Вопрос повис между нами, и я кусаю губы, зная, что за этим кроется нечто большее, так же точно, как и он. Я осталась по всем причинам, которые только что назвала, но также и потому, что хотела получить ответы. Потому что я не хотела уходить домой, гадая, во что, черт возьми, я ввязалась, и кто он такой.

— Чего ты хочешь, Ноэль? — Бормочет Александр, все еще пристально глядя на меня. — Кроме того, чтобы вернуться домой к своему брату, чего ты хочешь?

Я чувствую, как сжимается моя грудь, а руки сжимаются в кулаки на коленях.

— Я хочу правду, — говорю я ему категорично, чувствуя, как волшебство ночи ускользает на задний план, теряется ее красота.

— Правду о чем маленькая?

Я делаю глубокий, прерывистый вдох, вздергиваю подбородок и смотрю ему в глаза.

— Почему ты пытался покончить с собой?

АЛЕКСАНДР

Глядя на ее обиженное, сердитое лицо, мне сразу становится стыдно. Есть много вещей, о которых у меня нет желания рассказывать ей, которые, я знаю, заставят исчезнуть все остатки симпатии, которую она испытывает ко мне, которые полностью изменят ее восприятие меня. Но я знаю, что после всего этого я обязан ответить на ее вопросы.

Я думал, что она бросит меня той ночью на кухне. Я никогда не думал, что смогу пережить это, и меньше всего благодаря ее помощи. Я думал, что найти меня там, мертвого, как я и ожидал, было бы для нее победой. Освобождением. Я не думал о том, как обнаружение мертвого мужчины или, в данном случае, почти мертвого, может травмировать ее или как ее возможности могут быть ограничены ее ситуацией. Теперь, сидя здесь, я вижу, что часто вообще не заглядывал далеко вперед. Я принимал решения быстро, эмоционально, из-за гнева, страха, горя из-за того, что я считал любовью, и моя жизнь очень часто становилась от этого хуже.

Из-за этого я ухудшил жизнь Ноэль.

Я не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался этим разговором, этими историями. Я хочу сидеть здесь, у камина, в теплом сиянии рождественской елки, в тепле и безопасности, со вкусом вина на языке, с женщиной, которая, как я думаю, могла бы быть кинцуги, в конце концов. Моим исцелением, моим золотом.

Но если это то, чего она хочет, то я дам ей это.

— Пойдем спать, — тихо говорю я. — Я не хочу говорить об этом здесь. Но я расскажу тебе правду.

Ноэль прикусывает нижнюю губу, как будто хочет настоять на том, чтобы мы поговорили здесь, но в конце концов кивает.

— Хорошо, — соглашается она и отодвигает одеяло в сторону, чтобы помочь мне подняться.

Было время, когда такая зависимость от кого-то другого разозлила бы меня, когда оказаться во власти кого-то другого привело бы меня в ужас. Но я знаю, что Ноэль никогда бы не причинила мне вреда, что она только хочет помочь. Она показывала мне это снова и снова, хотя я этого не заслуживаю. Хотя я знаю, что Ноэль сказала бы, что не любит меня, в ее действиях я увидел любовь, превосходящую все, что я испытывал за многие годы.

Любовь, которая может изменить даже монстра.

Но это не ее работа, менять меня или исцелять меня. И я знаю в самой глубине своей разбитой души, что пришло время сказать ей правду, а затем сделать то, что я должен был сделать несколько недель назад.

Я должен отпустить ее.

Ноэль помогает мне лечь в постель, аккуратно подоткнув вокруг меня одеяло, ее лицо тщательно сосредоточено. Она обходит меня с другой стороны, плотнее запахивая свой нежно-голубой кардиган, садится, скрестив ноги, на кровать рядом со мной и плотно сжимает губы, когда ее нежный взгляд встречается с моим.

— Рассказывая — просто говорит она. — Я слушаю.

— Трудно начать, когда не знаешь с чего — признаю я. — Это были годы создания, Ноэль. Годы того, что я делал неправильно, и годы того, что другие делали со мной. Годы, когда я делал то, что считал правильным в своем разбитом разуме и душе, и, наконец, обнаружил, что никогда не знал, что правильно.

— Начни с самого начала, — тихо говорит Ноэль. В ее глазах нет осуждения, только любопытство и печаль. — Расскажи мне, что случилось с Марго.

Так много было дерьма. Но разумно начать с начала.

— Она умерла, — просто говорю я Ноэль. — Я любил ее, и я был причиной ее смерти.

Ноэль слегка вздрагивает, хмурясь.

— Ты убил ее?

— Нет! Конечно, нет. — Я качаю головой. — Но, если бы я не любил ее, она все еще была бы жива.

— Александр… — Ноэль глубоко вздыхает. — Я не понимаю.

— У нас были планы сбежать. В ночь после ее восемнадцатилетия мы встретились в сарае, где встречались ночами, моя семья жила на старой ферме за городом. Она сказала мне… — Моя грудь сжимается от горя при воспоминании об этом, к горлу подступает комок, и я не могу произнести ни слова, из-за чего мне трудно говорить. — Она сказала мне, что беременна.

Глаза Ноэль широко распахиваются.

— И ты был…

— Счастлив, — твердо говорю я ей, слово выходит сдавленным от эмоций. — Как будто весь мой мир открылся в тот момент. Я видел все это: нашу совместную жизнь, семью, вдали от ада, в котором мы жили. Мне было все равно, богаты мы или бедны, где нам придется жить, на какой работе я буду работать, главное, чтобы Марго и наш ребенок были рядом. Я знал, что она любила меня так, как, я верил, никто другой никогда не смог бы.

Я делаю паузу, делая глубокий вдох. Трудно смотреть Ноэль в глаза, рассказывая эту историю.

— Даже тогда я был… не совсем здоров. Я знал, что во мне что-то изменилось. Мне нравилось, когда все делалось определенным образом, и было трудно не сердиться, если меня прерывали. Мне нравились рутина и ритуал, когда все оставалось по-прежнему. Я был чувствителен к критике и неприятию, иногда очень жестоко, хотя я никогда никому не причинял вреда. Но я злился и набрасывался. Мой отец ненавидел меня за это, за мою чувствительность, книги и поэзию, которые я любил, и за то, как сильно я ненавидел природу. Я ненавидел грязь, пот и вонь фермы. Он думал, что я не мужчина. Но Марго… — Я качаю головой, чувствуя, как мои глаза горят от непролитых слез. — Она была единственной, кто мог успокоить меня, кто мог заставить меня чувствовать себя нормально. Я бы никогда не причинил ей вреда, даже за миллион лет. Она была единственной, кто мог приручить монстра, который уже был внутри меня.

— И ты никому не говорил, что влюблен, я полагаю?

— Конечно, нет. — Я качаю головой. — Наши родители были бы в ужасе, хотя, как ты сказала, мы не росли вместе и не были родственниками. Мы с Марго оба чувствовали, что мы похожи на любых других подростков, которые встретились друг с другом. Мы не понимали, почему так важно, что мы живем в одном доме, разве мы не жили бы в одном доме как взрослые люди в отношениях? Или почему все должно было быть по-другому, потому что наши родители поженились. Для нас это ничего не значило.

— Так что же с ней случилось? Причина в ребенке?

— Нет, и в некотором смысле, да. — Я тяжело сглатываю, борясь с воспоминаниями о той ночи. — Некоторое время мой отец вел себя с ней… странно. Она заметила это, и это беспокоило ее. Она пыталась избегать его. Он находил причины прикасаться к ней, загонять в угол, отпускал комментарии, совершенно неуместные для мужчины его возраста. Она хотела уйти. Но она также хотела закончить школу, поэтому мы ждали. — Я слабо улыбаюсь. — Марго любила те же стихи и книги, что и я. Мы часами прятались в сарае, читая вместе, прежде чем мы… — Моя челюсть сжимается, и я замолкаю. Воспоминания о том, что мы с Ноэль делали вместе, были слишком близки. Я не хочу причинять ей боль, рассказывая о моей близости с другой женщиной.

— Все в порядке, — мягко говорит Ноэль. — Я думаю, есть вещи, которые ты собираешься мне рассказать, которые будет труднее услышать, чем это. И, кроме того, мы не… — Она делает глубокий вдох, отводя взгляд. — Продолжай.

Я закрываю глаза, воспоминания о той последней ночи возвращаются, горе переполняет меня. С тех пор прошло много лет, но оно все еще кажется близким. Боль не утихла, как говорили другие.