– Под стражей сейчас находится ровным счетом пятьдесят восемь человек, – сказал министр полиции. – Включая как профессоров со студентами, так и всех, кто оказался в зоне оцепления, когда прискакали три платунга конной полиции.
– Та-ак… – растрерянно протянул Сварог. – Но насколько я знаю Ремиденум, там незамедлительно ударят в колокол, объявят мятеж… на что, кстати, они имеют неотъемлемое право согласно древним традициям…
– Уже ударили, ваше величество, – понурился Интагар. – Вход в Ремиденум закрыт баррикадами, все его обитатели толкутся на улицах, высказывается идея идти на выручку и освободить всех арестованных. А это совсем серьезно, государь. На территорию Ремиденума мы не вправе вводить полицию или войска, но когда они окажутся на улицах, став тем самым подвластны нашей юрисдикции, неизбежны столкновения и кровь… Даже в предыдущее царствование такое случалось трижды. Среди студентов Ремиденума много дворян, имеющих право носить меч, – в том числе иностранных, даже с Сильваны… Всякий раз дело кончалось кровью, дипломатическими нотами, Монфоконом…
– И что же делать?
– На прилегающих к Ремиденуму улицах уже сосредоточивается конная полиция и драгуны десятого легиона, – бесстрастным тоном доложил министр полиции. – Стрелки размещены на крышах. Если они выйдут, беспорядки не дадут значительного распространения, все будет погашено в зародыше… И я заранее предвижу конфуз и международный скандал…
– Черт бы побрал и полицию, и законы, и этих ваших ученых… – в сердцах сказал Сварог. – Мне что, нечем заняться? Тихо, король думать будет!
Он упер локти на стол, опустил на них голову и несколько минут сидел так. Когда вскинул глаза, сиял от радости:
– Интагар, мошенник вы этакий, что бы вы делали без мудрого короля Сварога! Где располагался бюст?
Не раздумывая, министр полиции прилежно доложил:
– На кирпичиной подставке, пристроенной к стене. Вообще-то, он там находился добрых восемьдесят лет…
– И я еще должен вас учить? – поморщился Сварог. – Моментально подыщите какого-нибудь подрядчика, смотрителя, реставратора, по чьей вопиющей халатности и недосмотру подставка пришла в негодность, что повлекло самостоятельное падение бюста на мостовую. Бюст упал самостоятельно, ясно вам? Из-за ветхости подставки и нерадения тех, кто призван был ее вовремя ремонтировать. То, что это оказалось сопряжено с… научным диспутом, – чистейшей воды совпадение, и не более того. Найдите, кого посадить. Потом тихонечко выпустите, я его помилую… а если отыщется среди подрядчиков или смотрителей вор или казнокрад, заслуживающий петли или тюрьмы, тем лучше, можно и не миловать… Ясно вам? Автору доклада и прочим полицейским чинам внушите, что они прискорбно ошиблись… уж вы-то сумеете, хороший мой! Доклад переписать. Арестованных выпустить и разогнать по домам. Обоих профессоров – ко мне. Я их проработаю с песочком, чтобы надолго запомнили…
…В чем нельзя было упрекнуть Интагара, так это в медлительности. Обоих ученых профессоров доставили даже быстрее, чем Сварог ожидал.
Выйдя в Рубиновый зал – с малой короной на голове, постукивая золоченым посохом, украшенным гербами и коронами всех подвластных ему земель, – Сварог умышленно медленно приблизился к обоим провинившимся, понуро стоящим в окружении полудюжины бравых полицейских капралов. Профессор Гизехартен был худ, высок и печален. Профессор Фалер был невысок, толстоват и печален. Судя по лицам, они успели прочувствовать, проникнуться и живо представить себе, что ожидало их впереди…
– Великолепно, – произнес Сварог ледяным тоном, озирая обоих суровым взором. – Значит, вот так и выглядят почтенные слуги науки, обязанные подавать пример юношеству, сеять разумное, доброе и вечное…
Следований за ним по пятам лейб-летописец ожесточенно чиркал карандашом в огромном блокноте. Специально для него Сварог внушительно повторил:
– Да, вот именно – сеять разумное, доброе и вечное… Вы полагаете, господа, что похожи сейчас на людей, способных осуществлять столь благородное предприятие? Посмотрите на себя! – рявкнул он от души. – Стыд и срам!
Пожалуй, он не преувеличивал. Оба предводителя враждующих армий являли собою самое печальное зрелище: круглые береты с серебряным изображением совы оба в схватке потеряли, плащи тоже, одежда изорвана и грязна до неприличия. Каким-то чудом профессор Фалер ухитрился сохранить в неприкосновенности золотой дворянский пояс, над которым торчало из огромной прорехи голое поцарапанное брюхо, наглядно свидетельствовавшее, что его обладатель вовсе не был аскетом и знал толк в чревоугодии.
– Срамота, – громко заключил Сварог, ткнув концом посоха в вышеупомянутое брюхо, отчего его обладатель зябко поежился и загрустил еще больше. – Не профессора, а бродяги из-под моста… Да вдобавок повинны в коронном преступлении… Каковое на сто шагов попахивает то ли Стагаром, то ли Монфоконом…
Худой профессор дробно постукивал зубами. Чревоугодник мелко трясся. Сварог со вкусом разглядывал их, уверенный, что сумел привести в должное состояние.
– Можете вы что-нибудь сказать в свое оправдание? – осведомился он раздраженно. – Вот вы… Толстяк протянул, обливаясь потом:
– Тр-радиции, ваше величество… Вековые традиции…
– Интересно, – сказал Сварог. – Сшибать с постаментов изображения моих достославных предков, выходит, – вековая традиция? Пожалуй, все-таки не Стагар, а Монфокон… – Он всерьез был разозлен на этих болванов, едва не устроивших самый настоящий городской бунт. – С такими традициями вам там самое место…
Толстяк пал на колени, невнятно бормоча что-то насчет полнейшего раскаяния и надежд на милость короля. Худой более-менее держался – но от него стал распространяться какой-то подозрительный запашок.
Безжалостно выждав еще некоторое время и решив более не затягивать забаву – иначе, чего доброго, обоих кондрашка хватит, – Сварог веско сказал:
– Счастье ваше, что мое величество в добром расположении духа. К вашему везению, господа мои, недоразумение выяснилось. Бюст доблестного Эльгара Великого упал не в результате вашего безответственного поведения, а вследствие преступной халатности смотрителей…
И подумал, что оба наверняка не испытывали в своей долгой жизни нахлыва столь могучего, пронзительного, всеохватывающего счастья – только что стояли перед плахой, и вдруг им объявили, что вышла ошибочка…
– Встаньте, вы же дворянин, – сказал он толстяку. – На сей раз вы легко отделались, но смотрите у меня… Я вас буду держать на заметке… – И, потеряв интерес к забаве, спросил: – Из-за чего, собственно, разгорелась потеха?
Мгновенно воспрянувший толстяк, тыча в противника пальцем, возопил:
– Государь, этот невежда и шарлатан осознанно и злоумышленно вступил на путь фальсификации научных данных!
Худой заорал в ответ:
– Только такой болван, как ваша милость, может перепутать ценный научный документ с фальшивкой!
Еще миг – и они вцепились бы друг другу в лохмотья, но Сварог мигнул капралам, и те с большой сноровкой разделили драчунов.
– Вы еще перед моим королевским величеством на кулачки сойдитесь… – сказал Сварог. – Стыдно, господа! Можете вы внятно объяснить, что вас ввергло в такую, с позволения сказать, ажитацию? Каков предмет спора?
Понемногу из потока взаимных оскорблений и попреков в шарлатанстве стала выкристаллизовываться научная истина. Оказалось, что оба служили по кафедре поэзии и посвятили свою жизнь творчеству Асверуса, о коем сочинили многочисленные труды – опровергающие друг друга, как легко догадаться. Худой профессор, нырнув в пыльно-паутинные недра архивов, извлек оттуда обветшавший документ, по его мнению, неопровержимо доказывавший, что Асверус был как-то связан с королевской разведкой и выполнял в Латеране некие тайные поручения. Что радикальным образом противоречило концепции толстого профессора, по которой именно тогдашний начальник королевской разведки был в числе главных гонителей великого поэта, его первым врагом и чуть ли не сам направлял руку неизвестного убийцы. Естественно, концепции моментально столкнулись с неописуемым шумом и скандалом. Последствия известны во всех подробностях.
