Такое положение штабс-капитана вполне устраивало, в доме Адама Гильфера он чувствовал себя неплохо, а за отсутствие прекрасного пола вознаграждал себя увеличенными порциями самогона.

С прибытием полковника Горицкого наступал конец такой жизни. Ну что ж, от судьбы не уйдешь. Только чего же этот полковник начал с критики Добровольческой армии? Впрочем, в этом, может быть, есть своя логика. Поход Деникина провалился. Добрармию в народе стали называть попросту «грабьармией». Значит, чтобы снова добиться успеха, нужно раскритиковать старые порядки.

— В доверительной беседе с членами правительства и высшими чинами армии Петр Николаевич прямо сказал, что мы сейчас не можем выступать под знаменами Добровольческой армии за восстановление монархии. Эти знамена себя скомпрометировали, и за ними народ не пойдет…

«Вот так так!» — удивленно подумал Булдыга-Борщевский. Он-то хорошо знал, что и сам барон Врангель и все его окружение и мыслить боялись о России без батюшки-царя и вдруг — долой монархические знамена. А может, так нужно? И не удержался, спросил:

— Каково же будет устроение земли русской?

— Народ, русский народ сам выберет себе хозяина! — торжественно провозгласил князь Горицкий.

Игорь Мстиславович считал, что хозяином страны должен быть только царь. Другого не признавал. Всякие там республики, конституционные монархии, может, и хороши для Европы, а России, «третьему Риму», наследнице святой Византии, волею судеб завещан самодержец. Но сейчас не время об этом говорить. И он повторил:

— Народ сам изберет себе хозяина!.. А теперь, господа, позвольте зачитать недавно изданный их превосходительством генералом Врангелем приказ, вам, наверное, еще неизвестный.

Вынул из кармана френча лист тонкой, как шелк, бумаги. Специально изготовленная на лучших фабриках Франции, такая бумага совсем не шуршит, ее удобно и безопасно зашивать в любой части одежды. Она и была зашита в рубашке князя, когда он высаживался из лодки контрабандиста у Лонжерона.

— Мне к этому больше добавить нечего, — закончил чтение Горицкий. — Уверен, что свободы, дарованные бароном, приведут под наши знамена всех людей России.

— Там о земле не совсем ясно сказано, — после недолгого молчания проговорил Гильфер. — С товарищами нам не по пути. Либо они нас, либо мы их, без ножа нам не разойтись. Но если помещики — тоже нам ни к чему…

Адам Гильфер не помещик, но разными правдами и неправдами сумел скупить 1200 десятин земли. Красные отобрали у него всю, кроме подушного надела. А как Врангель?

— Размер участков землевладельцев планируется установить в шестьсот гектаров…

«Значит, все-таки половину придется отдать», — думает Гильфер.

— Остальная подлежит выкупу… Барон сказал, что новый закон касается и его. Я могу это повторить, но…

Произнес то, в чем был уверен:

— Но это не окончательное решение. Все решать будет сам народ, земский собор, когда мы покончим с большевиками.

Гильфер заулыбался: раз так, то и беспокоиться не о чем, в земский собор войдут свои люди. А Булдыга-Борщевский негромко, но так, чтоб все услышали, буркнул:

— Будет вам и белка, будет и свисток…

Князь Горицкий, словно не слыша его реплики, спросил:

— А теперь, господа, прошу доложить, какова обстановка здесь.

Полковник Эбеналь вскочил, щелкнул каблуками:

— Сразу же после прибытия господина штабс-капитана, — он скосил глаза на Булдыгу-Борщевского, — началась подготовка. В Ландау, Ватерлоо, Штемберове готовы подняться в любой момент. Установлена связь с колониями Гросс-Либенталь и Мюнхен. Наши и прибывшие от вас люди выехали в окрестные колонии, — полковник перечислил их. — Завтра-послезавтра они возвратятся. Я, к сожалению, из-за этого, — качнул перевязанной рукой, — сам выехать не мог. — И пояснил: — Господин Арканов обещал беспрепятственную высадку. Да и высадились неплохо, а вот в последний момент…

Вздохнул и продолжал:

— Мало оружия. Не хватает винтовок, всего три пулемета, но два из них неисправны…

— Нам главное — подняться. Как только выйдем на берег моря хотя бы на небольшом участке, сразу же будет высажен десант и доставлено необходимое вооружение вплоть до тяжелых орудий. С прибытием связных определим время…

— В народе ходят слухи, — начал Гильфер, — что в ближайшие дни большевики объявят мобилизацию. В этот день и надо начать. Новобранцы в наших местах не очень-то жалуют большевиков, так что пойдут за нами. Но все дело в оружии…

— Хорошо, господа, все эти вопросы мы решим, как только явятся связные. А теперь… — и князь Горицкий встал.

Поднялись и остальные, направились к выходу.

— Господин штабс-капитан, прошу остаться!..

Булдыга-Борщевский снова сел на стул, вынул из кармана золотой портсигар, достал из него самосад, быстро свернул цигарку, закурил, пустил клуб дыма на распятие.

— Откуда это у вас? — кивнул полковник на портсигар.

— Благодарное население преподнесло.

Князя даже передернуло: под этими словами подразумевалось любое изъятие ценностей у населения: от реквизиции до откровенного грабежа. И князь, свято веривший в идею белого движения, считал, что вот это-то в значительной степени и предопределило крушение похода Деникина.

— Да что вы так? — заметив недовольную гримасу князя, спокойно сказал Булдыга-Борщевский. — Подумаешь! Не обеднеют эти толстосумы… Эх, вот в Киеве мы изымали крамолу! — ввернул он словечко, бывшее в ходу у контрразведчиков.

— Доизымались! Попробуйте теперь после всего, что было, убедить народ в необходимости свергнуть большевиков, добиться, чтобы они нам поверили, за нами пошли.

— Не пойдут — потянем, как баранов на убой. А этих… Этих и не так еще нужно потрясти.

— Да вы… вы… вы понимаете, что говорите?!

Булдыга-Борщевский молча встал, подошел к огромному, резного дуба буфету, достал объемистую бутыль, налил из нее в кружку — в комнате резко запахло самогоном, — выпил не закусывая. Сел на свое место.

— Я не знаю, чем для вас кончился «ледовый поход», а для меня — тяжелейшим ранением, после которого вместо восемнадцати ребер осталось тринадцать. Когда мы вернулись в Ростов, все захлебывались от восторга, в газетах называли нас «титанами воли», «героями духа», «безумно храбрыми» и прочее, и прочее. А на лечение и на помощь таким, как я, отцы города собрали аж 470 рублей. На два десятка бинтов и пяток пузырьков йоду… Да после этого!.. Я их еще потрясу, они у меня еще пораскошелятся!.. — Штабс-капитан снова встал, потянулся к бутылке.

— Хватит! — повелительно сказал Горицкий. — Садитесь!

И вкрадчиво:

— Скажите, господин штабс-капитан, какому богу вы молитесь?

— Откровенно?

Князь кивнул.

— Ну, как на духу… Вы красиво говорили… И, видимо, верите в то, что говорите… А я… Я верил, что нужно положить живот за веру, царя и отечество, и готов был это сделать, а нам слали гнилые шинели, сапоги с подошвами из картона, наживая на этом капиталы. К нам посылали пополнение без оружия, в надежде на то, что им достанутся винтовки убитых, а кто-то где-то искусственно сдерживал производство, чтобы удержать высокие цены. После революции Родзянко взывал: «Рубашку снимите — Россию спасите!», а сам со своими миллионами удрал за границу. О том, как нас встретили в Ростове, я уже имел честь поведать вам. И… я устал верить, разуверился во всем… России такой, какой мы ее знали — Великой, Малой, Белой и Червоной Руси, Грузинского, Польского, Казанского и Астраханского царств и прочая и прочая — больше не существует. И никогда не будет существовать…