— Ноэль?

НОЭЛЬ

Я тихо вздыхаю, отдергивая руку.

— Ты проснулся, — шепчу я. — Ты жив…

— Как? — Его голос похож на карканье, слабый и хриплый. — Я пытался…

— Я знаю. — Не раздумывая протягиваю руку, прижимаю ее к его груди и чувствую, как он вздрагивает от моего прикосновения. — Было совершенно очевидно, что ты пытался сделать.

— Я… почему… — Он пытается судорожно сглотнуть, его глаза снова закрываются, и я встаю с кровати. Ему нужна вода, и хотя я беспокоюсь о том, чтобы оставить его одного хотя бы на мгновение, я все равно иду за ней.

— Мы поговорим через секунду, — твердо говорю я ему, пятясь к двери. — Тебе нужна вода. Я сейчас вернусь.

— Нет… — Он пытается заговорить снова, но я уже ухожу, направляясь по коридору.

Я беру из ванной кружку с водой и, поразмыслив, еще и мочалку. Однако, когда я возвращаюсь в спальню и подхожу к кровати, я вижу по тому, как он откидывается на подушку с отвисшей челюстью, что он снова впал в бессознательное состояние. Сначала я даже не уверена, что он все еще жив, меня пронзает страх, когда я снова проверяю его пульс и вижу, что он жив. Я пытаюсь капнуть немного воды ему в рот, не столько, чтобы он задохнулся, но просто чтобы дать ему что-нибудь. Поколебавшись, я ненадолго забираюсь обратно в постель, ожидая, проснется ли он снова, чтобы я могла дать ему еще попить, прежде чем снова задремать.

Когда я просыпаюсь во второй раз, уже полдень. Я так давно не спала, даже не помню, и мне кажется, что это гедонистическая роскошь, когда я понимаю, что уже за полдень. Александр все еще спит или без сознания, и я капаю еще немного воды ему на язык, растирая немного его сухие губы, прежде чем у меня урчит в животе, и я вспоминаю, что пропустила завтрак.

Странно находиться в его доме, когда он без сознания лежит в постели. Никто не приносит мне тарелку и не говорит встать на колени, чтобы есть с нее, пока он не уйдет. Я передвигаюсь по квартире, как по своей собственной, готовлю себе быстрый поздний завтрак из яиц, сосисок и багета и быстро съедаю его за столом с чашкой чая, прежде чем вернуться в спальню, чтобы проверить, как там Александр.

На этот раз, когда я проверяю его пульс, я чувствую, как его кожа начинает нагреваться. Я морщусь, зная, что это плохой знак. Что мне делать? Я не врач. Я ничего не знаю о медицине, кроме того, когда латала царапины моего брата и того, что врачи говорили мне о здоровье моего отца, которое не имеет никакого отношения к тому, что происходит с Александром.

Неудивительно, что у него поднялась температура. Наполовину зажившая рана в его плече выглядела более чем подозрительно, как будто она могла быть на грани заражения, и он потерял много крови. Я вспоминаю свое первое впечатление о нем, когда проснулась здесь тем утром, он выглядел красивым, но худым, усталым, с тенями под глазами. Тогда у него уже было плохое здоровье. Сейчас его организм слишком слаб, чтобы бороться с этим.

Я прикусываю нижнюю губу, размышляя: часть меня думает, что было бы милосерднее позволить ему ускользнуть во сне. Или я могла бы сохранить ему жизнь, заставить страдать, испытывать боль и лихорадку только для того, чтобы он все равно не выжил. Но опять же, это оставляет меня в положении одиночества, без возможности добраться домой и потенциально в опасности, если Кайто разберется в том, что произошло. Я могла бы пойти в полицию, как и планировала, если бы мне когда-нибудь разрешили побывать дома, но тогда, если Александр умрет, это ставит меня в положение подозреваемой.

— В любом случае, все это не имеет значения, — бормочу я вслух себе под нос, макая мочалку в кружку с водой и прижимая ее к его лбу. — Я просто не могу позволить ему умереть.

Я проснулась и нашла его, пока не стало слишком поздно. К лучшему это или к худшему, мне кажется, что теперь я несу за него ответственность. Я должна сделать все, что в моих силах.

Остаток дня проходит как в тумане. Я нахожу в квартире вещи, которые отвлекают меня в промежутках между уходом за Александром и проверкой его состояния, приготовление блюд, уборка кухни и остальной части дома. Я поднимаюсь в библиотеку и беру несколько книг, чтобы отнести их вниз, а когда возвращаюсь в спальню, глаза Александра снова открыты.

Я включаю свет на противоположной стороне кровати, оставляя шторы раздвинутыми, когда опускаются сумерки. Снова начинает падать снег, и я думаю, ему, возможно, захочется посмотреть, что он может сделать с того места, где он лежит, хотя его глаза не отрываются от меня с тех пор, как я вошла в комнату.

— Ты должна была дать мне умереть. — Его голос все еще хриплый и тонкий.

Я искоса смотрю на него.

— Тогда тебе следовало поторопиться с этим.

Александр заметно морщится.

— Что…почему?

Я тяжело сглатываю, опускаясь на кровать. Я оставляю между нами пространство, побольше, не прикасаясь к нему так, как я делала прошлой ночью. Я вижу розовый оттенок бинтов на его предплечьях, и я знаю, что их скоро нужно будет сменить.

— Меня разбудил шум, — просто говорю я, избегая встречаться с ним взглядом. — Наверное, это ты упал. Я пошла на кухню, и я… — Я прикусываю губу. — Я не знаю, — говорю я наконец, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я видела, как ты истекал кровью, и я не могла позволить тебе умереть, поэтому сделала все возможное, чтобы остановить это, и притащила тебя сюда. Большего я объяснить не могу.

Глаза Александра на мгновение закрываются.

— Следовало бы…

— Ну, я этого не сделала, — твердо говорю я ему. — И я не из тех, кто оставляет начатое незаконченным, так что, думаю, я буду ухаживать за тобой до полного выздоровления, а потом мы поговорим о том, что будет дальше.

Он сдержан, и я думаю, что он, возможно, снова заснул. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лба, и вздрагиваю.

— Ты весь горишь.

Роясь в аптечке первой помощи, я нахожу немного ацетаминофена.

— Вот. — Я встаю и тянусь за стаканом свежей воды, который принесла с собой. — Тебе нужно взять это, а затем я попытаюсь очистить и обработать рану у тебя на плече. Она явно неправильно заживает.

Глаза Александра снова распахиваются.

— Не утруждай себя…

Я фыркаю, свирепо глядя на него.

— Нет, — говорю я ему категорически. — Ты не можешь этого делать. Ты заставлял меня работать, как гребаную Золушку, с того момента, как я проснулась в этом месте, требовал, чтобы я служила тебе, не давал мне вернуться домой, а потом попытался умереть и бросить меня здесь. Что ж, это не сработало. Поэтому, ты позволишь мне сделать все возможное, чтобы помочь тебе, и я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу.

На мгновение мне кажется, что я вижу тень улыбки, мелькающую в уголках его губ. Он ничего не говорит, но позволяет мне положить таблетки ему на язык. Я осторожно завожу одну руку ему за голову, делая все возможное, чтобы приподнять его, чтобы он мог попить воды. Он не успевает много сделать, как начинает кашлять, и я позволяю ему упасть обратно на подушки. Я опускаю мочалку в другую миску с водой, которую принесла с собой для этой цели, осторожно похлопываю ею по его лбу и шее, пытаясь унять жар, и осматриваю рану на его плече.

Она выглядит плохо, красная с зеленоватым оттенком по краям.

— Давай посмотрим, что мы можем с этим сделать, — бормочу я себе под нос, находя в аптечке мазь с антибиотиком и перекись.

Когда я наношу перекись на рану, Александр издает стон боли и отстраняется от меня.

— Прости, — тихо говорю я, нанося на рану еще быстрее. — Если это станет хуже и проникнет тебе в кровь, я не смогу тебе помочь.

— Так-то лучше, — стонет он, отворачивая голову, но я игнорирую его. Еще через несколько минут я ее очищаю, намазываю тонким слоем мази и приклеиваю марлевый тампон.

Еще несколько минут уходит на то, чтобы промыть раны на запястьях и сменить повязки. К тому времени Александр снова в отключке. Я глубоко вздыхаю, когда заканчиваю, убираю вокруг него и оцениваю свою работу.