Председатель Николаевского губревкома Залуцкий, губвоенком Лешко, председатель губчека Буров и командующий морскими и речными силами Юго-Западного фронта Измайлов в тот субботний вечер быстро решили все вопросы. Собственно, вопрос стоял один — оборона побережья Днепра и Днепровского лимана от Борислава до Очакова и входа в лиман.

Немало сделано. Создана и успешно действует Усть-Днепровская флотилия. В составе ее обычные суда — портовой буксир «Спасск», катер «Аграфена», колесный пароход «Харьков», на баржи и болиндеры установили орудия и пулеметы, борта их обложили мешками с песком. Так суденышки стали канонерскими лодками. Зато служат на них видавшие виды, опаленные огнем многих фронтов моряки, и командует флотилией отважный военмор краснознаменец Борис Владимирович Хорошхин.

Создано два боевых отряда в Николаеве и два отряда в Херсоне, в общей сложности почти в полторы тысячи штыков. Ушли они на побережье Днепра. Хоть и негуста цепочка, но защита есть. Вместе с дозорными судами флотилии — сила. А вход в лиман заперт крепостью Очаков. Командир крепости балтийский моряк Иван Сладков сумел за короткое время установить одну батарею из орудий, присланных с Балтики. Заканчивается строительство другой. Да две плавучие батареи с шестидюймовками настороже. Врангелевцы уже попробовали в лиман прорваться — не получилось.

Беспокоили руководителей губернии полученные сведения, что в окрестностях появились переодетые врангелевские офицеры. И под самым городом, в Богоявленском, и за Бугом, в немецких колониях. А немного раньше пришло донесение, что на юге готовится восстание. Не связано ли появление врангелевских лазутчиков с подготовкой восстания? Вполне возможно.

Несколько дней назад было принято решение о создании в городе еще одного коммунистического отряда и двух летучих матросских отрядов — в Николаеве и в Очакове. Отряды уже созданы, вооружены, готовы выступить в любое время.

Все вопросы решены. Можно текущими делами заняться. Бурову нужно разбираться с арестованными в Елизаветграде членами подпольной белогвардейской организации подполковника Никольского. Измайлов собрался пойти на завод, где строится подводная лодка «АГ-23». Залуцкому необходимо срочно поехать на завод «Наваль», организовать круглосуточный ремонт бронепоездов и судов флотилии, у Лешко забота — охрана города. Город прифронтовой, а караул несут подростки и женщины. Даже машинистки из политотдела морских сил и те винтовки в руки взяли.

В это время и застучал аппарат телеграфа. Из Одессы передали сообщение, доставленное Настей.

— Все ясно, меры примем. Матросский и Коммунистический отряды направим на подавление восстания, все силы приведем в полную боевую готовность, — заверил предгубревкома Залуцкий.

— Ну вот, товарищи, наступило время решительных действий. Ты, товарищ Буров, отвечаешь за охрану города, ты, Михаил Степанович, — повернулся он к губ-военкому, — берешь на себя руководство по подавлению восстания, а твоя задача, товарищ Измайлов, не подпустить к берегу корабль противника, который должен подать сигнал. Все ясно? По местам!

…Красный военморлет Митрофан Коровкин только что вернулся с задания. Его механик закреплял само-лет за буй, установленный неподалеку от берега, а Митрофан снял фуражку, разостлал на траве донельзя порыжевшую, заштопанную во многих местах кожанку и блаженно растянулся, широко раскинув ноги. Несколько минут лежал совершенно бездумно, наслаждаясь тишиной, покоем, отдыхом. Затем повернулся на бок, достал из кармана трубку, закурил и снова стал блаженствовать, время от времени выпуская клубы дыма.

Прошуршали по траве шаги, кто-то сел рядом. Думая, что это механик, Митрофан Молча пододвинул кисет с табаком.

— А может, моих закурите? — раздался незнакомый голос.

Взглянул — командующий морскими силами Измайлов. Держит портсигар с папиросами.

— Ох, извините, Николай Федорович! Здравствуйте.

— Здравствуйте, Митрофан Андреевич. Ну что же вы, берите!

— Я уж лучше своего, позадиристей!

— Смотри, как хочешь. Летал?

— Летал…

— Что там?

— Все то же. У Тендры — катера, шаланды. В сторону Одессы миноносец пошел, кажется «Жаркий». Ух, как мне хочется с ним посчитаться!

На «Жаркий» все моряки крепости зуб имеют. По-видимому, на нем есть карты минных заграждений, и по каналам он подходит к берегу, обстреливает наблюдательные посты, высаживает десанты.

— Дойдет и до него очередь… Больше ничего?

— В море за Тендрой корабль виден. Крейсер «Кагул», наверное. Сюда как будто направляется. Но еще далеко… Да, что-то мне кажется, вроде людей у них больше появилось на Тендре…

И замолчал, попыхивая трубкой. С минуту молчал и Измайлов.

— Митрофан Андреевич, как у вас самолет?

— Как Омелькины штаны…

Омелька — что-то вроде приемыша у летчиков отряда. При белых парнишку заподозрили в связях с партизанами. Мучили, несколько раз выводили на расстрел, но все время стреляли выше головы. И подросток не выдержал: лишился речи. Летчики приютили его, подкармливали, понемногу одевали, и за это Омелька платил им какой-то особой привязанностью. Однако он никак не хотел сменить свои латаные-перелатаные штаны, на которых, как говорится, на заплате три заплаты и все кричат: «Оторвусь!»

— Нет, кроме шуток?

— Да какие тут шутки! Вон он… Нервюры на плоскостях прогнили, полотно отстало, в обшивке гвозди не держатся, талрепы на расчалках проволокой закручены. Эту штуку, пожалуй, и самолетом-то можно условно назвать.

— Что-то вы сегодня такой мрачный…

— Э-ге! Если бы мне сейчас английский «хевиленд» да хорошее горючее…

— Понимаете, в чем дело, в немецких колониях и в других кулацких селах на сегодня, на двенадцать дня, — Измайлов посмотрел на часы, — намечено поднять восстание. И начнется оно по сигналу с «Кагула» — он подойдет к берегу и даст залп из всех орудий… Не будет сигнала — возможно, вспыхнут отдельные очаги. С ними справиться нетрудно. А если сразу поднимутся все колонии…

Коровкин сразу же сел на траву, крикнул механику:

— Федор, что там?

— Тросик срастил, теперь вот заплату нужно положить!

— Сам сделаю. Грузи бомбы! Да «гвоздей»[11] побольше возьми!..

— Какие бомбы брать, двадцатифунтовые?

— Бери десятифунтовые!

И началась лихорадочная «настройка» самолета. Коровкин зашивал пробоину в плоскости, а механик укладывал около сиденья бомбы, «гвозди», вставил в пулемет ленту.

Все готово.

Перегруженный самолет долго бежал по воде, затем тяжело поднялся, медленно стал набирать высоту. Позванивают, поют каждый на свой лад тросики, поет в ушах ветер. А внизу расстилается знакомый пейзаж: вот белые домики Очакова, прижавшиеся к глинистым обрывам: гигантским дредноутом вытянулся остров Березань, а в лимане, похожий сверху на блин, лежит Первомайский насыпной остров. Недавно, в день Первого мая, его переименовали, а до этого Николаевским, по имени стоявшей на нем батареи, звался. А вот изогнулась турецким ятаганом песчаная Кинбурнская коса, к ней приткнулись две плавучие батареи.

Дальше — Тендровский залив, владения белых. У затопленного крейсера «Чесма», который много лет выполнял роль щита при артиллерийских стрельбах, стоят несколько катеров и шаланд. А вон и крейсер «Кагул» выворачивает из-за Тендровской косы.

— Ну, сейчас шурухну! — улыбнулся механик.

Самолет пошел в атаку. Как только он очутился над кораблем, механик выбросил горсть «гвоздей». Оружие нехитрое, но при попадании насквозь пробивает человека, и летящие со свистом стрелы всегда вызывают панику. И на корабле палуба мгновенно опустела.

Снова заход. Федор выбрасывает бомбы, одну, вторую. Они рвутся в воде около бортов. И только третья при следующем заходе попадает в корму. Что-то начинает гореть, столб дыма тянется за кораблем. Чтобы не дать потушить пожар, самолет снижается почти к самым верхушкам мачт, и механик начинает стрелять по палубе из пулемета. Затем выбрасывает последнюю бомбу и на всякий случай горсть стрел. И огромный корабль, водоизмещением почти в семь тысяч тонн, вооруженный тридцатью шестью орудиями и несколькими пулеметами, имеющий 570 человек команды, поворачивает, уходит подальше от берегов, в море, убегая от маленького самолета, который и в воздухе-то держится на честном слове.