— Да что-то вроде того… Потрепыхался немного, но в итоге там отряд темноухих оказался и они меня схватили.

На этом моменте ставший неожиданно серьезным гном, уточнил у Мизара.

— Парень, надеюсь в процессе своего «трепыхания», ты не слишком активно сопротивлялся? А то в таком случае даже рядовые темные эльфы будут пытать тебя очень долго и с большим удовольствием. А уж эта буйная…

— Оторвал ей ухо… — Со стороны глубинного гнома послышался сдавленный кашель. — Сделал кривой и очень уродливый шрам на половину лица… — Кашель в соседней камере стал заметно громче. — Порвал в клочья большую часть дорогостоящей, зачарованной брони и приложил эту особу коленом по морде. Ну и пару десятков раз потоптался по её достоинству, но это ты уже и без меня знаешь. — После этих слов бородач подозрительно притих, а наемник непринужденно спросил у своего подельника. — Как ты думаешь, мы подружимся?

Некоторое время глубинник сохранял тягостное молчание, а затем спросил Мизара в ответ:

— Мы — это кто? Ты и местный палач? Так тебе предстоит с ним настолько длительное и близкое знакомство, что по его окончанию вас можно будет считать чуть ли не супругами. Во всяком случае, если у него есть жена — ревность ей обеспечена, ведь тебя он будет видеть намного чаще…

— Вот это я понимаю — не терять духа и подбадривать своих товарищей. — Съязвил «обрадованный» словами бородача фаролец. — Гляжу, легенды о легендарной стойкости гномов перед лицом неминуемой смерти не лгали…

— Да если бы нас только смерть ждала, я бы и ухом не повел — но красноглазые же любят пытать своих жертв и у них есть большие мастера в этом деле… И что ты от меня хочешь услышать, парень? Сладкую ложь о том, как мы выберемся отсюда? Так эту крепость строили мои сородичи, а не какие-то там остроухие — из такой сбежать так просто не выйдет. — Флегматично отозвался из соседней камеры Грятос. — Нет, если ты перепилишь своими чудо-коготочками прутья решетки, перебьешь охрану и достанешь ключи от нашей камеры — то я с огромным удовольствием пожму руку столь великому человеку и обязательно проставлюсь в первой же таверне, в которую мы зайдем…

Мизар провел когтями демонической руки по стальным, кованым прутьям и разочарованно вздохнул: после того, как его заковали в подавляющую демоническую силу кандалы, конечность Повелителя Пустошей заметно ослабла и она уже не могла резать сталь, словно сухой пергамент — сейчас когти создания из Бездны лишь снимали с металлических прутьев стружку и только. Причем делали они это с настолько противным звуком, что из сторожки уже высунулась голова одного из той парочки, темных эльфов, которые в процессе переноски «познакомили» лицо фарольца со многими местными достопримечательностями. Например с не очень чистым полом, или несколькими особо острыми углами…

— Что вылупился, ублюдок ушастый? Знаешь, где я весь ваш Дом видел?

— Не понимаю, зачем ты стараешься их спровоцировать, парень. Тем более на твоем языке это делать бесполезно. — Со спокойствием и невозмутимостью, достойными горной гряды, отозвался глубинник. — Эти двое еще молодые, обоим по паре тысяч лет всего. Они не понимают по фарольски.

— Значит поговорим с ними на куда более понятном наречии.

Прижавшись вплотную к решетке камеры наемник, насколько позволяли кандалы, просунул сквозь прутья решетки демоническую руку и показал двум тюремщикам один из оскорбительных жестов, что он успел выучить во время своего прошлого плена. Смысл его был для бывшего рыбака не полностью понятен, но там было что-то про близкородственные связи, вырождение всего рода и неестественно большую любовь к животным.

— О-о-о… А вот «Dahatin kohine» ты им зря показал… — Удивленно присвистнул Грятос, который из своей камеры не мог увидеть самого Мизара, но вот высунутую им руку и что конкретно фаролец показывал темным эльфам — разглядел прекрасно. — За такое ушастые — что лесные, что красноглазые, обычно мстят до смерти. Как бы они тебя сейчас на тот свет не отправили…

— На то и расчет. — Довольно усмехнулся парень, слыша, как с криками темные эльфы выскакивают из сторожки. — Пусть только войдут в камеру, а уж там…

— Так они не дураки, к одержимому просто так лезть. У них для особо буйных заключенных есть такие длинные копья, которыми очень удобно колоть, не заходя в клетку. — Пояснил ему недочеты плана флегматичный гном.

— Знаешь, куда я им их засуну? — Но Мизара, уже, что называется — понесло и идти на попятную молодой наемник не собирался. Все равно что так, что эдак ему светила лишь полная задница, а так был хотя бы небольшой шанс забрать с собой на тот свет кого-то их этой парочки уродов. — Даю подсказку — там солнце не светит!

— Парень, мы в подземелье. Здесь солнце нигде не светит…

Двое красноглазых тюремщиков с короткими пиками в руках уже были рядом с камерой наемника, а впавший в раж фаролец с приготовился к своему последнему бою, как вдруг дверь, ведущая в тюрьму с грохотом распахнулась и на сцене появились новые лица.

— Господин Йара’аз…

При появлении лидера татуированных мечников тюремные стражники моментально вытянулись в струну и как можно более уважительно поклонились вошедшему в их обитель патриарху Дома Кровавой Поступи.

Причем делали они это настолько услужливо, что тонкая грань между вежливостью и раболепием была сразу же пройдена и выглядело это так, будто бы не стражники казематов приветствуют аристократа, а рабы — своего хозяина.

И у подобного поведения была довольно веская причина.

Темные эльфы не без причин считались одной из самых жестоких рас среди всех возможных, а предводители этого народа, матриархи — редко когда бывали добродушными и приятными в общении личностями. Проще говоря: Лидеры Домов, да еще и Великих, были поголовно теми еще властолюбивыми стервами, по каждой из которых на поверхности плакала бы даже не петля, а целая артель профессиональных палачей.

И выделиться на фоне этого «Царства злобных бабищ» (Как говорил об укладе красноглазого народа тот же Даракас), было довольно сложно, особенно огромной жестокостью или полной беспринципностью. Для матриархов это просто было нормой и та же Азиль была широко известна лишь из-за двух вещей: огромной магической мощи и вынужденно хранимого целибата.

Но с Йара’азом ситуация была совершенно иной…

Будучи мужчиной, он по идее вообще не мог претендовать на право властвовать над Кровавой Поступью, но благодаря личной силе, а также выдающимся лидерским качествам, этот темный эльф мало того, что смог захватить власть в одном из Великих Домов, так еще и остальных дроу активно подбивал на это дело.

Само-собой, постоянно давить вспыхивающие то тут, то там восстания матриахам не хотелось совершенно и они попытались как-то избавиться от подобной проблемы. Но хотя Дом Кровавой Поступи и не был многочисленным, он по прежнему оставался Великим и воевать с ним напрямую было довольно опасно — татуированные мечники не знали слов страх и пощада, а вот битвы крайне любили и объявить им войну было все равно что сделать подарок.

Поэтому матриархи решили прибегнуть к проверенной тысячелетиями практике и накануне очередного собрания лидеров Великих Домов послали за головой Йара’аза наемных убийц из рода Кликов Тени. И каково же было их удивление, когда этот дроу явился на назначенный совет полностью с ног до головы измазанный в чужой крови и как ни в чем не бывало принял в нем активное участие…

На следующий день правительницы темных эльфов узнали, что лидер Дома Кровавой Поступи за час до своей смерти напал на логово убийц с малым отрядом и вырезал там всех подчистую, причем главу Клинков Тени и пятерых его сыновей — убил лично и у всех на глазах искупался в их крови, а из черепов приказал сделать набор кубков, которые редкие посетители цитадели Кровавой Поступи пару раз даже видели.

С тех пор за Йара’азом прочно закрепилась слава хитрого и коварного… Кровожадного психопата. И единственной, кто согласилась заключить с ним, пусть и временный, но союз — оказалась ненормальная(С точки зрения остальных матриархов) Азиль, да не менее безумная(По мнению вообще всех темных эльфов, включая самого Йара’аза) Агури, возглавляющая Дом Пастырей Плоти.