Оба министра вымученно засмеялись.

— Но в каждой шутке есть доля шутки, — генерал вмиг стал максимально серьёзным. — Если кто-то или что-то мешает, смело докладывайте напрямую мне.

— Д-да, я понял, — закивал Чаянов.

— Не мне вам рассказывать, но вопрос гораздо важнее, чем кажется, не только потому, что землю надо поделить, — сказал Корнилов. — Если всё оставить на самотёк, то неизбежно начнётся голод. Если всё пойдёт по плохому сценарию, он может начаться уже этой весной.

Министры несколько приуныли. Голод это не шутки, даже если лично их он не коснётся. Это колоссальный удар и по экономике, и по внутриполитической обстановке, и по репутации правительства. А ещё это отличная возможность для врагов. Голод на Украине и в Казахстане припоминали России и сотню лет спустя, хотя в самой России он бушевал ничуть не меньше.

— Нужно осваивать Сибирь, Зауралье, распахивать целину, — сказал Корнилов. — Только так сможем обеспечить всех землёй. Манчжурия тоже весьма плодородна, Дальний Восток надо заселять.

— На это нет ресурсов, Лавр Георгиевич, — подал голос Бернацкий.

— Есть такое слово «надо», — по-военному отрезал Корнилов.

— Сибирь не способна дать достаточно хлеба, чтобы прокормить ещё и другие губернии. Она едва-едва кормит сама себя, — сказал Чаянов. — Климат не тот.

Генерал в сердцах даже швырнул ложку с кашей обратно в тарелку.

— Александр Васильевич! Если пахать и сеять, как деды сеяли, то да, этого едва хватит самим крестьянам, — произнёс он. — Но вы же умный человек, учёный, агроном! Ищите новые методы! Выводите новые сорта! Морозостойкую пшеницу, рожь! Мне ли вас учить⁈ Трактор должен быть в каждом селе! За механизацией будущее!

Министры тихо сидели, слушая внезапную гневную отповедь и не смея возражать генералу. Спорить, по сути, было не с чем, все и так это всё знали. Проблема была только в доступности техники и в недостатке специалистов по её ремонту и обслуживанию.

— Лавр Георгиевич, мужики же все тракторы поломают, — осторожно ввернул Бернацкий. — И нарочно, и по недомыслию. Они так не привыкли.

— Значит, надо учить, надо просвещать, — вздохнул Корнилов.

— Это же какие расходы… — буркнул министр финансов.

— Это не расходы, Михаил Владимирович, это инвестиции в наше с вами будущее, — сказал генерал. — Которые вернутся тысячекратно. Как экономист, вы должны это понимать гораздо лучше меня.

Какое-то время они ели молча, генерал — с удовольствием, миинстры — несколько неохотно. Прислуга едва заметными тенями мелькала за их спинами, забирая грязную посуду и меняя приборы. Подали чай, разлили по маленьким фарфоровым чашкам.

Оба министра не смели заговорить с ним первыми, и это несколько удручало генерала Корнилова, послушные исполнители всегда справляются несколько хуже, чем инициативные экспериментаторы. Да, вторые при этом могли наломать дров так, что за ними придётся долго исправлять, но это скорее исключение, чем правило.

— Ну, что вы об этом думаете, господа? — не выдержал Верховный.

Бернацкий и Чаянов переглянулись украдкой, прихлёбывая зелёный китайский чай.

— Очень вкусный чай, Лавр Георгиевич, спасибо, — осторожно произнёс Чаянов.

Корнилов тихо вздохнул. Работать с этими людьми оказалось труднее, чем он себе представлял. Большую часть людей с опытом государственного управления пришлось отправить покорять севера, вручную менять ландшафты, и остались только вот такие энтузиасты, часто вполне образованные люди, но в политике совершенно неискушённые.

Специалистов в области государственного управления почти не осталось, и чем-то это напоминало эпоху военного коммунизма, когда страной пытались управлять профессиональные революционеры, только с одним отличием, теперь у руля вставали профессиональные военные и учёные.

— Я не про чай, Александр Васильевич, — сказал Верховный. — Я про земельный вопрос.

Чаянов вдруг поставил чашку с чаем обратно на блюдце.

— Мы, Лавр Георгиевич, думаем об этом земельном вопросе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, и он уже костью в горле у нас стоит, у всего министерства и у всего комитета, — с неожиданной пылкостью произнёс агроном. — Я полагал, что хотя бы на этом завтраке немного смогу отвлечься, но, похоже, я ошибался.

— Так точно, ошибались, — сказал Корнилов. — Думаете, у меня этот вопрос костью в горле не стоит? Вместе со многими другими? Я использую каждую возможность, чтобы навести в стране порядок, каждую свободную минуту посвящаю работе, и, хоть не требую от вас того же самого, думаю, что это было бы очень здорово.

— Не все же тут двужильные… — прикрываясь чашкой, буркнул министр финансов.

— И очень жаль. В такое время стране бы очень пригодились, как вы говорите, «двужильные», — хмыкнул генерал. — Если вы не справляетесь, говорите прямо. Пишите прошение об отставке и отдыхайте, сколько душа пожелает. Вакантных мест в стране полным-полно, наоборот, специалистов не хватает. Найдёте, куда приткнуться.

— Лавр Георгиевич… — протянул Чаянов. — Стараемся изо всех сил.

— Старайтесь лучше, — отрезал Верховный.

Требовать от людей больше, чем они могли бы вынести, было несколько неправильно, но такая уж эпоха на дворе, надрыв и превозмогание порой являлись единственным рабочим методом решения проблем. И каждый день было необходимо подниматься над собой и становиться лучше.

— Прошу прощения, Лавр Георгиевич, но вы несколько ожесточились, — произнёс Бернацкий. — Мы все соболезнуем вашей утрате и понимаем, что только работа позволяет вам не думать об этом, но, пожалуйста, не забывайте, что далеко не все могут существовать в таком же режиме.

Генерал удивлённо вскинул брови, глядя на министра финансов. Вот, значит, как все окружающие это воспринимают. Любопытно.

— Гм… Благодарю за прямоту, Михаил Владимирович, — произнёс Корнилов. — Я принял это к сведению. Завтрак окончен, господа. Всем спасибо.

Холодная петроградская осень заставляла надевать поверх генеральского мундира шинель. Гражданские кутались в пальто и полушубки, некоторые потихоньку переходили на зимнюю форму одежды. Конец октября в Петрограде довольно холодная пора, но генерал тайком радовался, что он рядится в шинель здесь, а не бежит на Дон, кутаясь в овчинный полушубок.

Сегодня по плану генерал Корнилов планировал посетить крупнейшее предприятие столицы, Путиловский завод, производивший едва ли не всю русскую артиллерию, станки, машины, бронеавтомобили и даже корабли. Завод-гигант, на котором трудились почти тридцать тысяч рабочих. В те редкие моменты, когда они не митинговали и не бастовали. Самое гнездо большевизма. Где ещё агитировать за диктатуру пролетариата, как не среди пролетариата?

На завод уже уехали сотрудники КГБ в штатском, обеспечивать безопасность всех мероприятий. Диктатор прекрасно помнил, как на одном из московских заводов полуслепая эсерка сумела ранить Ильича.

Он знал и предчувствовал, что ему придётся выступать на митинге, который неизбежно соберётся на заводе, даже если мастера закроют цеха и запрут рабочих внутри. Такую возможность пообщаться с Верховным Главнокомандующим пролетарии точно не упустят, хотя по плану Корнилов ехал только в управление завода.

Городской пейзаж в Нарвско-Петергофском районе выглядел достаточно удручающе, рабочие кварталы вызывали скорее сочувствие и желание поскорее убраться отсюда, чем приносили какое-то эстетическое удовольствие. Неудивительно, что жители этих трущоб постоянно были чем-то недовольны.

Кортеж генерала миновал проходную завода, некоторое время проехал по обширной территории, остановился у здания управления. Прибытие Верховного, само собой, не осталось незамеченным, и у крыльца его встречала целая делегация из членов правления завода.

Рабочих пока видно не было, кроме нескольких представителей заводского комитета, которые с хмурым видом стояли у крыльца. Ладно хоть никаких плакатов и транспарантов с требованиями они догадались не доставать.