— Она надзирает за тобой? И охрана при ней?

— Да, многомудрый старец, ты угадал. Чарзар мне не доверяет и приставил свою походную жену.

— Кто она?

— Мразь конченная. И если я подонок, она ещё хуже.

— Кто с нашей стороны во всём замешан. Понимаешь? Кто из бояр? — старик аж вперед с лавки подался.

Ужег промолчал.

— Как всё остановить? Мор, моего двойника? Только не говори, что не знаешь.

— Прошу, доблестный воитель, не смотри на меня, что-то не по себе от твоего взгляда. Я согласен встать на вашу сторону, но при одном условии. Выполните его, и я расскажу, кто замешан с вашей стороны, и как всё это предотвратить.

Безрод усмехнулся.

— И, разумеется, пытать тебя бесполезно…

Хизанец угрюмо кивнул.

— Заклятие молчания. Подохну в страшных муках, как только начну говорить. Я сам наложил его на себя. Моя кончина послужит вам лишь слабым утешением.

Бояны переглянулись.

«Прихвата помнишь? Тоже заклятие молчания. По-крайней мере одного разоблачили».

«И те, на чёрной ладье. Это ведь он был на берегу у Поруби, Липка-ключаря в поганых делах наставлял. Я узнал голос».

«Я даже знаю, чего он потребует».

— Что вы решили?

— Вызволить пленников из темницы в самом сердце Хизаны, да к тому же под носом Чарзара будет чуть труднее, чем невозможно, — Стюжень, кряхтя, встал, зашагал по горнице.

— Есть в Хизане человек, который вам поможет, — Ужег, подумал мгновение и поправился. — Нам поможет.

— Кто?

— Родной брат Чарзара Дуртур.

— А с какой стати ему нам помогать?

— Это его судьба.

Стюжень, остановился, как вкопанный, повернулся к Ужегу. Колдун кивнул: понимаю, рассказываю…

— У каждого из братьев своя судьба с детства. Чарзар разрушает и сорит, Дуртур приводит за ним в порядок и наводит чистоту. Чем больше накуролесит Чарзар, тем больше придётся положить Дуртуру себя на исправление всех дел после старшего брата.

— А ты уверен, что последовательность будет именно такая? Сначала сходит старший, потом младший берётся за метлу и совок? — ворожец развёл руками. — Может быть, с младшим случается что-то необъяснимое, а старший ломает об колено все метёлки и совки?

Ужег бросил мимолётный взгляд на Безрода и убеждённо кивнул. Даже улыбнулся.

— Да, уверен.

Старик пальцем поманил Сивого.

— Что думаешь?

Безрод искоса поглядывал на Ужега. А тот как-то враз утих и сидел молча, будто в себя ушёл.

— Всё рассказать могут двое — этот и Чарзар.

Стюжень согласно кивнул, продолжил сам:

— Этот расскажет всё тихо и доброй волей, Чарзара придётся заставлять.

— И прикасаться к нему нельзя, — Сивый кивнул на колдуна, сидевшего на лавке, будто не в себе: голова запрокинута, глаза закатил, только белк и и видны.

— Ага. Коснёмся — Чарзар узнает. Это видимо, в обе стороны работает. Что это с ним?

Ужег заговорил. Нет, голова по-прежнему оставалась закинута, глаза смотрели куда-то в свод черепа, хизанец выглядел будто юродивый, разве что слюни не пускал, да и говорил еле слышно, вполголоса, но выглядело это настолько жутко, что Стюжень поморщился и поёжился.

«А я тебе ещё тогда сказал — убирайся за тридевять земель, чтобы ни одна живая душа тебя не нашла…»

Сивый кивнул старику на колдуна. Что это с ним? С кем это он? Ворожец мрачно пожал плечами — не знаю.

«К дерабанну Зла твою ладью! И эти трое — не самое страшное. Ты ещё жив, погони коня, ускачи, затеряйся в лесу!..»

Трое? Какие трое? Сивый на пальцах показал, задумался на мгновение и с вопросом в глазах кивнул за спину.

Трое… трое… Старик пожал плечами, нет, не понимаю, о чём он.

«Слушай меня! Слушай меня, я сказал! Ударь коня пятками и скачи во весь опор! Делай сейчас, иначе будет поздно!»

На мгновение или два хизанец, показалось, весь обратился в слух, даже сощурился как человек который отчаянно вслушивается в мир и ловит знакомые звуки.

«Какие язвы? Ты о чём? Ох, не вовремя ты разбудил совесть! Подстегни коня и мчи, что есть духу!»

Старик показал на Ужега и мотнул головой. Не отвлекаемся, у нас свои дела. Повторил:

— Чарзара бить всё равно придётся. Но пока рано. Слишком много у хизанца чудес в рукаве. И это то, что мы знаем. А чего не знаем?

Безрод на мгновение задумался, бросил на старика острый взгляд, усмехнулся, кивнул.

— Ну что, договорились?

Бояны как один повернулись на голос. Ты гляди, ожил!

— С кем это ты говорил? Ничего не хочешь рассказать?

Хизанец открыл было рот, счёт-два соображал, потом вздохнул и махнул рукой. Не скажу. По крайней мере не теперь. Скоро сами всё узнаете.

— Так согласны?

— Согласны, — после нескольких мгновений молчания старик медленно подошёл к Ужегу. — Но получишь ты своих только после того, как расскажешь всё и мор пойдёт на убыль.

— Больше того, я соглашусь на суд и приговор.

— Вздумаешь хитрить, силком, ровно скотину, напою твоих моровой водой. И будь уверен, рука у меня не дрогнет, — ворожец показал громадный кулак. — И на ведовство своё не надейся. Мор пережил и тебя переживу.

Хизанец раскрыл рот. Перевёл недоумевающий взгляд на Сивого, даже пальцем для верности на старика показал, бровями переспросил.

Безрод усмехнулся, кивнул, а Стюжень мрачно добавил:

— Неудобно, когда дыры в щеках. Мало того, что еда вываливается, а питьё проливается, так и гной, зараза, на язык попадает. Весь рот в это гнуси, аж зарезаться хотелось. Сам-то рот прикрой, муха залетит.

Уже в самых дверях Сивый оглянулся, медленно стёр ухмылку с губ и выглянул на хизанца полновесно, в упор. Ешь, соратничек, не обляпайся. Ужег сначала ничего не понял, а чего это пол и свод завертелись, а доски пола оторвались от подлежащих поперечных балок и приложили по лицу? А потом пришло дивное — человек никогда не замечает, как проваливается в сон, а тут горницу отовсюду заволакивать начало, и будто вытирает настоящее: всё поблекло, заволновалось, ровно в знойном мареве, серый туманище откуда-то нанесло, и студёно стало, точно боги обратно на полночь унесли, да в лед и швырнули.

— Боги, боги, выколачиваете меня о разные земли, ровно половик палкой, — колдун обхватил голову руками и попробовал остановить верчение. — Туда-сюда-туда-сюда. Думаете, чище стану?

Ужег встал на колени не с первой попытки, какое-то время даже казалось, что стоймя стоять разучился, всё вбок вело. Наконец поднялся. Уставился в закрытую дверь.

— Да, вой с рубцами на лице, я понял, насколько сильно ты жаждешь стереть меня с лица земли, — хизанец неуклюже повалился на зад, крепко приложился спиной о лавку, бессильно откинул голову. Лишь бы не укатилась. — Чарзар, выродок, сегодня я смотрел в глаза твоему страху. Не знаю, кто из вас кого переживёт и на сколько, но когда встретитесь, держи рот открытым. Зубы застучат. Выдадут.

Чаян шёл широким шагом, только полы летней расшитой верховки волнами вокруг ног заворачивались. Шестак, хоть и помоложе лет на тридцать, и то не успевал. Семенил, утирал испарину, пытался взывать, задыхался, бросал это дело и вновь семенил.

— Ба… батюшка… куда же… Ить ведь воз… возраст!

— Не бзди, окунь! Жабры шире!

Ох, Чаян, батюшка, нешто можно так? Не мальчик уж, беречь себя надо! А прихватит сердце? Что тогда делать? Приказчик послушно глотал за боярином пыль и привычно себя успокаивал: доля такая. Это они с Дубиней-купцом бодаются, кто крепче. Два старых дурня, простите боги за непочтительность. Нет, оно, конечно, понятно, оба вдовые, но прыгать из ложа одной молодки в другое — это чересчур. Говорят же, кто чем заправился с тем и справился. Загрыз капустки и моркови, так и волочишь еле-еле ноги. Какие уж тут красотки-молодки. Умял жарёху — загрыз молодёху. Мясо к мясу. А уж то, чем боярина сейчас накрутили… упасите боги от такого на веки вечные! Несётся, ровно скаковой жеребец, вот-вот сердце выскочит!