Спать Сварогу отчего-то не хотелось — видимо, долгое пребывание в беспамятстве сошло для организма за длительный здоровый сон. Да и напряжение нервов давало себя знать. Так что хватало времени, чтобы о многом подумать трезво и рассудочно…
Бессмысленно было гадать сейчас, кто из его людей погиб при взрыве, а кто уцелел. Кто-то определенно погиб, а у кого-то были все шансы уцелеть: например, у Мары с Гаржаком, находившихся на корабле, в отдалении от суши. Зато те сыскари, что остались ждать поодаль от ворот, наверняка, бедолаги, попали под взрыв…
Итак, часть тех, кто прибыл с ним в Фиарнолл, уцелела. Но вот дальше-то что? Его, несомненно, начали искать практически сразу, насколько это вообще было возможно в наступившей сумятице, — но, ручаться можно, ни одна живая душа не в силах догадаться, что некий начальник конвоя, озабоченный тем, чтобы сошелся счет вверенного его попечению поголовья, решил, добрать разницу за счет первых подвернувшихся под руку мирных граждан… Зная Мару и Гаржака, зная остальных — например, баронессу, которая в ночной вылазке не участвовала, а оставалась в городе — можно с уверенностью говорить, что сейчас к месту взрыва согнали все наличные полицейские силы Фиарнолла. И, ничего не объясняя им прямо, велели, надо полагать, из кожи вон вывернуться, но просеять через сито каждую кучку вырванной взрывом земли в поисках живых и мертвых. Да, примерно так и будут действовать его люди, обнаружив, что король пропал без вести.
Короля, разумеется, не найдут ни живым, ни мертвым. И тогда… А вот тогда — ничего. Если не отыщется свидетелей, видевших, как этот сраный вертухай уволакивал на плавучую тюрьму беспамятных, поиски зайдут в тупик. Можно привлечь хоть целую армию, но какие задачи прикажете перед ней поставить, если известно, что король словно в воздухе растаял? То-то…
Оставалась слабая надежда на старуху Грельфи, способную с помощью каких-нибудь ухваток из своего не особенно богатого арсенала учуять Сварога на плывущем к Катайр Крофинду корабле, — но надежда, вот именно, слабая. Дохленькая, если откровенно. Может, старуха сумеет, а может, и нет…
Само собой разумеется, следует отмести громогласное обращение к вертухаям. Нет смысла называть себя, перечислять свои титулы, настаивать на своей подлинности, грозя виселицей и плахой. Все равно никто не поверит, как не поверил бы он сам на их месте. Чересчур фантастично. Если исключить полтора десятка посвященных в тайну людей — при том, что неизвестно, сколько из них вообще осталось в живых — весь окружающий мир пребывает в уверенности, что король Сварог сейчас находится в своем латеранском дворце, из-за плохого настроения заперся в покоях и на людях почти не появляется, разве что пару раз в день проходит по галерее, прогуливается по плоской крыше.
Между прочим, это недалеко от истины: роль Сварога во дворце выполняет примитивная обманка, бестелесное подобие, двойник-призрак, оставленный там Сварогом для пущей убедительности.
Нет, ни одна собака не поверит, что властелин чуть ли не всего Харума вдруг оказался переряженным в фиарнолльском порту. Только на посмешище себя выставишь, объявляясь. Этот вариант отпадает.
Остается либо покорно дожидаться прибытия на остров и попытаться что-то предпринять там, либо в полном соответствии с приключенческими романами (а также подзабытой идеологией марксизма-ленинизма, предписывающей угнетенным непременно восставать против угнетателей) поднять сотоварищей по несчастью на бунт, передушить вертухаев, захватить корабль…
Вариант номер два по здравому размышлению представал решительно невыполнимым. Препятствовала специфика плавучей тюрьмы. Здесь, в камере, бунтовать можно сколько угодно — весь бунт сведется к матерным выкрикам и напрасной беготне от стены к стене. Конвой на подобный «мятеж» не обратит особого внимания, разве что посмеется от души, наблюдая все это сверху, с безопасного расстояния…
Чтобы захватить корабль, нужно перебросить наверх достаточное количество людей, а сделать это невозможно: лестницы нет, высота помещения — более четырех уардов, люк надежно закрыт решеткой с железными шипами. Выстроить живую пирамиду, чтобы карабкались друг по другу? Едва начнешь сооружать, конвой заметит и примет меры. Противодействие подобным выходкам наверняка отработано до мелочей — не первый год возят на острова каторжников, не первое десятилетие и даже не первый век…
Проковырять дырку в борту, достаточную, чтобы туда протиснулся человек? Отпадает. Доски из какого-то особо прочного дерева, испокон веков применяемого в кораблестроении, соединены на совесть. Щели между ними не оттого, что борт рассохся — как показалось сначала ему, сухопутному, — а потому, что бесчисленные смены заключенных от нечего делать мало-помалу выдернули всю паклю, коей щели были некогда конопачены. На чем и успокоились, прекрасно понимая, что голыми руками борт не проковыряешь…
Разобрать пол, или, если следовать морской терминологии, палубу? Но она тоже из добротно сколоченных досок. Да и под ними — не желанная воля, а то ли пушечная палуба, то ли грузовой трюм. Голыми руками опять-таки не справиться. Отпадает. Господи ты боже мой, до чего дурацкая ситуация! Не менее сотни человек, готовых на все, чтобы отсюда вырваться, но повести их в драку нет никакой возможности…
Он перебирал свои магические способности, но не находил среди них той, что могла бы помочь в данном конкретном случае. Можно отвести глаза конвою, стать для них невидимкой — но это имеет смысл проделать, лишь оказавшись наверху. А чтобы оказаться наверху… снова пошла сказка про белого бычка. Замкнутый круг. Шансы появятся, когда окажешься наверху, а наверх ни за что не попасть…
Он встрепенулся, поднял голову, заметив, что люди вокруг оживились не на шутку. Наверху, над люком, началось какое-то шевеление, тени стражников то и дело перекрывали тень от решетки, лежащую на грязных досках.
— Что такое? — спросил он соседа, уже усмиренного, приведенного к полной покорности.
Тот без тени насмешки отрапортовал:
— Хавку будут раздавать, ваша милость. Одно счастье в нашем положении — пожрать от пуза, благо есть возможность. Они ж нас не собираются голодом морить, им, тварям, наоборот, нужно, чтобы мы пахать принялись в полную силу, едва сойдем с корабля на этом долбанном Крофинде… Сидите, не дергайтесь, у нас с вами номера чуть ли не в самом хвосте.
Послушав совета старожила, Сварог остался сидеть в своем углу. Наверху шумно завозились, отвалили решетку, и в люке тут же показалось несколько лезвий гуф — здешнего подобия алебард. Солидные лезвия, шириной в две ладони и длиной поболее локтя, начищенные и наточенные на совесть, снабженные кучей крючков, фигурных вырезов и острых завитков. Судя по их виду, вертухаями командовал толковый служака, ревностно следивший за материальной частью, — лезвия, острия и крючья так и сверкают солнечными зайчиками, до бритвенной остроты отточены, башку смахнут в два счета. А меж ними виднеются раструбы «чертовых дудок» — заряженных картечью мушкетов. Все продумано, мать их за ногу. Даже если сыщется акробат, способный одним прыжком оказаться на верхней палубе, — еще в полете напорется на заботливо подставленное лезвие или попросту получит дубинкой по башке…
Наверху деловито рявкнули без всяких эмоций: — Номер один! — и проворно опустили плетеную корзину на прочной веревке. Кто-то бросился к ней, расталкивая соседей, выгреб содержимое и, прижимая его к груди обеими руками, замешался в толпе. Корзина моментально взлетела вверх. Очень быстро наверху раздалось:
— Номер два!
Корзина вновь опустилась, стукнувшись круглым днищем о грязные доски, и все повторилось. Раздача пайки происходила в быстром ритме — опять-таки отработано за столетия…
В конце концов Сварог дождался своей очереди, вернулся на свое и принялся разглядывать пищевое довольствие. Сосед оказался прав: голодом тут морить не собирались, наоборот, делали все, чтобы будущие герои трудового фронта сохраняли силы. Изрядный кусок сыра, шмат солонины, краюха хлеба и кусок сахару размером с куриное яйцо. Для дневного пайка вполне прилично — а из объяснения соседа явствовало, что это как раз дневной паек.
