросил Жору Мичигана:
— Передал?
— А как же!.. Лично.
— Ну, как она? Что сказать велела?
— Привет передавала. Что-то я смотрю, не очень она о тебе скучает, приветик-то передала не как жениху, а как чужому дяде, — начал было с иронией рассказывать Утробин, но спохватился: ведь если он убедит Тимофея, что Маруся его забыла, то и он может к ней охладеть. И тогда прощай, Настя…
— Ну-ну, я пошутил. Любит она тебя, да еще как! За письмо так и ухватилась…
А у Тимофея от радости губы сами от уха до уха в улыбку растянулись: раз письмо у Марии, то не минует оно и Неуспокоева, значит, будет он знать о готовящемся восстании, примет меры.
Да только напрасно радовался Недоля — не получил письма уполномоченный особого отдела. Дошли до него сведения, что в селе Большая Акаржа — немцы-колонисты называют его Гросс-Либенталь — появился генерал-майор Адольф Шелль. И не один, с полковником Бруслером, штабс-капитаном Гартманом, ротмистром Сингейзаном. Со всеми теми лицами, которые и в прошлом году стояли во главе восстания, вспыхнувшего здесь примерно в это же время. И уж если Шелль появился вместе со своими помощниками, то наверняка не за тем, чтобы проведать родственников. Правда, сведения еще требуют проверки, но это вполне возможно.
