Одно он понимал уже теперь – почему Асверус заложил мины с одной стороны реки. Речушка некогда впадала в могучий Рон, по которому и приходили, надо полагать, подлодки. С другого направления они попросту не могли бы появиться – там текли жалкие ручейки, образовывавшие некогда Гиуне…
Герольд орал что-то про «закоренелого в прегрешениях и предерзостном разбое брате, опозорившем деяние». Барабаны затрещали мелкой дробью, взвыли дудки – это четверо стражников наконец-то повели к ступенькам фундамента первого приговоренного, и толпа радостно загомонила.
Сварог мрачно смотрел перед собой.
И вдруг встрепенулся, совсем не по-королевски вытянув шею. Никакой ошибки – меж четырьмя неуклюжими стражниками шагал со связанными за спиной руками не кто иной, как старый знакомый, отец Грук, лесной пастырь. Совсем не изменившийся за эти годы, высоченный, огромный, со шрамом на щеке, в рваной коричневой рясе, быть может, в той же самой. Вот только сейчас он не выглядел жизнерадостным и беззаботным – по вполне понятным причинам – и румянец исчез с лица…
Сварог вдруг осознал, что он уже стоит на ногах – и машет алым платком так, словно сидит на необитаемом острове который год и пытается теперь привлечь внимание корабля, который преспокойно проходит мимо, не замечая, не обращая внимания…
Кто-то уже вопил справа от него, надсаживаясь от служебного рвения:
– Остановить казнь! Остановить казнь! Король милует!
И кто-то опрометью бежал к стражникам, боясь не успеть, не угодить… Толпа моментально замолчала. В отлаженном механизме определенно случился сбой.
Перед Сварогом неведомо откуда возник бургомистр – с искаженным злым лицом, закричал с причудливой смесью почтения и упрямства:
– Ваше величество, умоляю вас, одумайтесь! Этому головорезу там самое место!
И вставший рядом с ним местный королевский прокурор подхватил:
– Ваше величество, прошу вас, перестаньте! Сварог посмотрел на них с неподдельным удивлением:
– Я, кажется, недвусмысленно выразил свою волю?
Бургомистр и прокурор на два голоса заорали:
– Государь, пожалуйста, не вмешивайтесь! Вольный воздух захолустья сделал свое дело – оба никогда в жизни не общались с венценосцами, у них попросту не выработалось нужных рефлексов… Вот и упорствовали, погрязнув в провинциализме своем – благо губернатор, видя столь вопиющее нарушение этикета, оцепенел от растерянности и в события не вмешивался.
Вот только Сварог давным-давно выработал необходимые для него рефлексы. Не вступая в пошлую перебранку, он выпрямился, набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул:
– Я что, уже не король?! Молчать!!!
Всё вокруг него моментально пришло в движение. Свистнул выхваченный из ножен меч – это Барута с перекошенным от ярости лицом заслонил Сварога, надвигаясь грудью на осмелившихся противоречить. С обеих сторон подскочили гланские дворяне, тоже с мечами наголо, и остальные телохранители ринулись к дубовому креслу. Вокруг моментально засверкали клинки, и часть их касалась ослушников, вмиг потерявших дар речи.
Не оборачиваясь, Барута громко спросил:
– Г'дарь, прикажете пластануть эту сволочь от плеча до жопы?
Гланфорт, стоявший слева, громко взвел курок пистолета, направленного в живот бургомистру.
– Всем молчать! – рявкнул Сварог на всю прилегающую равнину. – Всем по местам! Король распоряжается!
Не сразу, но понемногу восстановилась прежняя диспозиция – телохранители встали на свое место, губернатор, так и не обретя дар речи, грозил кулаком обоим нарушителям этикета, а они стояли ни живы ни мертвы. Народ безмолвствовал. Всем ясно было, что происходит нечто необычное.
– Бумаги сюда, – распорядился Сварог металлическим голосом, уже на полтона ниже. – Живо!
К нему моментально протолкался мозгляк в мундире юстициарного ведомства, пылая энтузиазмом, на вытянутых руках протянул лист и, очевидно, усмотрев в происходящем свой звездный час, зачастил:
– Извольте взглянуть на экстракт, государь, составлен мною по всем правилам делопроизводства… Лично мне сразу показалось, что дело тут нечисто, да отдельные своевольники…
– Молчать, – сказал Сварог.
Пробежал взглядом лист, покрытый убористыми строчками, выведенными аккуратнейшим канцелярским почерком. Поднял брови:
– Прокурор… Это что за хрень собачья? Виселица-то почему? Я что-то не усматриваю в этом вот документе ни смертоубийства, ни «особо дерзкого насилия для жизни и здоровья»… Извольте объясниться, пока я не осерчал всерьез …
На прокурора было жалко смотреть. Он вмиг постарел лет на десять. И жалобно протянул, обливаясь холодным потом:
– Общая злокозненная направленность поступков… Закоренелость в прегрешениях…
– Это еще не основания для…
– Закоренелость… – сказал прокурор.
– Повешу, – ласково пообещал Сварог. Прокурор замолчал, подавившись собственным языком. Сварог мысленно досчитал про себя до десяти и произнес уже совсем спокойно:
– Король прощает осужденного. Подведите его сюда.
Кто-то кинулся в ту сторону – и, заушая неповоротливых стражников, мало что понимавших в происходящем, буквально заставил их препроводить отца Грука к дубовому креслу.
– Вы меня узнаете, отец Грук? – спросил Сварог. Лесной пастырь смотрел на него пытливо, с непонятным выражением лица. Пожал плечами:
– Кабы знать, ваше величество, должен я вас узнавать, или лучше промолчать…
– Глупости, – усмехнулся Сварог. – Граф Сезар, замок, ваша паства… Развяжите ему руки (к отцу Груку с разных сторон кинулись доброхоты, мешая друг Другу). Рад вас видеть, отец. Как я вижу, характер у вас по-прежнему неугомонный, не умеете жить спокойно…
– Каким Господь создал, – прогудел отец Грук смиренно.
К уху Сварога просунулся тот самый судейский, волнуясь, даже ножками суча в погоне за фортуной:
– Ваше величество, изволите знать… Когда отец Грук и его… гм, молодцы… нагрянули к бургомистру в гости, они его, мало того, что ограбили дочиста, так еще заставили долговые расписки слопать все до одной, вот его милость бургомистр и осерчали малость, а его благонадзирание господин прокурор, свояком бургомистра будучи…
Оба поименованных смотрели на него с бессильной злостью – а судейский крючок приосанился, даже словно стал выше ростом, придав своей физиономии горделивое выражение, свойственное отважному борцу за правду. После того, как Сварог соизволил милостиво ему улыбнуться, судейский окончательно поверил в свою фортуну и ничегошеньки уже не боялся…
– Я все понял, – сказал Сварог. – Что же, вы свободны, отец. Давайте остальные экстракты. – Он пробежал их глазами и чуточку поскучнел. – А вот это уже другое дело… Совсем другое дело, господа… Не только многочисленные грабежи и разбои на дорогах, но и загубленные души на совести – у одного два стражника, у второго полицейский чиновник… – он посмотрел отцу Груку в глаза. – Совсем другое дело… Спутники ваши по законам вполне заслужили…
– Ваше величество, – сказал отец Грук убежденно, с серьезным лицом. – Я вам и не буду доказывать, что они святые. Чего уж там, не святые они вовсе, и добычу как-то не раздавали сирым и обездоленным, а в кабаках спускали, и за каждым, тут бумага кругом права, числятся упокоенные полицейские крючки. Правда, в честной схватке упокоенные, ну да вы правы, дела это не меняет. Но я не о том… Будьте так любезны, отмените уж некстати у вас вырвавшиеся милостивые слова касательно моей ничтожной персоны и велите, чтобы меня препроводили туда, куда с самого начала собирались, да благодаря великодушию вашему заминочка вышла…
– С ума вы сошли, отец? – спросил Сварог почти грубо.
– Никоим образом, государь. Просто, понимаете ли… Несправедливо будет, если у меня и моей паствы этаквот разойдутся дорожки, я пойду в одну сторону, а они – в другую. Позвольте уж и мне с ними. Так оно выйдет честнее. Знаете ли, это не самые благонравные ребята на свете… но и не самые худшие. Слишком уж многое меня с ними связывает. И не могу я их бросить сейчас, не по-человечески выйдет, не по лесному братству…
