Я кивнул. Гэхаловуд братски хлопнул меня по плечу:

– Давайте вернем эту тачку, и поехали домой.

– Сперва я должен объяснить, почему я здесь.

– Почему вы тут шпионите за людьми? Вы мне только что сказали.

– Нет, сержант. Я должен объяснить, почему ввязался в это расследование. Хочу быть перед вами честным: я и сам не знаю, веду ли его в память о Хелен, или чтобы очистить вашу совесть, или попросту ради себя самого, как законченный эгоист. Потому что пока я вкладываюсь в это дело, мне не нужно думать про собственную жизнь.

Повисла долгая пауза. Наконец Гэхаловуд ответил признанием на признание:

– Знаете, почему я вчера утром приехал к вам в гостиницу?

– Рассказать, как продвигается расследование, я так полагаю.

– В воскресенье, писатель? С утра? Думаете, мне нечем заняться в воскресное утро, кроме как мчаться в Маунт-Плезант поболтать о текущих делах?

– Есть чем, – ответил я, не понимая, куда он клонит. – Наверное, вы могли найти занятие и получше.

– Так вот, писатель: нет. Вот как оно у меня на самом деле. У меня почти ничего не осталось в жизни. Кроме этого расследования, кроме вас.

– У вас же дочки.

– Они в субботу с утра уехали на три недели в лагерь в Мэне. Малия – инструктором, Лиза просто так. Мы про это договорились почти год назад, им очень хотелось. И потом, думаю, им полезно проветриться после всего, что случилось. В общем, теперь мой черед быть с вами откровенным, писатель: не будь этого дела, я бы слонялся по дому и подыхал от одиночества. Позвольте сказать вам доброе слово, больше я его точно не скажу: спасибо.

Я улыбнулся. Он улыбнулся в ответ:

– Сдавайте машину и поехали обратно в Нью-Гэмпшир. По дороге расскажете мне побольше о славном Маркусе на “форде”.

– Какая уж у него слава, сержант.

Гэхаловуд, расхохотавшись, воздел глаза к небу:

– Писатель, если бы вас не существовало, вас бы следовало выдумать.

Мужская тюрьма штата Нью-Гэмпшир была мне знакома: летом 2008 года я несколько раз навещал там Гарри во время его заключения. И в то утро, заезжая на парковку для посетителей, я испытал острое и неприятное ощущение дежавю.

Маунт-Плезант, штат Нью-Гэмпшир

Вторник, 13 июля 2010 года

Демонстрация проходила у входа в тюрьму, но не перекрывала его. С десяток манифестантов спокойно расположились на большом огороженном участке тротуара и махали плакатами с требованием освободить Эрика Донована. За ними благодушно и явно скептически присматривали двое полицейских, попивая кофе в машине.

На протяжении долгих лет, в любое время года, неутомимая группа поддержки проводила здесь ровно час каждый второй вторник месяца – под дождем и снегом, на морозе, на ветру, под палящим солнцем. Состав ее был неизменным: Лорен Донован, ее родители Джанет и Марк, адвокат Патрисия Уайдсмит и несколько друзей семьи, главным образом пенсионеров. На сей раз, в отличие от предыдущих, на ней присутствовали и журналисты. Едва они заметили нас с Гэхаловудом, как на нас надвинулся целый лес микрофонов и камер:

– Вы приехали поучаствовать в демонстрации в защиту Эрика Донована?

– Мы приехали только затем, чтобы повидать Эрика Донована, – заявил Гэхаловуд. – Наше присутствие здесь не связано ни с каким конкретным событием.

– Как продвигается расследование? – спросил какой-то журналист.

– Речь об официальном полицейском расследовании, – напомнил Гэхаловуд. – Как вы можете догадаться, я давал подписку о неразглашении.

Гэхаловуд заранее определил порядок действий: надо было не попасть в неудобное положение, с одной стороны, перед Патрисией Уайдсмит и Донованами, а с другой – перед начальством, требующим конфиденциальности. Он немедленно прошел в дверь для посетителей и скрылся в кирпичном здании. Я же, со своей стороны, присоединился к Патрисии Уайдсмит. На ней была футболка с надписью “Свободу Эрику”.

– Вы нам привели журналистов, – сказала она. – Их тут никогда столько не было, хоть мы и рассылали коммюнике накануне каждой демонстрации. Благодаря вам Эрик снова оказывается в центре внимания. Спасибо.

– Я здесь только для того, чтобы попытаться выяснить правду, – ответил я.

Лорен, до этой минуты стоявшая рядом с Патрисией, сразу отошла в сторону.

– Это у нее пройдет, – сказала Патрисия. – На самом деле вы ей очень нравитесь.

– Не уверен.

– Поверьте мне, Маркус. Я ее хорошо знаю.

Я встретился глазами с Джанет и Марком Донованами и подошел к ним.

– Простите меня, – сказал я.

– За что простите? – ласково спросила Джанет. – За то, что защищаете моего сына? Мы одиннадцать лет были в отчаянии, и вот наконец появились вы.

Она пожала мне руку. Марк Донован вознаградил меня крепким дружеским хлопком по плечу.

– Спасибо, сынок, – смущенно шепнул он.

– Заходите к нам, Маркус, – сказала Джанет. – Или домой, или в магазин. Когда хотите. Мы будем рады поговорить с вами обо всем этом.

Я кивнул и спросил:

– Думаете, Эрик согласится немного приоткрыться перед нами?

– Поначалу, наверное, будет трудно, – предупредила Джанет. – За одиннадцать лет в тюрьме, в зоне строгого режима, с убийцами и насильниками, он стал грубоват.

– С чего это мне давать показания? Это из-за вас я тут срок мотаю.

Таковы были первые слова Эрика Донована, когда он вошел в тюремную комнату для свиданий и увидел Гэхаловуда. Ему еще не исполнилось сорока, но выглядел он гораздо старше. Физически он был крепок, но черты заострились, на лицо легла печать слишком долгого заточения. Он повернулся было к двери, чтобы надзиратель отвел его обратно в камеру, но Патрисия Уайдсмит тут же призвала его к порядку.

– Сядь, Эрик, и не валяй дурака. Сержант Гэхаловуд и Маркус Гольдман – твой шанс выйти наконец отсюда. Это я им предложила с тобой поговорить.

– О чем тут говорить? – в голосе Эрика прозвучал сарказм. – Когда я с вами говорил одиннадцать лет назад, вы не больно-то были расположены слушать.

– Я хочу знать, почему Уолтер Кэрри отправил вас за решетку за убийство Аляски, – просто ответил Гэхаловуд.

Удар попал в цель. Эрик поискал глазами Лорен. Та молча стояла в углу комнаты, но ее присутствие говорило само за себя: не доверяй она нам хоть чуть-чуть, она бы никогда нам не позволила переговорить с братом.

– Я убежден, что Уолтер Кэрри не убивал Аляску Сандерс, – продолжал Гэхаловуд. – Прежде всего потому, что сегодня мне известно: его признания ровно ничего не стоят. Уолтер солгал. Про себя, а значит, и про вас. Я знаю, почему он оговорил себя. Но не знаю, почему он втянул в это дело вас. По какой причине он хотел вас уничтожить?

– Наверное, думал, что я сошелся с Аляской, – ответил Эрик. – Вы же мне еще тогда говорили.

– Так считала Салли Кэрри, – уточнил Гэхаловуд.

– Вот она, небось, воду и мутила… – предположил Эрик.

– Что-то тут не клеится, – возразил Гэхаловуд. – Я прекрасно помню, как на следующий день после убийства Аляски допрашивал Уолтера в присутствии родителей. Его мать в самом деле упоминала вашу связь с Аляской, но Уолтер решительно отмел такую возможность.

– Само собой, – вмешалась Патрисия Уайдсмит. – Это же было после убийства, Уолтеру Кэрри надо было отвести от себя подозрения. В его интересах было ничем не выдавать свою досаду из-за этой измены.

Гэхаловуд с сомнением покачал головой:

– Понимаю, что вы хотите сказать, но опять концы с концами не сходятся. Со вчерашнего дня не могу понять, поэтому затащил Маркуса в управление, мы там весь вечер просидели. Знаете, чем мы занимались? Вытащили на свет божий дела об убийствах на почве ревности. Потому что если Уолтер убивает Аляску за то, что она ему изменяет, – это убийство из ревности. В какой-то момент гнев заставляет нас совершить непоправимое. Во всех делах, какие мы изучили, человек переходит к действиям практически сразу. Импульсивно, не раздумывая. Муж застает жену в постели с любовником или обнаруживает компрометирующие ее письма и совершает поступок под действием неконтролируемых эмоций. Но с Уолтером все не так.