Заскрипели тали, три баркаса начали спускаться, пока не коснулись воды, подняв ореол брызг. Моряки проворно вывалили за борт «адмиральский трап» (его деревянные ступеньки глухо простучали по борту). Сварог стал спускаться первым в баркас, за кормой которого уже реял королевский вымпел, — он, освоившись с морскими порядками, шагал лицом вперед, придерживаясь за канаты. Трое медиков в длинных мантиях Сословия Чаши и Ланцета спускались далеко не так ловко, спиной вперед (так что моряки на борту наверняка посмеивались в кулак). Друг друга они не знали, а потому и понятия не имели, что среди троицы замешался доктор, прихваченный Сварогом сверху. В остальные баркасы проворно спускались, да что там, слетали, едва касаясь ногами ступенек, моряки под командой парочки офицеров.

— Вон тот плот, — сказал Сварог рулевому.

Молодой лейтенант, командир баркаса (у любого военно-морского суденышка, пусть самого крохотного, непременно должен иметься командир), громко отдал команду, и весла ударили по воде. Плота достигли быстро.

В плетеном из прутьев борту уже распахнута калитка, и возле нее прогуливается моряк с мушкетом на плече — бдительно-грозно поглядывая на кучку Морских Бродяг, оттесненных к противоположному борту. Кое-какие физиономии оказались Сварогу смутно памятны — и уж ни за что он не забыл старосту жангады, стоявшего, как обычно, в первом ряду, но с видом невеселым, и, конечно, без оружия на поясе.

Именно к нему Сварог и направился, остановившись в двух шагах, тяжело усмехнулся и сказал:

— Помнится мне, староста, кто-то не так уж и давно говорил, что утопленники не возвращаются…

Староста старательно пытался сохранить на лице если не гордость то невозмутимость… Сказал бесстрастно:

— Мало ли на свете морского волшебства…

— Да какое там волшебство, — сказал Сварог. — Некоторые умеют дышать под водой, вот и все…

— А можно ли осведомиться, как ваше настоящее имечко?

— Никаких секретов, — сказал Сварог. — Король Сварог Барг, и прочая, прочая… Доводилось слышать?

— Доводилось, — ответил староста. — Сразу повесите или мучить будете? Характер у вас, говорят, не голубиный…

— Ну что ж вы так уныло, староста, — усмехнулся Сварог. — Вы же, насколько помню, меня не мучили. В жертву приносили — это было, что уж там… Вот кстати: это у всех жангад такой обычай, или вы единственные?

— Только мы, — сказал староста словно бы даже с некоторой гордостью. — Только мы — Хранители Места и Обряда.

Он не врал. Сварог сказал с некоторым облегчением:

— Вот и прекрасно. Не придется за остальными гоняться. Видите ли, староста, мне категорически не по нраву, что по морям плавают люди, приносящие человеческие жертвоприношения, причем, подозреваю, достаточно регулярно…

— Мы не ваши подданные, государь, — сказал староста, — и никогда вашими подданными не были.

— А какая разница? — пожал плечами Сварог. — Если уж на земле это преследуется, то и на воде должно безусловно подлежать… — он покосился на знакомую хижину. — Пусть выйдет Латойя. Живо!

Староста, повернув голову, громко позвал — и из хижины появилась Латойя, почти не изменившаяся, светловолосая и синеглазая, в коротком платье из рыбьей кожи, разве что чуточку располневшая после родов, но это ей шло. На Сварога она смотрела с большим страхом, чем староста и обеими руками прижимала к груди невеликий сверток из той же рыбьей кожи. Подойдя к ней вплотную, Сварог тихо спросил:

— Мой?

Она кивнула. И не врала.

— Кто?

— Сын, — ответила она тихонько.

Сварог протянул руки:

— Дай-ка. Посмотреть, дура, не съем ведь…

После заметных колебаний она все же отняла сверток от груди. Держа его неуклюже (ввиду отсутствия всякого опыта), Сварог откинул уголок одеяльца, присмотрелся. Почему-то он не испытывал ровным счетом никаких чувств, даже не знал, какие именно чувства полагается сейчас испытывать. Смотрел на крохотное личико с закрытыми глазами и сопящим курносым носиком, пытаясь пробудить в себе что-то — а что и сам не знал. Как-то не пробуждалось. Просто крохотное курносое личико, почмокивавшее губами. Возможно, все дело в обстоятельствах зачатия и появления на свет той крохи… Не самые веселые впечатления с ним связаны, и сказать, что Сварог его ждал, никак нельзя. Возможно, когда ждешь, все бывает совершенно иначе — но откуда ему взять такой опыт?

В голове у него вновь и вновь звучал голос Лесной Девы: «Берегись своей крови!». Очень многие, и старуха Грельфи, которой Сварог безоговорочно доверял, считали, что подобные предсказания, сделанные человеку, касались его собственных детей, не обязательно всех, кого-то одного. И что прикажете делать, если это правда? Сделать пару шагов, чтобы оказаться над водой, и разжать руки? Навечно определить в какую-нибудь уединенную башню?

Во-первых, нет никаких доказательств, что эта кроха и есть Гремилькар. Нельзя же убивать всех подряд своих отпрысков, получится вовсе уж гнусно. Во-вторых, он помнил кое-какие сказки: немало королей, султанов и падишахов, оказавшись в его положении, именно что либо поручали убить опасного наследника, либо навечно заточить в башню. Но как-то так получалось, что убийцы своей работы не выполняли, а башню наследник в конце концов ухитрялся покинуть. Одним словом — от судьбы не уйдешь… Да и времени впереди достаточно. К тому же эта кроха — тот самый лар, которого просто полагается усыновить с «урезанным» гербом, и, коли уж Сварогу стало о нем известно…

— Сколько ему? — спросил он все также таращившуюся с опаской Латойю.

— Четыре месяца, — отозвалась она тихо. — Уже ползать пытается…

Сварог думал. Конечно, под строгий присмотр врачей, в том числе и своего — кто знает, какая тут у них антисанитария на плоту и какой процент детской смертности. Потом надо будет забрать — интересно, когда они перестают кормить грудью? Ну, а дальше — по заведенному порядку. Можно взять с ним и мать, а можно и не брать — тут уж целиком и полностью на усмотрение благородного лара, так в кодексах и написано…

Вернув сверток — малыш за это время так и не проснулся, — Сварог взял старосту за меховую оторочку одежды, отвел подальше и сказал негромко, веско:

— Слушай внимательно, повторять не буду. Тебя никто не тронет, никого из вас. Но и отпускать вас в океан я не собираюсь. И из-за вашей милой привычки приносить людей в жертву, и… — он покосился на застывшую у хижины Латойю. — Быть вам здесь долго, это не суша, так что не помрете. При матери и ребенке будут неотлучно находиться мои врачи и охрана. Все понял? И не строй ты такой похоронной физиономии, ничего бы и не случилось, не будь у вас милого обычая приносить людей в жертву… Если будут какие-то детали, обговорим потом… а собственно, тебе достаточно обратиться к начальнику охраны, — он усмехнулся. — Похож я на зверя, староста? Или на злопамятного сатрапа?

— Еще неизвестно, что хуже, — тихо, едва слышно произнес староста. — Люди будут тосковать…

— А уж как тосковали те, кого вы связанными сбрасывали в воду… — жестко усмехнулся Сварог.

— Это что же, моя дочь — мать настоящего лара?

— Вот именно, — сказал Сварог. — Может, потому ты еще и жив, а все остальные не отправились прямиком на какую-нибудь каторгу…

— Это ничем не лучше каторги, — староста показал рукой вокруг.

— Сам виноват, — сказал Сварог, глядя ему в глаза. — Ребенка беречь как зеницу ока. Потом, может быть, и придумаем, как с вами поступить, чтобы от тоски не перемерли…

Собственно говоря, он уже знал, как поступить. Когда ребенка заберут, всю эту шайку, коли уж они не могут без моря, можно отпустить назад в океан, настрого предупредив, что за первую же попытку человеческого жертвоприношения ответят головой, все поголовно, кроме женщин и детей. Если люди умные, до них дойдет. Ну, а на плоты легко напихать постоянно действующих датчиков, или вообще повесить над ними высоко в небе орбитал. Такие вот этнографические заботы. Ну, а поскольку староста должен знать много интересного о море, с ним пару месяцев поработают соответствующие спецы, и земные, и небесные. Не столь уж трудной оказалась задача, вполне решаемая… Не перемрут, в конце концов, вокруг море разливанное воды…