Эрвин София даже не стал сопротивляться року. Коль суждено, то так и быть, ничего не попишешь. Неизвестно, сколько еще раз в подлунном мире ему предстоит чихнуть, но очевидно, что число неумолимо убывает, как песок в часах. Рано или поздно герцог Ориджин издаст последний, едва слышимый чих, утрет нос слабеющими пальцами и выронит наземь славный платок, который так и не успел передать в наследство сыну…

Лишь одно хорошо: кайр Джемис начал приходить в себя. Леди Нексия честно исполнила просьбу Эрвина - последнюю просьбу, надо заметить! Подъехала к Джемису, пристроилась рядом, сказала пару слов – и все, умолкла. Разговор не клеился. Неизвестно, глубокая ли скорбь кайра мешала беседе, аромат мокрого Стрельца или звуки варгана.

Следующим днем девушка попробовала снова, отослав шавана с его музыкой. Стрелец к тому времени высох, а Джемис смирился с неизбежностью беседы. Так что ей удалось сказать несколько фраз и получить столько же ответов.

А на третий день Нексия осмелела и стала говорить много. Никто не слышал, о чем была речь, но Джемис немного оттаял и в четвертый день заговорил уже он. Правда, по словам кайра Обри, который случился рядом, Джемис сказал только:

- Вы ослабили мою печаль, этой ночью я смог уснуть. Благодарю за заботу, миледи.

С тем он собрался отступить, но Нексия удержала его и пристально глянула на Обри. Последний осознал, что место телохранителя – подле сеньора, даже если тот чихает, как часы с кукушкой. Обри помчал догонять герцога и не слышал продолжения беседы. Так или иначе, девушка сумела занять ум кайра Лиллидея и отвлечь от горя. С тех пор он частенько беседовал с Нексией, а Стрельца все чаще отпускал от себя, и разок даже пожурил:

- Ну что ты лезешь все время! Надоел уже. Ступай что ли, зайца излови.

Одним вечером за игрой Шрам затянул со сдачей. Принялся тасовать колоду - и увлекся. Карты сами скользили между пальцев, будто были хорошо обученными солдатами и перестраивались по сигналу офицера. Заняв их строевой подготовкой, Шрам поднял глаза на герцога и невзначай сказал:

- Милорд, если уж речь о леди Нексии… Она очень красивая барышня, это все признают.

Эрвин уточнил:

- К чему вы… апчхи… клоните?

- Не только красивая, у нее и других достоинств – тьма. Доброе сердце, хорошо говорит, славно рисует, и отваги ей не занимать, раз приехала в Степь всего с четверкой воинов…

- Да, Нексия прекрасна, сей факт давно установлен наукой. Но не пора ли вам сдавать?

Карты не прекращали своего движения между пальцев. Шрам сказал еще более непринужденно:

- Жаль, что она рода Елены, и отец ее, говорят, изрядно обеднел после Шутовского заговора. Но леди Нексия так хороша, что никто не удивится, если вы закроете глаза на эти недочеты…

Эрвин усмехнулся:

- Ах, вот вы о чем! Желаете знать, собираюсь ли жениться? Что ж, я должен защитить имя Нексии от сплетен. Речь не идет ни о свадьбе, ни о чем-либо… апчхи… ином. Меня с графиней Флейм связывает одна лишь дружба.

- Меня волнует, милорд, не ее честь, а ваша. Кайр Джемис слишком часто беседует с леди Нексией, и если она…

Эрвин расхохотался.

- Во-первых, это она беседует с ним по моей просьбе. А во-вторых, леди Флейм – совершенно свободная дама, вольна проводить время с кем угодно, и меня это заботит не больше, чем прошлогодний снег.

Тут в беседу вмешался и Фитцджеральд:

- Стало быть, милорд, вас не прогневит, если кто-нибудь другой проявит к ней… ммм… учтивость?

Эрвин смерил обоих строгим взглядом:

- Леди Нексия – моя гостья, а в нашем отряде сто семьдесят мужчин. Если вы целой толпою броситесь ухаживать, она умрет от смущенья, а вас я разгоню ко всем чертям! Говорите с нею сколько угодно, но пока вы служите мне – никакой ммм-учтивости! Держите себя в руках, господа. И раздайте уже чертовы карты!

Шрам сдал, Эрвин получил редкостную дрянь.

- Тьма, я понял, в чем дело! Вивиан – покровительница игроков, а я хочу повесить ее внука. Удачи мне не видать… Постойте-ка, откуда вы знаете, что Нексия - художница?

- Все знают, милорд. Она нарисовала Стрельца на коне. Хайдер Лид увидел, оценил и заказал свой портретик. Она изобразила – вышло чертовски здорово. Будто в душу заглянула, даже страшно слегка.

- Апчхи. И теперь вы построились в очередь за портретами? Надеюсь, только за ними?

Шрам сказал, отложив карты:

- Милорд, позвольте напрямик. Вы правы, нас тут полторы сотни. Бывает, кто засмотрится на миледи или отвесит комплимент – без этого никак. Но Праматерью клянусь: нет здесь ничего непристойного. Иные барышни сами подначивают, вертят хвостом, а Нексия – не из таких. Нельзя брать женщин на пиратский корабль, но ручаюсь вам: ее – можно.

Эрвин ощутил, что краснеет. Столь искренняя похвала в адрес Нексии каким-то образом тронула его самого.

А Шрам снова раскрыл карты и зашел с десятки пик. Для Эрвина - хуже не придумаешь.

После этой беседы Эрвин София внимательней присмотрелся к бывшей альтессе. Впервые он осознал тот факт, что ведь и правда: Нексия – единственная девушка среди большой толпы мужчин. Как она справляется с такою неловкостью?

Превозмогая простудные муки, Эрвин стал наблюдать. Первою, конечно, бросилась в глаза страсть девушки к рисованию. Степь в изобилии поставляла сюжеты. Лента дороги – в бесконечность сквозь зеленое море. Орел, парящий над закатным солнцем. Одинокое дерево и пара лошадей под ним. Колосок, устоявший против ветра, когда вся трава легла… Нексия ловила такие моменты и задерживалась рядом, чтобы зарисовать, либо запоминала и вечером переносила на бумагу.  Она подмечала живописное не только в природе, а и в самой походной жизни. Фитцджеральд правит клинок меча – с такой любовью, будто ласкает альтессу. Солдаты прилегли у костра: один замечтался, другой жадно глядит на котелок. Шрам задремал в седле, а конь бредет с сонной мордой. Кто-то из третьей роты гоняет нагайкой мух и поет: «Мы идем на запад!» Столь живо все изображено, так поймано в движении, что, кажется, сам слышишь и скрип оселка, и слова песни, и бульканье варева в котле.

Впрочем, да, у Нексии талант. Занимало Эрвина другое: как она справляется с толпами заказчиков, кому отдает предпочтение? Ответ оказался прост: Нексия вовсе не рисовала на заказ. Изображала лишь тех людей, кого находила интересными, с изюминкой. Скажем, Фитцджеральд молод, его юной душе необходимо любить. За неимением лучшего предмета, он превращает чувство в заботу об оружии. Только с мечом в руке он выглядит настоящим, избавленным от масок. А Хайдер Лид ведет свой род от древних правителей Лида. Его черты – сплав благородства и изысканной, возведенной в искусство жестокости. Похоже, его путь был предрешен от самой колыбели: человек с подобной внешностью не мог стать никем, кроме кайра.

Нексия создавала портреты таких людей. Иногда дарила рисунки, иногда оставляла себе, но не применяла их как знаки внимания и не допускала соперничества. Столь же мудро она вела себя в общении: избегала малейшего кокетства, зато проявляла к людям открытый, честный интерес. Слышала занятную беседу – могла подойти и поучаствовать. Видела нечто любопытное – задавала вопрос. Замечала грусть или боль – проявляла сочувствие. Не лезла с советами, но мягко, ненавязчиво старалась улучшить походную жизнь.

Нексию часто приглашали к столу, офицеры каждой из трех рот вовсю зазывали к себе. Она не кичилась и не злоупотребляла вниманием, однако за каждым столом просила соблюдать правила. Проще некуда: снимать обувь; зажигать фонарь, даже если хватает лунного света; не беседовать за едой о войне. Эти правила, вкупе с самим присутствием девушки, меняли всю обстановку. Кайры на время забывали о невзгодах. Казалось, они ужинают летним вечером во дворе собственного замка, или на поляне после удачной охоты. В душах бойцов зажигались искры веселья.

Позже она сделала важное исключение: нельзя говорить о нынешней войне, но можно – о прошлых победах. Кайры буквально расцвели, вспоминая блестящие успехи в Южном Пути и Альмере.