— Ну… наши хитрованы скажут, мол сами не ожидали, — со своего места закивал Урач. — Дескать, налетели со всех сторон рукоделы и старосты концов, потребовали взять с собой.

— А наши боярчики временами такие податливые, — рыкнул Чаян, хлопнув себя по коленям, — Вот не могут людям отказать, и всё тут!

— Поди, даже лошадей пригнали, — кивнул Сбыток, товарищ и наперсник Чаяна.

— Да что ты! — смешно сыграл лицом Грузило. — Просто случайно на Вороньем поле обнаружились ничейные лошадки, уже осёдланные и обихоженные.

— Что вы понимаете в конской жизни! Это дикие кони, — рявкнул Чаян. — Сами собой оседлались и примчались на Воронье поле!

— Город уже знает, — мрачно кивнул Прям. — Пройти тайно с заморской ищейкой по следу не получится, Сторожище будет всё знать через счёт или два.

— Нехорошо попахивает от этой охоты, — Перегуж на правах старого друга подошёл к Отваде и встряхнул. — Не ведись, князь. Подстава это.

— Назад ходу нет, — угрюмо буркнул тот, плечами сбрасывая ладони своего воеводы. — Как-то неспокойно мне от этого похода за правдой.

— Там на Вороньем, — Прям кивнул себе за спину, — заморский гостенёк городских купил с потрохами за щепоть соли. Аж в рот смотрят, свои рты раззявили.

— Так всё плохо?

— Гончара про больную печень предупредил, тот аж дышать забыл, усмарю его молодую жену похвалил, да велел травами попоить, мол для брюхатых баб это полезно.

— Хочешь сказать, не знал заранее?

Прям усмехнулся.

— Кое-что подобное и я могу. У того гончара ко всему прочему сухожилие на левой руке повреждено, а усмарю та черная шкура ещё долго будет икаться. Порвал он её. Или как-то иначе испортил.

— Как узнал?

— Ему тут же на поле кожи заказали, так наш молодожён ловко отбоярился делать чёрные. Напрямую «нет» не сказал, но ушёл очень ловко. Лукомор даже не понял, что остался без чёрных кож. Я чуть не уржался, а этот и ухом не повёл.

— Лукомор всегда был на соображалку туговат. Здоров — да, но если скажешь ему, мол, надо поработать головой, пойдёт лбом костыли заколачивать, — Чаян презрительно махнул рукой.

— Только на меня, раскрыв рот никто смотреть не будет, — воевода тайной дружины, улыбаясь, развёл руками. — Я ведь не заморский ворожец-кудесник.

— Что за человек? —спросил Отвада, глядя на Пряма.

— Встретишь в городе, пройдёшь не обернешься. Разве что глаза странные. Глубокие, смотрят остро. Росту с меня будет, значит обычного.

Отвада с улыбкой обречённого слушал, кивал и улыбался. И значила эта улыбка лишь одно: «Я не могу не поехать. Сплетен всё равно не избежать, но храбрый князь в сплетнях и слухах вовсе не равен трусоватому Отваде в слухах и домыслах».

Прям пожал плечами. «Я другого и не ждал. Была бы моя воля, бояр через одного на голову укоротил. На слишком хитрую голову».

— Ты вот что, — Отвада поманил Чаяна, — завтра судный день, меня, как понимаешь, не будет. Зарянка рассудит всё как надо, честь по чести. Но ты постой за спиной, шепни в ушко если что.

Старый боярин на глазах распрямился приосанился. Будто выше ростом стал.

— О чём речь! Постоим, подскажем!

— Зарянку любят, простой люд мало не на руках носит, — Отвада улыбнулся. — Сложностей возникнуть не должно.

— А ты там держи ухо востро, — в свою очередь предупредил боярин и вышел.

Урач пересидел всех. Когда в думной остались только он и Отвада, старый ворожец опасливо покачал седой головой.

— Чаян верно сказал. Держи ухо востро.

— Думаешь, подстава?

— Не знаю, — старик пожал плечами. — Но кое-что знаю твёрже твёрдого: если в стаде сплошь белые овцы, черные и коричневые, там неоткуда взяться жеребцу. Хоть белому, хоть гнедому.

— Ты это о чём? — князь наморщил в раздумьях лоб.

— Мы со Стюженем жизнь прожили, кое-что умеем, что-то знаем, и говорю тебе со знанием дела — нет сейчас ворожца, способного в одну рожу выправить мор и одолеть душегуба под личиной Безрода. Нет. А всякие завлекательные штучки я и сам умею делать. Хоть и не заморская диковина, но повторю то же самое — Зарянке полезно попить травы.

Отвада рот раскрыл, впрочем, ненадолго. Быстро взял себя в руки.

— Как? Как узнал? По глазам? Самому только вчера сказала!

— Платок есть?

— Есть, — князь полез в мошну на поясе, достал платок.

— Это тебе, — старик махнул головой. — Сопли утри. И помоги встать. Ох, не прошёл для меня мор бесследно. Если бы не Безрод, сидеть бы мне уже за столом Ратника.

Отвада помог ворожцу дойти до двери, поручил теремным довести старика до дому, и, оставшись наедине с самим собой, несколько мгновений таращился на платок у себя в руке. Потом громко рассмеялся, дробно топая по ступеням, сбежал во двор и мало не бегом умчался на конюшню, где в ожидании малая дружина уже копытом била.

— А Урача не будет? — обронил Косоворот будто между делом, проглядывая меч на выщербины и сколы.

— Нет. У старого и без того полно дел.

— Жаль.

— Жаль было конягу, что загнали волки к оврагу. Моровая справа всем досталась?

— Ага! Диковинная одёжа, — Лукомор не к месту разоржался. — Вроде верховки, только не верховка и клобук намертво пришит.

— Это чтобы особо умные в заразе не извозились, как в лошадином дерьме.

Дураковатый Лукомор сначала не понял, несколько мгновений таращился на Отваду, потом заозирался, ровно пёс, ловящий собственный хвост.

— Так наших ворожцов вообще никого не будет? — вполголоса спросил Косоворот и незаметно показал на заморскую диковину. — Чудить не начал бы. Присмотрел бы кто из стариков.

— Нет. Их у нас не дружина.

Отвада про себя усмехнулся. Выдохни, толстопузый. И попробуй только улыбнись довольно, рожу разобью тут же. Дай тебе волю, сволочь, прыгал бы от радости выше своего гнедого. Поманил к себе заморскую диковину, тот с почтительным поклоном подъехал. Правду сказал Прям, как насквозь проглядел. Глаза упрятаны глубоко, глядит будто из норок, зыркает так, ровно колет или царапает, нос тонкий, губы плотно сжаты, сами по себе узкие, еле видно. Борода короткая, странная: от висков уходит вниз и соединяется с усами, если их отпустить ниже губ, завести под подбородок и свести воедино, на подбородке сразу от нижней губы — клин, остриём смотрит вниз, а вокруг стрелки выбрито начисто. На шее диковинного ворожца синим пятнеет какой-то диковинный знак, то ли зверюшка, то ли вовсе что-то неведомое, на руках тем же синим — глаз на одной и ворон на другой. Одет непонятно, ну рубаха, ну порты, только поверх какие-то лоскуты нашиты, разноцветные, кое-где колокольцы подвязаны, едет — бренчит.

— Где тебя нашли, такого красивого? По-нашему-то говоришь? Как звать?

— Худо-бедно по-боянски говорю, князь. Боярин Косоворот знаком с моим последним нанимателем. Так он и узнал о вашем покорном слуге, которого звать просто Лесной Ворон.

— Какого роду-племени Ворон? Да что ты будешь делать, — Отвада размешал воздух вокруг себя. — Совсем озверели мухи!

— Самому интересно. Родили одни, не дали помереть с голоду другие, воспитали третьи. И кто я? Торжище Великое — город без преувеличения Великий. Каждому найдётся угол и кусок хлеба.

— А премудрость откуда?

— Учил меня великий и светлейший старец Белое Крыло, да будет нескончаема память о его великих деяниях, — Лесной Ворон замер на мгновение, а потом ловко прихлопнул надоедливого слепня. — Он говорил, что ещё отроком я проявил способности к ворожскому делу.

— И что намерен делать тут?

— Прибудем туда, где мор появился первый раз. Попробую установить откуда нагрянула зараза.

— По следу пойдёшь что ли?

— Точно так, мой князь!

— Да полно! Есть ли такие следы вообще!

— Люди рождаются разными, досточтимый правитель славного города Сторожище. То, что не по силам одному, под силу другому. Один высок, другой низок, этот тощ, ровно палка, а тот наоборот поперёк себя шире.

— Один стар, другой молод, — подсказал Отвада и усмехнулся.