— Скверно, — искренне сказал Сварог.

— Куда сквернее. Словно пожарная тревога… На «Призраке», знаете ли, пленных вешали и топили, подрезав поджилки — дело прежде небывалое. И раскладывали табуном малолетних девочек посимпатичнее. В конце концов, встали мы под горротскую «кляксу», начали опять-таки плавать черт-те куда с теми же непонятными поручениями и грузами… Долго рассказывать, да и ни к чему. Если кратко, превращаемся в законченное отребье, вот-вот души погубим окончательно и бесповоротно. Опять вот в Винету приперлись, значит, жди очередных пакостей…

— Настолько плохо с капитаном?

— Я же вам говорю — обмороченный. Кораблем уже не он командует, а эта стерва.

— Ну, а вы что же? — спросил Сварог. — Видавшие виды волки морские?

Палубный мастер взглянул на него, словно шилом кольнул:

— Позвольте поинтересоваться, ваше величество, вы долго барахтались, когда она вас разложила? А ведь разложила, не отпирайтесь, чего уж там… Вот вам и ответ. Был у нас штурман… он и сейчас остался на борту, только… Парень был лихой, видывал виды, он всерьез собирался, когда начало перехлестывать через край, чикнуть ее ножом по горлу, не мудрствуя, да сбросить потихоньку за борт. Только она обернулась раньше. Отымела его, как вас давеча, и ходит он теперь, как кукла на коромысле у комедианта, в рот ей смотрит, первым бросается выполнять приказ… Не он единственный. Она многих через себя пропустила — и парни потеряли всякую волю, куклами стали. Ведьма… Меня она не трахала — не бог весть какое сокровище, чего уж там, — но я на собственном опыте убедился, что она может. Вот этой самой рукой я ей наводил пистоль в спину, когда подвернулся удобный случай. Никого на палубе, ищи ее потом по морскому дну… Не смог, понимаете? Она даже не оборачивалась. Чем-то таким от нее шибануло, что рука опустилась сама собой, и поднять я ее больше не смог, словно пистоль весил целый ласт. Конец кораблю…

— Ну, а чем я вам могу помочь, как по-вашему? — спросил Сварог угрюмо.

— Может, еще не поздно? Я о Джагеддине. Может, его еще можно, как бы это говоря, вылечить? Я слышал, если пристукнуть ведьму, обмороченных еще можно вернуть в прежнее состояние…

— И вы, кончено, на меня хотите возложить эту почетную обязанность? — спросил Сварог. — Честно вам признаюсь, меня жизнь давно отучила от чистоплюйства… но если и у меня не выйдет? Скажу вам по секрету, я — человек абсолютно невосприимчивый к черной магии, она на меня не действует, так уж обстоит… Но ведь смогла же она и меня завалить в койку, лишив всякой воли…

Бунак надолго задумался, вертя пустой стакан. Сварог терпеливо ждал. Стояла ватная тишина, словно они оказались одни в целом мире. От нечего делать Сварог тем временем проверил окружающее — и должен был признать, что палубный мастер верно обрисовал положение дел. Вокруг не было ни следа черной магии — просто-напросто какая-то затхлость. Только так и можно было передать словами человеческой речи это ощущение.

— Есть, конечно, риск, — сказал наконец палубный мастер. — Но вот какие у меня соображения… Вы, как-никак, человек непростой, знаменитый герой. Пусть даже, как это обычно водится, половина россказней про вас выдумана начисто, но все равно, вы в этом мире столько наворотили… Вдруг да вам она руку с пистолетом не отведет? И ваш ножик от глотки убрать не сможет? И потом, знатоки говорят, что ведьма не может держать толпу. У них здорово получается обрабатывать людей поодиночке, подчинять и обморачивать — а вот против решительного многолюдства у нее кишка тонка. Сколько было случаев, когда ведьм одолевали громадьем — вязали, сжигали к чертовой матери, просто убивали. Исстари повелось так, что ведьма бессильна против многих…

«Что-то в этом есть», — подумал Сварог. Смогли же ее как-то одолеть в Готаре, скрутили, на костер поставили, хотя она и тогда уже, никаких сомнений, была тем, что есть. И сожгли бы за милую душу, не появись плохо разбиравшийся в реалиях этого мира благородный избавитель…

— Мы сделаем так, — сказал Бунак. — Среди ребят — тех, кому решительно не по нраву все это похабство — давно уже ходят шепотки насчет мятежа и бунта. Но для удачного мятежа нужен толковый главарь, а вот с этим как раз напряженка. Я не гожусь, честно вам признаюсь. Я уже не прежний. Она меня подрубила, зараза, я ее начал не на шутку бояться, и, прислушиваясь к себе, чую, что может не хватить духу… Вы — другое дело. Ну как же, сам король Сварог, овеянный грозной славой… Короче, я поговорю кое с кем из надежных. Раздую уголечки. И, когда настанет подходящий момент, вывалим всем скопом с вами во главе…

— Если она раньше не прознает, — сказал Сварог серьезно. — И не примет свои меры.

— А у вас есть выбор, государь мой король? — поморщился Бунак. — Вы с нами в одной лодочке, не забывайте. Заперты на «Призраке», как в тюрьме. Джагеддин, конечно, твердит, что обязан вам жизнью и добро помнит крепко — но ведь весь фокус в том, что капитан наш уже не прежний. Кто его знает, что может случиться, что там она ершит на ваш счет… Я ведь вас не запугиваю, сами понимаете, всего лишь излагаю положение дел. Как ступили вы на борт, так и оказались повязаны одной веревочкой… Может, скажете, что я не прав?

— Да нет, — сказал Сварог задумчиво. — Вы совершенно правы, любезный мой палубный мастер, не могу этого не признать…

— Значит, можно на вас рассчитывать?

— Конечно, — сказал Сварог. — И, чтобы не тянуть кота за хвост, с ходу предлагаю план действий. Мы с вами сейчас возвращаемся на корабль, там вы втихомолку собираете полдюжины ребят, которым можете всецело доверять даже в нынешних условиях… Столько-то наберется? Отлично. Мы все вместе идем в каюту к этой стерве и поступаем с ней… решительно. Вполне может оказаться, что правы старики, когда уверяют, что ведьма не способна обморочить толпу…

— Вы серьезно?

— Совершенно, — сказал Сварог. — Мне не особенно хочется, но могу взять главное на себя — я давно уже тружусь королем, а это ремесло очень быстро выбивает из человека излишнюю чувствительность… Ну, а Джагеддина мы поставим перед фактом. Вы сами говорили, со смертью ведьмы обмороченный возвращается в ясное сознание… Что приуныли?

— Да не приуныли вовсе, — досадливо сказал палубный мастер. — Загвоздка в другом… Я до сих пор не знаю, как «Призрак» всякий раз попадает в Винету. И никто не знает, кроме Джагеддина, а у него ведь не спросишь… Хорошо, если это он умеет проводить сюда корабль, а если это ее труды? И если мы ее прикончим, чего доброго, застрянем здесь, вот я чего в первую голову опасаюсь. Вряд ли местные власти — а тут должны быть какие-то местные власти, что бы под этим словом ни понимать — нас после всего этого милостиво отошлют в наш мир…

— Резонно, — сказал Сварог. — Я об этой стороне дела не подумал. Ну хорошо, пусть будет мятеж, когда мы вернемся в более приглядные места… Пойдемте? Мне здесь, честно вам скажу, не нравится.

— Это с непривычки, — угрюмо сообщил палубный мастер. — Жили б вы на «Призраке» последний годик, вам бы эти места показались как раз уютным уголком, безопасной пристанью. Верно вам говорю. На борту давненько уж не жизнь, а расстройство — по ночам какие-то мохнатые, вроде кошки, на вантах раскачиваются, свищут и хохочут так, что у ночной вахты волосы седеют, вдоль бортов порой промелькнет что-то непонятное, но определенно поганое, звуки разные, огни вроде «болотных манков»… А у Джагеддина в каюте и того почище — отрезанная голова.

— Ну, это еще скромно, — сказал Сварог, припомнив капитанскую каюту «Божьего любимчика» и иные ее украшения. — Знавал я одного капитана — он и сейчас здравствует — так у него голов висело на стене с полдюжины…

— И поди смирнехонько висели? Глазами не лупали и не болтали?

— Ну да, — сказал Сварог. — Не припомню за ними что-то подобной посмертной живости…

— Ну, это другое… Голова у Джагеддина в каюте — живая. Ясно вам? Пришпандорена на чем-то вроде блюда, лупает глазами, а по ночам, слуга клянется, с Джагеддином разговаривает почти нормальным голосом. Есть такое подозрение, раздобыл он ее как раз здесь — возвращался однажды с большущим узлом…