— Не смотри на меня так, — резко говорю я ему, проходя дальше в гостиную. — Я пыталась сделать то, что нужно, чтобы убедиться, что ты не пострадал. Не осталось никого, кто мог бы это сделать, кроме меня, Джорджи. Они бы продолжали преследовать тебя.

— Да, но… — Он шаркает ногами по ковру, опускаясь в кресло, которое раньше принадлежало нашему отцу, в то время как я осторожно сажусь на край дивана. — Теперь я хозяин в доме. И я не должен позволять никому и пальцем прикасаться к тебе, особенно таким…

Я фыркаю.

— Не неси мне эту патриархальную чушь, Джорджи. Я твоя старшая сестра. Моя работа, защищать тебя, и, судя по всему, мне, по крайней мере, это удалось. — Я смотрю на него, вижу поблекшие синяки и заживающие отметины от побоев, которые он получил в тот день, когда я решила пойти к Гарри, но ничего, что выглядело бы новее, чем это. — После этого они оставили тебя в покое, не так ли?

— Да, конечно, но… — Он снова дрыгает ногами, выглядя моложе своих шестнадцати лет, когда смотрит на меня. — Тебе не следовало этого делать. И я имею в виду, меня никто не преследовал, но свет везде выключен. Вода, наверное, на очереди. Я брал еду из того, что оставляли в магазинах. Если бы ты не вернулась, домовладелец, вероятно, был бы следующим… — Его лицо морщится, как будто он снова борется со слезами. — Я действительно думал, что ты умерла, Ноэль.

— На минутку я тоже. — Я поджимаю губы. — Я не хотела оставлять тебя, Джорджи. Клянусь. Я выяснила, где наш отец играл в азартные игры, и подумала, что смогу там расплатиться с долгом. Точно так же, как наняться на несколько дополнительных смен, пока они не сочтут, что все покрыто. Но…

— Что случилось? — Джорджи смотрит на меня, и я морщусь. Я не хочу посвящать моего младшего брата в слишком много подробностей.

— Они накачали меня наркотиками и продали плохому человеку, — просто говорю я ему. — И еще один человек помог мне сбежать и вернуться сюда, к тебе. Мне жаль, что это было не быстро, Джорджи, но у меня не было ни денег, ни паспорта. Как только я получила эти вещи, я сразу же вернулась.

Он долго молчит.

— Ты прошла через все это ради меня, — фыркает он. — Это кажется неправильным…

— Я прошла через это ради нас, — твердо говорю я ему. — Ради того, что осталось от нашей семьи, чтобы мы снова могли быть вместе.

— В квартире без электричества и еды, как раз перед Рождеством? — Он вытирает лицо потрепанным рукавом свитера. — У нас ничего нет, Ноэль.

— Что ж, все это скоро будет исправлено. У меня остались деньги, и я собираюсь все это решить. Сегодня вечером у нас будет хороший ужин, а завтра я снова включу свет и отопление. Я узнаю, свободна ли еще моя работа, а если нет, то найду новую. — Я наклоняюсь вперед, нежно касаясь его руки. — Я вернулась, Джорджи, и я больше не оставлю тебя. Я обещаю. Ты самый родной мой человек.

С тихим всхлипом он бросается в мои объятия, и я крепко сжимаю его. Мы сидим так мгновение, прижимаясь друг к другу, а затем я откидываюсь назад, глядя на своего младшего брата.

— Хватит плакать, — твердо говорю я ему. — Сейчас я пойду принесу еды и дров, и мы славно поужинаем у камина. Хорошо?

Джорджи кивает.

— Я иду с тобой, — настаивает он. — Ты больше не оставишь меня здесь.

Вздохнув, я сдаюсь, и мы вдвоем выходим на холод, как только Джорджи, на мой взгляд, достаточно укутан от него. Мы покупаем шашлыки из фургона с едой и продукты на следующие несколько дней, вместе с дровами, чтобы протянуть пока не включат электричество.

— Здесь будет уютно, — говорю я Джорджи, когда мы возвращаемся. — Как на вечеринке. Мы просто посидим у камина, а завтра все вернется в норму.

— У нас настоящие яйца и бекон вместо жидких и замороженных сосисок, — недоверчиво говорит Джорджи. — В этом нет ничего нормального.

— Ну, тогда смотри на это как на своего рода праздник, — говорю я ему. — Уже почти Рождество. Мне придется отложить часть этих денег на случай, если я все еще не найду работу прямо сейчас, но мы можем немного повеселиться. Видит Бог, раньше у нас такого не было.

Я обнимаю его за плечи, пока мы идем, и стараюсь не думать об Александре, о том, что он делает, и не гадать, все ли с ним в порядке. Я стараюсь присутствовать в настоящем моменте вместе со своим братом, причиной, по которой я вернулась, и сосредоточиться на том, что нас ждет впереди. Как бы я ни заботилась об Александре, он остался в прошлом, говорю я себе снова и снова. Точно так же, как и все остальное в прошлом, что нельзя изменить или что я не могу вернуть, нет смысла зацикливаться на этом.

Однако это легче сказать, чем сделать. Когда мы возвращаемся в квартиру, и я начинаю разводить огонь в камине, я продолжаю вспоминать, как делала то же самое в квартире Александра, сидя перед камином на ковре, ощущая запах чеснока и масла из кухни, прошлой ночью, когда мы сидели вместе под одеялом в мерцающем свете рождественских гирлянд, когда я впервые сделала что-то подобное с камином…

Кто он для тебя, Ноэль? Спрашиваю я себя почти сердито, разжигая огонь. Он определенно не был твоим парнем. Он едва ли был твоим любовником. Он даже не был по-настоящему…

— Друг, — шепчу я про себя, отодвигаясь от пламени, подтягивая колени к подбородку и вглядываясь в него. — В конце концов, он был моим другом. И я ушла от него.

Но на самом деле у меня не было выбора. И если я буду честна сама с собой, чего я действительно не хочу делать прямо сейчас, он был кем-то намного большим, чем просто друг.

Гораздо больше.

Джорджи, возвращающийся в комнату и плюхающийся на пол рядом со мной, заставляет меня перестать ворчать на Александра и обратить на него внимание. Он сидит ближе к огню, как будто не может вспомнить, каково это, быть в тепле, и он такой худой, что у меня болит сердце. Несмотря на то, что я действительно вернулась, как только смогла, мое сердце болит и наполняется чувством вины, когда я вижу его таким. Я чувствую, что мне следовало догадаться, прежде чем идти в этот бар, что я должна была знать, что они никогда не позволят мне так легко погасить такой значительный долг.

Совсем недавно я была намного наивнее и невиннее.

Мы едим нашу уличную еду навынос перед камином и говорим о школе, о будущем Джорджи, о том, что я возвращаюсь к своей работе, о чем угодно, только не обо мне, и о том, что произошло. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не думать об Александре, но это кажется почти невозможным. Я скучаю по нему с пронизывающей до костей болью, от которой, я знаю, нет лекарства, и от печали невозможно избавиться. Я боюсь того, что с ним случится теперь, когда он снова совсем один. Я беспокоюсь, что голоса в его голове вернутся, чтобы преследовать его, что ему будет слишком легко снова вскрыть запястья и истечь кровью, когда его никто не спасет. Я знаю, что не должна нести этот груз, но все равно я за него боюсь.

Неважно плохой он, хороший или где-то между, я знаю, что он, прежде всего, сломленный человек. Тот, кого с давних пор по-настоящему не любила ни одна женщина. В этот момент я осознаю правду, я бы хотела, чтобы именно я вернула его к жизни, стала той, кто сможет снова показать ему, что значит быть любимым.

Той, которая смогла бы разрушить проклятие, которое он сам на себя наложил.

АЛЕКСАНДР

Когда я просыпаюсь, я один. Я знал, что так и будет. Но это не меняет того, как я чувствую себя, и как трещины в моем сердце раскрываются, когда я смотрю в сторону и вижу, что кровать пуста, и печаль, которая наполняет меня, неописуема, когда я без тени сомнения понимаю, что она ушла.

Ноэль ушла.

Я смутно, словно во сне, помню, как она поцеловала меня на прощание или, по крайней мере, мне кажется, что помню. Насколько я знаю, она ушла в спешке, без единого слова или ласки, радуясь возможности освободиться от меня. Но я хочу верить, что это неправда, что она имела в виду то, что сказала мне прошлой ночью. Мы говорили друг с другом на нашем родном языке, и внутри этого была скрыта правда.