— Я не хочу об этом говорить! Это несправедливо, это были долги отца, а не наши. Как они смеют преследовать нас, как будто мы какие-то, какие-то…

Он отворачивается, и боль в моей груди только усиливается. Если бы мы поменялись возрастами, Джорджи мог бы быть для меня Джорджем, старшим братом, который присматривал за мной и защищал меня. Но мне было четыре, когда он родился, поздний ребенок после того, как наши родители отказались от прерывания беременности, и я всю свою жизнь присматривала за ним, будучи его старшей сестрой. Даже несмотря на то, что он превосходил меня почти во всем, с возрастом становился умнее, забавнее и даже привлекательнее, я все равно преданно любила его. Я не хотела поступать в университет, вместо этого я решила остаться дома и работать. Наша мать умерла, когда мне было четырнадцать, а Джорджи десять. К тому времени, когда я сдала экзамены и могла уехать, наш отец так глубоко погрузился в алкоголизм, что я чувствовала себя обязанной остаться и заботиться о нем и Джорджи, которому к тому времени исполнилось четырнадцать.

Сейчас ему шестнадцать, а мне двадцать, и я нужна ему больше, чем когда-либо. Я не заметила, насколько глубоко было горе нашего отца, что он обратился к азартным играм и выпивке, чтобы справиться с ним, но то, чего мне не хватало тогда, я полна решимости не упускать сейчас. Я полна решимости защитить Джорджи и обеспечить его безопасность. Я не хочу ненавидеть нашего отца. Но трудно не злиться, глядя на лицо моего любимого брата. Он никогда не был бойцом. И я не могу позволить, чтобы это случилось с ним снова.

— Что случилось? — Тихо спрашиваю я. — Где они тебя нашли?

— Вне школы, типа хулиганы. — Джорджи по-прежнему не смотрит на меня, прячась от света. — Они сказали, что мне нужно придумать способ заплатить, и им все равно, как. Или они найдут тебя следующей. — Когда он смотрит на меня, я вижу, что его глаза блестят, и он выглядит намного моложе своих шестнадцати лет. Мой младший братик. И волна злобных эмоций, захлестывающая меня, настолько сильна, что я знаю, что мне нужно делать.

Мысль о том, чтобы встретиться лицом к лицу с этими людьми, приводит меня в ужас, но я его старшая сестра. Моя работа — защищать его. Чтобы защитить то, что осталось от нашей семьи.

— Позволь мне помочь тебе обработать раны, — мягко говорю я, вставая и пересекая комнату туда, где он стоит в тени. — Тебе не нужно делать это самому. А потом я…я разберусь с этим.

— Как? — Часть прежней бравады Джорджи ускользает, и я слышу легкую дрожь в его голосе, страх, с которым мы жили ежедневно с тех пор, как умер наш отец. Хватит ли у нас еды на этой неделе? Будет ли гореть свет? Будет ли газ для приготовления пищи? Не задержим ли арендную плату?

— Я найду способ, — обещаю я ему, моя рука на его спине, когда я веду его к маленькой ванной, единственной в нашей квартире с тремя спальнями. В одну из наших спален, я больше не могу заходить. Для меня там все еще пахнет нашим отцом, но не тем отцом, которого я помню с детства, от которого пахло сигарным дымом, выхлопными газами и бензином. Там все пахнет им, но уже тошнотворным, изнуряющим запахом.

Запахом смерти.

Меня тошнит от одной мысли об этом.

— Ты не можешь, Ноэль, — протестует он, садясь на край унитаза, сдаваясь и позволяя мне вытащить полупустую аптечку первой помощи из-под раковины. — У нас ничего не осталось. Нам едва хватает на еду на неделю если то, что мы покупаем в бакалейной лавке, можно назвать едой.

Отбивные из говядины, хлеб для тостов, полдюжины яиц, немного лапши и соус. Это, конечно, немного, и у меня болит живот при одной мысли об этом. Я даю Джорджи столько еды, сколько могу, не моря нас голодом. Сейчас часто бывают ночи, когда я мечтаю о полноценной английской запеканке, или ужине с жарким карри навынос, или даже шашлыками от уличного торговца, у которого мы ели, когда были детьми.

До того, как умерла наша мать. До того, как ушел из жизни наш отец.

— Я это исправлю, — снова обещаю я ему, и я серьезно имею ввиду именно это. Но когда я думаю о том, что нужно для этого самого исправления, гложущий ужас в глубине моего живота напоминает мне, что я тоже не знаю, что делать.

Возможно, я и не была гением в школе, скорее из-за неспособности сосредоточиться на скучных предметах, которые нам преподавали, чем из-за реальной нехватки интеллекта, но мне не требуется много усилий, чтобы понять, где я могу найти должников моего отца. Я заставляю себя зайти в его комнату, задерживаю дыхание, пока, наконец, не выдыхаю, все в спешке, немного головокружительно. На самом деле здесь относительно чисто. Теперь от кровати остался только матрас, без простыней и подушек, которыми она была застелена, когда он был жив. Теперь они убраны в мусорное ведро, пустая кровать выглядит еще более голой и застывшей из-за того, что она окружена обломками жизни моего отца, все это до сих пор нетронуто, потому что я не смогла вынести, когда через это проходила.

Бутылки со спиртным давно исчезли, таблетки выброшены, и все следы болезни, которая терзала его, исчезли. Но его книги, бумаги и все остальное все еще разбросаны повсюду, и я роюсь в них, пока не нахожу его долговые расписки, в которых задолго до его смерти говорилось, что ему нужно расплатиться.

Конечно, он этого не сделал. И теперь эти цыплята вернулись домой на насест.

Я беру долговые расписки, все до единой, и отступаю на другую сторону квартиры. Джорджи сейчас спит в своей комнате. Я проверяю, как он, прежде чем оставить долговые расписки в своей спальне и пойти в ванную, чтобы быстро принять душ, как всегда засекая, сколько времени я там нахожусь, используя горячую воду.

Однако сегодня вечером я обязательно мою голову и использую то, что осталось от моего хорошего мыла, того, что я купила на фермерском рынке, которое готовится из козьего молока и пахнет лавандой. Я также мою им волосы после моего обычного дешевого шампуня, просто чтобы придать им дополнительный аромат, и критически осматриваю себя в зеркале, вытираясь полотенцем, прокручивая в голове то, что мне пришло в голову сказать, когда я увидела доказательства в комнате моего отца, сумму, которую он накопил. Намного больше, чем я думала сначала.

Я Ноэль Джайлс. Моим отцом был Джордж Джайлс. Я знаю, что он оставил очень много долгов, и я здесь, чтобы расплатиться. Как, спросите вы? Ну, у меня нет денег. А что у меня есть? Мне двадцать лет, и я девственница. Если хотите, можете попросить кого-нибудь проверить. Но это единственная валюта, которая у меня есть, и я здесь, чтобы использовать ее для погашения этих долгов, чтобы моя семья могла спать спокойно.

Я понятия не имею, сработает ли это. Одна только мысль заставляет меня содрогнуться, я не хочу представлять, что меня ждет впереди, ночь или несколько ночей, потраченных на то, чтобы отрабатывать долги моего отца, позволяя акулам поступать со мной по-своему усмотрению. Я не знаю, как именно я могу убедиться, что они сдержат свое слово и спишут эти долги, как только я “расплачусь”. Но я разберусь со всем этим, когда доберусь туда. Все, о чем я могу думать, это о том, что, когда наступит завтра, они будут преследовать Джорджи снова и снова, пока эти долги не будут выплачены. А у нас нет денег.

Даже если бы Джорджи получил любую работу после школы, доступную шестнадцатилетнему мальчику, этого было бы недостаточно, чтобы расплатиться с долгами. Определенно не в те сроки, в которые акулы хотят, чтобы с ними расплатились, и, вероятно, никогда, если я приму во внимание тот процент, который они, вероятно, взимают.

У меня есть одна ценная вещь, и я готова отказаться от нее любыми доступными способами, если смогу это исправить. Если я смогу уберечь своего младшего брата от того, чтобы он не вернулся домой в синяках и крови или, что еще хуже, забитым до смерти на улице…

Одной этой мысли достаточно, чтобы привести меня в ярость.

Это должно сработать. Я достаточно симпатичная, немного худощавая, моя грудь немного меньше, чем была раньше, из-за потери веса, но мой живот плоский, а бедра все еще имеют небольшой изгиб. Из-за худобы моего лица мои серо-голубые глаза кажутся намного шире, даже огромными, как у куклы, с густыми пушистыми ресницами, унаследованными от отца, и черными волосами до лопаток. Пару лет назад, когда я закончила учебу, я обрезала все это и сделала короткую стрижку, которая в то время казалась мне стильной, но теперь я рада, что она отросла. Длина и легкая завивка волос делают меня мягче, моложе, невиннее… все это, я уверена, поможет мне торговаться, когда я пойду торговать своим телом, чтобы выплатить долг.