На Украине положение частично улучшилось, но в норму ещё не вернулось, хотя Голицын усердно работал над этим вопросом. Австрийцы там тоже работали, засылая своих шпионов и диверсантов, и это сильно осложняло задачу.

В Закавказье тоже не всё было гладко, всё это пёстрое многообразие малых народов жаждало самоуправления, но Корнилов чётко понимал, если дать им хотя бы автономию, то все они тут же перегрызутся между собой, а потом, избитые и униженные, лягут под Турцию или Британию. Или под обоих одновременно.

Финляндия тоже стремилась выскользнуть из удушающих объятий России, местные толстосумы, ориентированные на Швецию, всеми силами пытались настроить простой народ на то, что им жизненно необходима независимость. Хотя, если сказать точнее, та же зависимость, только уже от шведов, как это было сто лет назад.

В Средней Азии всё было по-прежнему, местные князьки, пожалуй, меньше всех остальных прочувствовали изменения, пришедшие вместе с революцией. Там и спустя семьдесят лет советской власти местами оставался чистейший феодализм, что уж говорить про нынешнее время.

Но в целом ситуация была ещё очень далека от идеала. Империей такого масштаба очень трудно управлять, и ещё труднее, когда на местах не хватает добросовестных исполнителей. Бюрократия, в которой неизбежно увязало любое начинание, несомненно, зло. Но без неё всё было бы ещё хуже.

— Можете идти, Иван Павлович, — сказал генерал, не отрывая задумчивого взгляда от карты.

Романовский снова кивнул и молча направился к выходу. Генерал-квартирмейстер был одним из верных соратников Верховного, прошедшим с ним долгий путь, начиная от 8-й армии и заканчивая вершинами власти, но далеко не все генералы были так же лояльны. Хватало и тех, кто сочувствовал большевикам, тех, кто работал на немецкую или австрийскую разведки, тех, кто просто завидовал Верховному и строил козни из простого желания подгадить.

Лавр Корнилов снова остался один в кабинете. К одиночеству он уже давно привык, не спеша окружать себя лизоблюдами и подпевалами, которые неизбежно начинали крутиться вокруг правителя, слетаясь к нему, словно мухи на известное вещество. Да и сближаться с кем-либо означало давать врагам новые рычаги давления на диктатора, а это в его планы не входило.

На него и так уже пытались давить через семью, через приближённых. Ладно хоть у его соперников хватало ума не шантажировать генерала. Шантажа он бы не потерпел.

Он ещё раз взглянул на карту огромной страны, усеянную красными и синими флажками. Чем-то из этого наверняка придётся пожертвовать. Какой-нибудь Польшей, бесполезной на данном этапе и жаждущей независимости ещё больше, чем Украина. Только сперва придётся устранить Пилсудского, этого абсолютно упоротого националиста, иначе Россия получит у своих границ максимально враждебное государство. Как это и произошло в той истории, которой генералу Корнилову удалось избежать.

А в остальном… Придётся действовать через Кирова, который ударными темпами набирал силу, становясь почти самостоятельной фигурой. Если народно-республиканская партия наберёт большинство голосов на выборах, пусть даже с подтасовками и каруселями, всё станет гораздо проще. Когда народная поддержка станет по-настоящему массовой, генерал сумеет провернуть любое безумство и протащить любой закон, какой посчитает нужным. Не считаясь с мнением элит и любой другой оппозиции.

Ну и эскадроны смерти барона Унгерна, которые потихоньку уже запускали маховик репрессий, скоро очистят страну от всех инакомыслящих. А те, кто сумеет ускользнуть и от них, и от КГБ, как минимум, надолго заткнутся. А в «Правде», как обычно, напишут то, что нужно генералу.

Корнилов умело перехватил революционное движение, заставив ассоциировать с революцией, с новыми преобразованиями и смелыми реформами, именно себя, а всю революционную разруху — со своими предшественниками. Его имидж в народе несколько отличался от реальной картины, в реальности диктатор вовсе не был заботливым отцом нации, каким его рисовал в пропаганде Завойко.

Взор его переместился к границам империи. Россия, как и всегда, находилась в окружении врагов, а те, кто не был врагами, были их послушными марионетками. Даже те, кто сейчас выступал союзниками в войне, на самом деле желали разрушить Россию, как одного из основных конкурентов за мировое господство.

Генерал вдруг усмехнулся собственным мыслям. Если бы в Британии знали, к чему приведёт Мировая война, то они прежде объявили войну бы своей бывшей колонии, Соединённым Штатам, чтобы не допустить их возвышения на мировой арене. На этот альтернативный мир, пожалуй, было бы очень интересно взглянуть.

Но нет, перекроить историю дали шанс только ему одному, и он собирался воспользоваться этим шансом на полную катушку. Сделать Россию великой державой.

Вот только это будет очень тяжело, учитывая, сколько разрушений и лишений испытала страна за три года полномасштабной войны. По сравнению со Штатами, которые вступили в борьбу лишь под самый финал, и потерь на своей территории не знали. Нужен рывок, догнать и перегнать, как всегда. Мы не можем спокойно бежать марафон, мы всегда двигаемся рывками, спринтом, после которых неизбежно следует откат. От этой порочной практики придётся отказаться, и это будет неимоверно тяжело, но это нужно сделать, чтобы стать мировым лидером по-настоящему. Во всех сферах.

Верховный ещё раз окинул карту страны задумчивым взглядом и отвернулся, заложив руки за спину. Пора было возвращаться в Михайловский. Работы сегодня предстояло ещё много, и он тянул её, как двужильный, довольствуясь лишь редкими минутами отдыха. Такими, как сейчас. Раньше он трудоголиком точно не был, работая не больше, но и не меньше других, но сейчас, когда именно его решения полностью могли изменить не только ситуацию в стране, но и в мире, он не мог себе позволить отлынивать.

Его план был прост. Разобраться сперва с внутренними врагами, затем разобраться с внешними и явными врагами, и только потом разбираться с теми, кто прикидывался союзником. Россия выстоит, чего бы ему это ни стоило.

Что радовало генерала в его нынешней службе, так это то, что ему больше не нужно было мотаться по всей стране, самолично затыкая дыры и решая проблемы. Теперь он отдавал приказы и следил за результатом, словно паук в центре своей паутины, которым стал Михайловский замок.

Ему не нужно было ездить по расположениям частей, гонять из Ставки в Петроград и обратно. Все, кому это было нужно, приезжали к нему сами. И те, кого он вызывал на ковёр, тоже. А тех, кто игнорировал такие вызовы, доставляли силком, но таких почти и не бывало. Никто не смел перечить Верховному Главнокомандующему, зная, чем это может быть чревато.

Здесь у него имелись телеграфная и телефонные линии, и даже станция беспроволочного телеграфа на случай, если какой-нибудь диверсант вдруг задумает обрезать провода, в общем, оборудовано всё было по последнему слову техники, но генерал всё же скучал по видеосвязи. Будь у него видеосвязь и возможность провести прямую линию с народом, которую, не отрываясь, смотрели бы миллионы граждан, может, и не пришлось бы отправлять Унгерна за скальпами несогласных.

И на этот раз к нему на личную аудиенцию прибыл Густав Карлович Маннергейм, тот самый, спаситель финской нации, регент, фельдмаршал, президент и строитель линий в одном лице. В кабинет Густав Карлович вошёл, опираясь на трость и изо всех сил делая вид, что хромает.

— Доброе утро, Густав Карлович, — произнёс Корнилов. — Будьте добры, присаживайтесь.

— Благодарю, — на чистейшем русском языке ответил генерал-лейтенант Маннергейм, усаживаясь на стул напротив Верховного.

— Не больно-то вы спешили вернуться на службу, барон, — с хитрым прищуром произнёс Верховный.

— Я находился на лечении, Лавр Георгиевич, — ответил Маннергейм и приподнял трость, показывая её собеседнику. — Неудачно упал с лошади.