– Что спросить?

– Почему я исчез. Почему в тот декабрьский день 2008 года, выйдя из вашего дома, я поклялся себе никогда больше с вами не встречаться. Хотите знать почему? Потому что весь тот год, когда вы никак не могли написать новую книжку, какая-то часть меня радовалась вашим неудачам. С той самой минуты, когда вы явились ко мне в феврале, я надеялся, что вы погорите, Маркус! Провалитесь самым жалким образом! Сожжете себе крылья! А знаете почему? Чтобы снова вас обрести! Ваш успех отдалил нас друг от друга. Мы были так близки, а потом – бац! – успех, и нет больше Маркуса!

– Простите, я…

– Да вы же ни в чем не виноваты, черт возьми! Неужели вы не понимаете, что я пытаюсь вам сказать? Вы не можете извиняться за свой успех! Он в вас заложен! Нельзя упрекать гусеницу за то, что она стала бабочкой. Такая у вас судьба. В книге жизни так записано. И вот еще что: я всегда это знал. Ничто из этого не стало для меня неожиданностью. А потом, в начале две тысячи восьмого, я встречаю вас снова, вы нервничаете, вам грозит опасность, вас гложут сомнения. Вы мучаетесь, вы не способны писать, а Барнаски вам внушает, что вы просто паяц. Вы имеете право знать правду: мне нравилось видеть вас уязвимым, потому что я завидовал вашему успеху. ЗАВИДОВАЛ! Понимаете? Мне хотелось, чтобы ваш успех на том и кончился, чтобы он иссяк. Потому что из-за вашей славы я оказывался лицом к лицу с собственными провалами, с собственными демонами. И когда вы ко мне приехали, чтобы писать, а я все спрашивал, продвигается ли ваша книга, я радовался, что дело плохо. И каждый раз, когда я предлагал вам куда-нибудь сходить или чем-то заняться, когда уводил вас на улицу, подальше от дома, подальше от работы – на пробежку, пройтись по пляжу, покататься на лыжах и все такое, – я на самом деле старался отвратить вас от работы. Я ставил палки в колеса вашей карьере. Я хотел, чтобы вы не добились успеха.

Повисло долгое молчание. Потом Гарри добавил:

– Вы должны меня ненавидеть…

– Как я могу вас ненавидеть?

– Люди, которые любят друг друга, не завидуют.

– Люблю завистников: они знают, зачем живут на свете.

Гарри вздохнул:

– Как ваша личная жизнь, Маркус?

Меня удивил этот вопрос:

– Есть девушка, она мне очень нравится.

– Я не спрашиваю, есть ли у вас подружка, я спрашиваю, нашли ли вы любовь.

– Нет, вы знаете, что…

– Знаю, Маркус. Вот именно, что знаю. Есть девушка, которую вы любили и которую в глубине души любите до сих пор. Она – любовь всей вашей жизни.

– Это старая история.

– Жизнь коротка, Маркус, особенно в нашем масштабе. Ни одна история не бывает по-настоящему старой.

– Я потерял ее из виду…

– Так и думал, что вы это скажете. Поэтому позволил себе найти ее для вас.

С этими словами он протянул мне конверт. Я открыл его, и то, что я увидел, заставило мое сердце забиться изо всех сил.

– Вспоминая две тысячи восьмой год, я сознаю, что был не на высоте вашей дружбы, – продолжал Гарри. – Вы хотите, чтобы мы были друзьями? Я поступаю как друг. Я – один из немногих, кто достаточно хорошо вас знает и понимает, что ваша жизнь без нее неполна. Езжайте, повидайте ее. Уверен, она тоже вас ждет.

На прощание Гарри крепко обнял меня, потом исчез в темноте. Я не сразу пошел за ним. Сидел на скамейке без единой мысли в голове, пока сообщение на телефоне не вернуло меня к реальности. Это Лорен прислала мне фото комода в своей гостиной: на нем красовался забытый мной вчера снимок трех кузенов Гольдманов и Александры. Картинку Лорен подписала так:

Я пустился в обратный путь и затормозил у ее дома. Ночь была теплая. Лорен ждала меня на крыльце.

– Ты где был?

– Встречался со старым другом.

– О! Cлавно прошло?

– Скорее странно.

Я волновался. Мне здесь было почти не по себе. Я поглаживал лежащий в кармане конверт, который дал мне Гарри. Там был билет на концерт Александры Невилл. Думая о ней, я погружался в воспоминания детства. Со всеми Гольдманами-из-Балтимора. Надо было перевернуть эту страницу моей жизни.

С тех пор, как мы обнаружили видеокассету, прошло три дня. Эксперты из полиции штата сумели извлечь ее содержимое, и то, что мы на ней увидели, заставило нас срочно отыскать Саманту Фрэзер.

Рочестер, штат Нью-Гэмпшир

Вторник, 20 июля 2010 года

В то утро мы мчались по городу Рочестеру в сопровождении внушительной колонны полицейских машин. Гэхаловуд, Лорен и я сидели во внедорожнике группы захвата. За рулем был полицейский, Гэхаловуд занимал пассажирское сиденье, а мы с Лорен расположились сзади. Она тайком поглаживала мне руку. Воскресенье мы провели в Кеннебанке, на пляже, забыв на несколько часов про расследование и про все треволнения. Там я наконец сумел переварить встречу с Гарри. Трудно было не думать про билет на концерт и про Александру Невилл, а когда я о ней думал, у меня возникало неприятное чувство, что я предаю Лорен. Я не знал, как себя вести, меня разрывало на части. Лорен мне очень нравилась, но достаточно ли этого?

Водитель, включив сирену, внезапно вернул меня к реальности, к нашей колонне. На след Саманты Фрэзер мы напали без труда. Плохая новость для нее: она отсидела в тюрьме. Хорошая новость для нас: ее освободили условно-досрочно, ей было предписано в определенные часы находиться дома. Жила она в сборном домике, в квартале, который в Рочестере считался опасным, поэтому мы явились туда во всеоружии.

Машины остановились, полиция быстро оцепила дом по указанному адресу. Перед ним на пластиковом стуле сидела женщина и наблюдала за развертыванием сил правопорядка. От нее осталась одна тень. Серые волосы, серая кожа, серое тело, затравленный взгляд и беззубый рот. Она осыпала бранью двух мальчишек лет десяти, игравших в мяч. По бумагам женщине было тридцать шесть лет, выглядела она лет на двадцать старше. Гэхаловуд, не выходя из машины, показал нам фото.

– И не узнаешь ее, – сказал он, – но это Саманта Фрэзер.

– Что с ней случилось? – спросила Лорен.

– Крэк курит. Пошли.

Мы с Гэхаловудом и Лорен, все трое в бронежилетах, вышли из машины и приблизились к женщине.

– Миссис Саманта Фрэзер? Я сержант Перри Гэхаловуд, полиция штата Нью-Гэмпшир.

– Я сижу тихо, как мышка, нач’льник, – тут же заявила Саманта.

– Не сомневаюсь. Мы приехали поговорить с вами об Аляске Сандерс.

– Не знаю такую. Ничо не видела, не слышала, ваще.

– Она работала с вами на автозаправке Льюиса Джейкоба, в Маунт-Плезант.

Саманта изо всех сил гримасничала, словно пытаясь припомнить. Но сдалась:

– Нет. Не помню.

– Она была вашей любовницей, – произнес Гэхаловуд.

Кассета, которую сохранил Льюис Джейкоб, раскрыла перед нами целый потаенный пласт жизни Аляски.

Первый эпизод был датирован 21 сентября 1998 года. Аляска появлялась в том же загадочном интерьере, который никто не сумел опознать – том, где она записывала последнюю пробу, отосланную Долорес Маркадо. На заднем плане висела картина с закатом над океаном. По ходу эпизода становится ясно, что Аляска проверяет камеру. Ее лицо приближается к объективу всякий раз, когда она нажимает на разные кнопки. Судя по всему, у аппарата есть съемный экранчик, на котором видно, что получилось. Внезапно она поднимает на кого-то глаза и говорит: “Вау, спасибо за камеру! Теперь-то я точно еду в Голливуд! Люблю тебя, спасибо, любовь моя!”

Сразу после шел второй эпизод – запись, переданная Долорес Маркадо. Камеру явно подарили недавно. К кому обращалась Аляска со словами “Спасибо, любовь моя”? К Уолтеру?

Следующая сцена была записана два месяца спустя, в конце ноября, в воскресенье, на заправке Льюиса Джейкоба. Аляска снимает девушку за прилавком, та смущенно улыбается: это Саманта Фрэзер.