Сварог понимающе ухмыльнулся. Дядюшка Яны, его императорское высочество принц Элвар (ставший при помощи Сварога заядлым самогонщиком), был, всем и каждому известно, чуточку помешан на Каталауне. Пропадал там при любой возможности, даже построил где-то в ущелье замок, где пировал не только с охотниками, углежогами, смолокурами и контрабандистами, но и с Волчьими Головами, обожал болтаться по деревенским пирушкам, ярмаркам и прочим провинциальным увеселениям, помогал деньжатами, путался с местными красотками, сто раз был посаженным отцом на свадьбах и не менее этого — своего рода крестным отцом на церемониях, заменявших здесь крестины. В Полуденном Каталауне он давно уже стал популярнейшей фигурой. Отчего именно Сварогу приходилось порой туговато: за последнее время принц Элвар четырежды заявлялся к нему, как к ронерскому королю, всякий раз ходатайствуя о помиловании очередного угодившего за решетку лихого молодца. Простодушно разводя руками, талдычил: «И за что к парнишке цепляться? Честное слово вам даю, Барг Ронерский, в жизни юноша ни одной глотки не перерезал, ни одной непорочной девы не снасильничал. Вполне приличный юноша. Ну, купца ограбил, так ведь живым отпустил и даже мула оставил. На то и купцы, чтобы их грабили, испокон веков повелось. Ну, овец угнал, так ведь все угоняют и не попадаются, а парнишку выдала какая-то зараза… Семейство самое почтенное, отца вся округа уважает, у сестры я на свадьбе был посаженным отцом, у дедушки три военных медали. Это же Каталаун, понимать надо…». Мысленно чертыхаясь. Сварог всякий раз подмахивал бумагу о помиловании и освобождении — как-никак, его императорское высочество. По крайней мере честно просил, другой член императорской фамилии на его месте самолично разнес бы тюрьму и выпустил своего протеже — и ничего бы ему за это не было, члены фамилии совершенно неподсудны земной юрисдикции…

Если не считать этих время от времени возникавших досадных недоразумений, Сварог к его высочеству относился с откровенной симпатией. Потому что человек был безобиднейший: в жизни не участвовал ни в одной дворцовой интриге, даже крохотной, никогда не стремился занять какой бы ты ни было официальный пост, придворных чинов не имел, орденов не домогался. Как пелось в старой песенке, была бы водка, да к водке глотка, все остальное — трын-трава. Белой вороной в семействе был благородный Элвар — но все с его чудачествами давно смирились…

— Ага, вот они кто, — сказал принц, останавливаясь перед ними и приглядываясь. — Барон… граф… мое почтение.

Ядреный запах доброго самогона витал вокруг него. Отстегнув свою баклагу, Элвар отвинтил серебряный колпачок, приложил горлышко к тубам и, не уронив ни капли, высосал одним махом не менее стакана. Утер губы рукавом зеленого кафтана, лихо крякнул, поболтал баклагой в воздухе:

— Не угодно ли, господа? Слеза!

— Я на службе, — ответил барон Абданк.

— Службист… — проворчал принц. — Ать-два левой… А вы, граф?

— Благодарствуйте, что-то не хочется, — сказал Сварог вежливо.

Настроение у него было невеселое, но все же не настолько, чтобы сосать из горлышка семидесятиградусное пойло — да и мало кто здесь на такой подвиг способен…

— Разучилось пить молодое поколение, — ворчал принц, завинчивая флягу. — Помню, в мою молодость так веселились, что порой замки весь день вверх ногами летали, и ничего, обходилось как-то…

— Вы не видели императрицу, ваше высочество? — спросил Сварог.

— Отчего же не видел? Довелось… А лучше бы и не видел… — буркнул Элвар. — Потому что я на нее сегодня смотреть не могу, не ругаясь мысленно углежоговскими словечками… Черт знает что… Я не замшелый консерватор, но есть же пределы… Ах, да! — он грузно развернулся в сторону Абданка. — Вот что, службист вы наш… Вы что, так ничего и не предпримете?

— По поводу? — казенным тоном осведомился Абданк.

— По поводу этого типа, что к ней прилип. Как прилип с самого начала, так и отлипнуть не может. Сколько можно возле нее отираться?

Барон тем же казенным тоном произнес:

— Данная маска не допускает никаких нарушений этикета. Нет правила, запрещавшего бы кавалеру в случае соблюдения этикета оставаться кавалером императрицы сверх определенного времени. Сама императрица неудовольствия не высказывает и о вмешательстве не просит. Что-то не так, ваше высочество?

— Да не нравится мне этот хлыщ, вот и все, — сказал Элвар упрямо. — Хоть ты тресни, не нравится.

— И это все претензии?

— А что, мало? — с досадой спросил принц. — У нас в Полуденном Каталауне есть, знаете ли, бабки, учат, как людей различать. Говорю вам, не нравится он мне…

С величайшим терпением Абданк ответил:

— Ваше высочество, у вас, в Полуденном Каталауне, конечно, есть масса интересного… Но я-то руководствуюсь уставом службы. Данная маска магическими способностями не обладает, оружия не имеет, этикета не нарушает, неудовольствия императрицы не вызывает. Не вижу причин для вмешательства…

— Ну так я сам вмешаюсь, — сопя, пообещал принц. — Подойду, да как шарахну фляжкой по башке… Благо это и не лар вовсе…

Абданк бесстрастно сообщил:

— Вы не можете не помнить этикета, ваше высочество. Лицо, затеявшее на маскераде скандал или драку, подлежит немедленному удалению, невзирая на личность…

— Да помню… — сварливо откликнулся принц. — Вы ведь, службист этакий, мне и размахнуться толком времени не дадите, а?

— Не дам, — сказал Абданк вежливо.

— Законники… — проворчал принц. — Ничего, тут есть несколько моих дворян, а они все ха-аррошие фехтовальщики. Я этой маске обеспечу добрую дуэль, с которой она своими ногами ни за что не вернется…

— Ваше право, — сказал Абданк. — Но исключительно за пределами дворца… Ваше высочество, почему бы вам не пойти потанцевать? Здесь много новых дам…

Фыркнув, его высочество сообщил:

— Как гласит пословица, куртуаз-винохлеб годен только во гроб. Чем-то одним надо заниматься. Нет, конечно, я женского пола не чураюсь… Знали бы вы, господа, какая на речке Гин обитает мельничиха… И, между прочим, вдовая… Но это совсем другое дело, господа. Вы себе только представьте: ясный солнечный день, щебечут птицы, жужжат пчелы, размеренно шумит мельничное колесо, и тут появляешься ты с букетом цветов… А на грубо сколоченном столе в тенечке, под деревом, уже свежайшие хлеб и сыр, ветчина розовеет, огурчики малосольные с отрезанными концами, кувшин вина… А в амбаре копна свежескошенного сена… Вот она где, господа мои, поэзия и романтика. А эти все маскерадные стервочки… — он подался вперед и ловко сцапал Сварога за локоть. — Граф Гэйр, можем мы пару минут поговорить наедине?

— Разумеется, — сказал Сварог, шагая за стиснувшим его руку принцем.

Никакой досады он не испытывал и неприятного не ждал: если уж его высочество обращается не к королю Ронерскому, а к графу Гэйру, безусловно не будет просить за очередного разбойничка с лесной стежки или попавшегося в королевском лесу браконьера, у которого дома семеро по лавкам, а прадедушка тридцать лет беспорочно прослужил писарем в ратуше…

Выпустив его локоть, принц приподнял портьеру, закрывавшую одну из многочисленных ниш, зло фыркнул, явно обнаружив там уединившуюся парочку. Та же история повторилась и у второй портьеры, а вот за третью, мельком туда глянув, Элвар скользнул с бегемотьей грацией.

Сварог вошел следом. Его высочество, ругаясь под нос, пытался удобно расположиться на мягком диване, обтянутом синим плисом в золотой цветочек, и это, конечно же, плохо у него получалось: диван был широкий, а спинка, далеко отстоявшая от кромки — совсем невысокая. Что поделать, ниши эти предназначались не для мужских конфиденциальных бесед — все здесь продумано именно для удобства влюбленных парочек, коим и не нужно удобство в вертикальном положении…

После нескольких безуспешных попыток устроиться уютно Элвар, яростно плюнув, уселся на краешек дивана, как школьник в классе. Сварог устроился рядом. Легонько отодвинул протянутую флягу.