— Пришли, ваша милость.

Ветхий покосившийся забор, накренившаяся калитка… Домик в два этажа стоял посреди сада, и в самом деле пребывавшего в жутком запустении: землю устилает толстый слой накопившейся за несколько лет жухлой листвы, сорняки произрастают буйным цветом, а справа, и действительно, тянутся заросли бурьяна высотой в человеческий рост.

Сварог присмотрелся к убогому балконишке, издали понятно, выглядевшему инородным телом: ну конечно, этот чванный старикашка не забыл осуществить дворянское право на балкон. Денег вот только не было, и балкон получился размером с трактирный столик…

Один из сыскарей распахнул перед Сварогом отчаянно заскрипевшую калитку, и они направились к дому по прямой заросшей тропинке. Окна такие пыльные, что и не рассмотреть внутренности дома. Деревянное крыльцо поскрипывало и даже пошатывалось.

— Отпирайте, — распорядился Сварог.

Сыскарь достал связку ключей, найденных среди других вещей покойного Пешера. Рассуждая логически, вместе с купчей Пешер обязательно прихватил бы и ключи от дома, так что который-нибудь должен и подойти…

Подошел третий.

— Ну, ребятки, смотрим в оба, — сказал Сварог. — Мало ли что…

Низкая дверь распахнулась с жутким скрипом, в нос моментально ударил запах пыли, старого хлама и запустения. Из-под их ног в дальний угол юркнула серая домашняя мышь, не особенно даже и торопясь — интересно, почему она не сбежала из дома, где вот уже с полгода не сыщешь ни крошки съестного?

Ах, вот оно что… В комнате, где они вошли, в углу лежала аккуратно свернутая холстина, вовсе не выглядевшая пыльной. Рядом стояла парочка пустых бутылок, выглядевших так, словно их сюда принесли всего-то пару дней назад. Тут же валялся кулек с зиявшей в нем дырой, проделанной явно мышиными зубками. Ну да, конечно. Местная молодежь, надо полагать, очень быстро додумалась использовать пустующий дом для амурных дел: выпивка, закуска, холстинное ложе любви…

Интересно, как они сюда забираются? А что тут думать…

Сварог подошел к выходившему на задворки, в запущенный сад, окну, присмотрелся, потрогал створки. На подоконнике — ни следа пыли, створки не запреты на массивные кованые шпингалеты, а лишь притворены.

Распахнув их, Сварог высунулся в сад: ага, под окном даже для удобства чурбак положили.

Так и оставив окно распахнутым, обернулся.

На противоположной стене он увидел зеркало — овальной формы, высотой в половину человеческого роста, в массивной, с претензиями на вычурность, раме. Монументальное изделие, сразу видно, крайне почтенного возраста. Что же, вот оно? Или…

— Быстренько обойдите весь дом, — приказал он. — И чердак тоже. Посмотрите, есть ли здесь еще зеркала, кроме вот этого…

Оба направились к выходу с ретивым равнодушием людей, привыкших получать самые неожиданные приказы и исполнять их без размышлений. Оставшись один, Сварог подошел к зеркалу вплотную.

Да, оно было старое, очень старое: по краям разрушилась амальгама, оставив причудливые разводы, деревянная рама источена шашелем. Как ни разглядывай, ничего необычного в нем не усмотришь. Оно исправно отражало комнату, а также Сварога — как это за зеркалам водится, в его истинном облике, а не «личине».

Он так и стоял, когда вернулись сыскари, и старший доложил:

— Нигде, ваша милость, ни одного зеркала, ни висячего, ни ручного. Мы уж и в сундуки заглянули…

— Ну что же… — сказал Сварог, охваченный нешуточным воодушевлением с тревогой вперемешку. — Идите и караульте в прихожей. Никого не пускать, без моего приказа сюда не входить.

Они вышли, опять-таки без малейшего удивления. Нетерпеливо придвинувшись к зеркалу еще ближе, почти касаясь лбом прохладного стекла, он отметил, что зеркало вытерто начисто, ни единой пылинки: ну конечно, любая представительница женского пола, оказавшаяся здесь с кавалером не упустит случая, обнаружив зеркало, перед ним повертеться…

Медленно, раздельно, внятно он начал:

— Абаукирате кане ойте, абаукирате кане сабе…

Заклинание он выучил наизусть и говорил без малейшей запинки, не опасаясь ничего напутать.

— …киратумане сай!!!

Зеркало вдруг потемнело, как кусок угля, раздалось что-то вроде короткого зловещего хохота — и в лицо Сварогу ударил вихрь словно бы ледяного крошева, ослепил, отшвырнул назад, он растянулся на полу…

Что-то непонятое, странное, дикое с ним происходило.

Тело пронизали судороги, его трясло, словно ухватился за провод под током, болезненные корчи как-то странно согнули, прекрасно сидевшая на нем, по мерке сшитая купеческая одежда вдруг словно бы стала огромным бесформенным мешком, спеленавшим, как младенца. Он бился и корчился, пытаясь выпутаться, решив, что теперь уже не до секретности — что-то явно пошло не так! — громко закричал, зовя сыскарей.

И вместо человеческого голоса в комнате раздался заливистый, жалобный собачий лай.

От неожиданности Сварог забился еще яростнее — и наконец освободился от спутывавшей его ткани. Вскочил…

Но тут же упал на четвереньки, на руки… нет, на покрытые темно-рыжей шерстью собачьи лапы. Хотел поднять руку — и поднялась собачья лапа, и пришлось тут же на нее опереться, чтобы не потерять равновесие.

Несколько мгновений он разглядывал себя — живот, ноги, лапы, оглянулся за спину — и увидел кудлатый темно-рыжий хвост. Закричал, то ли от удивления, то ли от страха — и вновь вместо человеческой речи прозвучал собачий визг.

Это он сам и был…

Он стал собакой. Самой натуральной. Темно-рыжий пес стоял над клочьями разодранной одежды, лапы подгибались и дрожали, откуда-то из глубин сознания наплывало самое настоящее безумие. Это была доподлинная реальность. Это именно с ним произошло наяву. Король Сварог Барг теперь был собакой.

Окружающий мир в чем-то резко изменился. Запахи, удесятеряясь в силе, хлынули в нос, теперь он точно знал, что в разорванном мышкой кульке было яблоко и печенье, что запах вина из пустых бутылок носит явственный грушевый привкус. Запахи накатили волной, затопили, полмира теперь состояло из запахов.

И слух стал гораздо… нельзя описать, слова не подворачиваются. Сильнее, мощнее… Одним словом, и слух, как возможность чуять запахи, удесятерился в силе. Он отчетливо слышал теперь отчаянную возню в прихожей, чей-то болезненный вскрик, падение тела, яростное пыхтение борющихся, отчаянную возню, протяжный не то стон, не то всхлип, чей-то повелительный голос:

— Кончайте его!

В следующий миг дверь распахнулась, и ворвался не кто иной, как управитель городской канцелярии, господин Сувайн, с пистолетом в одной руке и скрамасаксом[6K7] в другой. Сейчас его волевое, решительное лицо было лицом убийцы.

Он выпалил с порога. Сварог не успел шарахнуться в сторону, но и боли не почувствовал. На миг лицо Сувайна исказилось от удивления, но он тут же опомнился, оскалясь, ринулся вперед, умело и ловко занося скрамасакс для страшного удара, а следом за ним, толкаясь, застревая в дверях, мешая друг другу, ломились какие-то молодчики, вооруженные до зубов…

Все происходящее Сварог видел теперь в совершенно другом ракурсе — с высоты пусть и крупного, но пса, то есть где-то на уровне человеческого пояса. Он ничего не понимал и не пытался понимать. Некогда было. Совершенно ясно, что его люди убиты, а сейчас примутся убивать и его самого, совершенно беззащитного перед дюжиной клинков…

Работало не сознание, а инстинкты. Быть может, даже не человеческие, а собачьи. Неумело развернувшись, скребнув когтями по трухлявым половицам (еще несколько выстрелов сзади!) он метнулся к окну, оттолкнулся задними лапами и выпрыгнул.

Форменным образом взвыл от боли — он удалился передними лапами и мордой о тот самый чурбан под окном. Поднялся на ноги и, ведомый тем же инстинктом, припустил вглубь заброшенного сада.

За спиной раздавались выстрелы и крики, потом выстрелы прекратились, раздался крик управителя: