Экономика страны вообще находилась в глубокой-глубокой заднице, и загнали её туда ещё царские министры при попустительстве гражданина Романова. Война всегда разрушительна для экономики, а когда во время войны ещё и пилится бабло на госзаказах, то это разрушительно вдвойне.

Единственным надёжным выходом из ситуации могли бы стать контрибуции, на которые рассчитывали абсолютно все участники конфликта. За счёт контрибуций хотели поправить положение и Британия, и Франция, и Германия. Даже САСШ, вступившие в войну совсем недавно, рассчитывали на свою долю добычи. Собственно, именно это, а вовсе не союзнические обязательства, удерживало Верховного от того, чтобы не начать переговоры о сепаратном мире прямо сейчас.

Возможность хорошенько пограбить Германию могла бы здорово помочь России с индустриализацией, точно как вывоз немецких станков из Третьего Рейха помог Советскому Союзу восстановить страну. Да даже контрибуция с нищей Османской империи могла бы немного наполнить бюджет и заткнуть дыру в финансах, пусть и без занятия Проливов.

Но это всё пока оставалось только в мечтах, а в реальности приходилось грабить только собственный народ финансовыми махинациями и продразвёрстками.

Верховный так и оставался вместе с дежурными на узле связи даже после того, как дежурные сменили друг друга. Оперативная обстановка требовала его постоянного внимания как главнокомандующего войсками и флотом, и он старался изо всех сил.

Моонзунд держался. Он и в реальной истории, как генерал помнил по книжке Пикуля, держался около недели, но теперь, когда Рижский залив целиком находился под контролем русского флота, он должен был продержаться ещё дольше. Силы, которые немецкий Генштаб бросил на овладение островами, могло и не хватить. Пока линкоры только утюжили береговые батареи артиллерийским огнём.

Армия генерала Гутьера снова пыталась штурмовать Ригу, опять используя тактику штурмовых отрядов. На этот раз он не пытался точечно прорвать оборону в одном месте, форсируя Двину, теперь после короткой десятиминутной артподготовки штурмовики пошли и на севере, к предместьям города, и южнее, пытаясь переправиться через реку.

Корнилов почти не вмешивался в управление войсками, командующие фронтами и армиями своё дело знали, и в современной им тактике войны разбирались гораздо лучше, чем Верховный, более привычный совсем к другой, высокотехнологичной войне. Да и гениальным полководцем он точно не был, предпочитая выдавать ордена и медали, а не зарабатывать их на поле битвы.

Потом, когда индустриализация будет проведена, а в войсках прибавится танков и самолётов, можно будет научить весь мир тактике блицкрига, но на данном этапе русская армия неспособна на такие свершения.

Но первым делом в любом случае придётся восстанавливать разрушенную экономику. Голодный народ — бунтующий народ, а ему, как и любому другому диктатору, бунты и революции были совсем не по душе. Гораздо приятнее ощущать себя мудрым отцом нации, чем тираном и узурпатором.

Некий культ личности уже формировался вокруг него, даже независимая пресса порой сравнивала генерала Корнилова с Наполеоном Бонапартом и рассыпалась в лестных эпитетах. Мол, в трудный час простой казак нашёл в себе силы и смелость возглавить государство, боевой генерал сейчас вернёт славу русскому оружию и одной левой раскидает и немцев, и австрияков, и турков. Самые смелые правые газеты из числа радикально монархических, вновь разрешённые, даже призывали вместо Учредительного Собрания созвать Земский собор, чтобы венчать Корнилова на царство.

Но, как современный человек, генерал понимал, что наследственная монархия отжила своё и должна уйти в прошлое. Двадцатому веку больше подходит пожизненная власть авторитарного лидера, а не устаревшая формула венчания на царство и передача власти от отца к сыну. Он содрогался от одной только мысли о том, что маленькому Юрику предстояло бы стать наследником престола. Особенно, если с самим генералом вдруг что-то случится. Уж лучше пусть власть берут подготовленные, злые и мотивированные.

Хотя никаких подходящих кандидатов в преемники Верховный пока не находил. Вопрос с передачей власти пока стоял не так остро, генерал Корнилов, можно сказать, едва-едва устроился в диктаторском кресле и отдавать с таким трудом выцарапанную власть не собирался никому. Но в качестве преемника на случай, если с Верховным вдруг что-то случится, негласно избран был генерал Врангель. Чёрного барона уважали в войсках и в народе. Потребуется, конечно, дополнительный пиар, но это будет явно нескоро, так что Корнилов особо не задумывался на этот счёт.

Само собой, о преемнике знал только избранный ближний круг, чтобы исключить возможность заговора и попытки заменить Корнилова на его посту менее опытным и более удобным генералом.

Что-то подсказывало Верховному, что это немецкое наступление будет последним. Если не в войне, то в 1917 году точно. Надо только его сдержать, потому что риск прорыва фронта и выхода немецких войск к Петрограду дамокловым мечом нависал над всеми дальнейшими планами диктатора. В этой войне не получится отступить до Волги, чтобы потом неостановимым бульдозером погнать немца к Берлину. В 1917 году почти вся промышленность сосредоточена в Петрограде, и его потеря будет означать фактическую невозможность вести боевые действия.

Но если врага к Петрограду не подпускать, а наоборот, остановить его хотя бы на нынешней линии фронта, то его наступательный потенциал быстро выдохнется. Немецкая промышленность работает на износ, и три месяца бойни под Пашендейлем основательно измотали Германию, так что этот рывок на Восточном фронте не более, чем отчаянное усилие выбить хотя бы одного игрока из этой партии. Раз уж не получилось выбить его с помощью революции.

Генерал Корнилов рассчитывал на победу в этой битве. Ведь без этой победы не будет ни его самого, ни России. Будет только расчленённая на куски, униженная и оскорблённая империя, погрязшая в анархии и пожирающая сама себя. А ему нужна была сильная Россия. Единая и неделимая.

С востока ветер приносил обрывки какой-то разухабистой мелодии. Неизвестный русский гармонист будто назло выбирал самые задорные песенки, заставляя немецких солдат скрипеть зубами от злости. Недавняя атака снова провалилась и вся 70-я бригада ландвера откатилась на свои позиции.

Простые немецкие бюргеры из народного ополчения не слишком-то рвались в бой. В последнее время русские начали драться почти так же упорно, как и три года назад, хотя, казалось, совсем недавно драпали, заслышав только выстрелы за горизонтом.

Сырые траншеи в болотистой и топкой Прибалтике здоровья и радости тоже не прибавляли. Это, конечно, не Фландрия, где, болтали, парням приходилось сражаться по пояс в грязи, но и не родная Саксония. Воевать бойцам ландвера надоело уже до колик, и многие рвались домой, к жёнам и детям, которые в письмах рассказывали такое, что кровь застывала в жилах. Близкие, конечно, старались выбирать обтекаемые формулировки, чтобы военная цензура могла со спокойной душой эти письма пропустить, но всем всё равно всё было ясно.

Тыл страдал. Не меньше, чем завшивленные и полуголодные солдаты. Несколько удивительно было видеть в письмах искреннюю радость от того, что для детей удалось купить молока, но потом солдаты горько смотрели на собственный быт и с грустью вспоминали былые годы. Сытые. Счастливые.

— Герр Хельмут, герр Макс, ваш кофе готов, — полушутливо сказал один из бойцов, снимая с костерка жестяную консервную банку, в которой кипятилась вода.

Никакого кофе у бойцов, само собой, не было. Горстка жжёного ячменя пополам с цикорием на всю роту, эрзац-кофе. В последнее время практически всё было «эрзац». Хлеб, всего лишь наполовину состоящий из муки, эрзац-папиросы с одним только запахом табака. Ладно хоть боеприпасы пока поступали нормальные. А вот всё остальное оставляло желать лучшего.

И все понимали, что если на фронте всё происходит так, то в тылу ещё хуже. Германия всегда старалась дать всё самое лучшее именно фронту, оставляя для тыла то, что не жалко, а если на фронт поступал подобный мусор, то и в тылу всё очень и очень плохо.