Прямо перед носом Хармона проплыл очередной штандарт с пером и мечом. Купец невольно проводил его глазами – и вдруг услышал в себе другой голос, противоположный первому. Постой-ка, Хармон Паула, - говорил голосок, - не попутал ли ты на счет благодарности? Низа спасла тебя из погреба, куда бросил Могер Бакли. Считаем, раз. Потом она за тебя перед шаванами замолвила слово – это два. Потом собой рисковала в плену у Магды – за твои проделки расплачивалась, между прочим. Итого уже три. Низа, выходит, трижды за тебя рисковала. А ты ее спас один разок, и это тебе стоило горстки монеток. Кто перед кем в долгу – еще сильно подумать нужно. Говоришь, брат, небесный корабль сделал для нее? А не для наживы ли? Напомни-ка, сколько тысяч эфесов просил с императора? И ни агатки Низе не обещал, правда?

Неприятен был Хармону этот голосок. Купец точно знал, что Низа – изменщица и дрянь, а голос кругом неправ, и давно пора ему заткнуться. Но тот продолжал свое, и Хармон зло завертел башкой, ища, на что отвлечься от мыслей. Благо, как раз тут на улице начались любопытные события.

Сбоку, из переулка выскочили наперерез колонне двое мужчин: один – крестьянин, а другой, по всему, ветеран. Они, видать, спешили к начальству войска, но голова колонны ушла уже далеко. Двое ринулись было вдогонку – да какое там, улица от берега до берега затоплена солдатами, никак не протиснешься. Тогда они раз – и вклинились между подразделений, встали прямо перед очередным знаменосцем.

- Остановитесь, братья! – вскричал крестьянин. – Опомнитесь, вы же зло творите! Нельзя!

Знаменосец сбился с шага, командир подразделения встал, как вкопанный. Замерли и всего его люди, и целый хвост колонны.

- Зачем ты здесь, Салем из Саммерсвита? – спросил командир зло, но не без почтения.

- Братья, сбил я вас с честного пути, увлек в тот дурной поход. Тогда нам было оправдание: нужда. Никому мы не хотели зла, лишь потому владычица даровала прощение! А что теперь вы творите?! Кем вы стали?!

- Воинами императора! – отбрил командир.

Второй смельчак, спутник Салема, едко рассмеялся.

- Какого императора? Того, что год назад помер и земелькой накрылся? А покойникам теперь положена личная гвардия?

- Адриан жив! Адриан вернет законный трон!

- Дурачье вы. Ну куда вас приведет владыка-мертвяк? Да прямо в могилки, червячкам на радость! Вы же в тот раз под самую лопатку зашли, уже земелька на головы сыпалась! Минерва пожалела – потому только живы!

- Минерва – незаконная владычица! – отчеканил командир. – Адриан – истинный государь! Верно, братья?!

Он обернулся за поддержкой к своим бандитам. Те заорали: «Адриан!», но не очень стройно. Кто-то сбился и – видать, по привычке – крикнул: «Рука Додж!» Крестьянина Салема аж перекосило:

- Святые боги, да вам плевать теперь, за кого рубиться! Кто платит – тот и вождь. Не стыдно, а? Мы ж за справедливостью шли, не за наживой!

Остановка затянулась, разрыв в колонне стал неприлично большим. Командир, разгневанный этим, рыкнул на Салема:

- Пошел вон! Парни, убрать его с дороги!

Бандиты быстро оттеснили двоих. К Салему они питали нечто вроде уважения, потому просто задвинули в переулок. А второму смельчаку дали по зубам, еще и добавили в живот. Салем помог ему подняться и повел в трактир, надеясь на помощь.

Хармон не понял подоплеки этой сцены, но двое вызвали его интерес. За их действиями ощущалась житейская драма достаточной силы, чтобы отвлечь купца от страданий по Низе. Захотелось подойти к ним, поговорить – однако грубый голос выдернул Хармона:

- Эй, министр! Комнаты готовы, ступай, занеси наш багаж. Потом скажи, чтоб накрыли на стол. И переоденься, смердишь с дороги!

А первым-то днем он сдуру считал, что посольство в столицу – почесть! Владыка Адриан заметил горе своего верного слуги и наградил почетной миссией. Собственно, так император и сказал: «Отдохните, развейтесь, отриньте любовные страдания». Пожалуй, Адриан и хотел как лучше, но обернулось новым унижением. Сколько их уже было на должности чашника…

Барон Деррил и сир Питер сделали все, чтобы отравить купцу жизнь. Наставление владыки – беречь Хармона – барон забыл сразу, едва покинув Грейс. Деррил помнил лишь о Светлой Сфере. Его ненависть к Хармону никуда не делась, а только набрала силы. Он использовал торговца для самых низких поручений: перетащить вещи, почистить башмаки, постирать исподнее, найти, подать, принести. Если Хармон возражал или исполнял недостаточно быстро, барон говорил:

- Сир Питер!

Молодчик с великой охотой пересчитывал хармоновы ребра. Защиты не было: ни шаваны, ни Второй из Пяти не спешили вступаться. Граф нес себя выше подобной грязи; лошадники смотрели и веселились. Сир Питер старался от души, еще и вспоминал со смехом любовные письма Хармона.

- Молоденькую захотел?  - приговаривал рыцарь, отвешивая тумаков. – Похотливый козел, найди старуху себе под стать! Министершу!

Впрочем, даже когда Питер не бил Хармона, путешествие оставалось пыткой. Смотреть на этого злобного дурака, думать: эх, Низа, на кого же ты меня променяла? Что с тобою случилось: оба глаза на месте – а слепая, хуже крота!.. Ее измена терзала Хармона во сто крат больше, чем питеровы кулаки.

Сбиваясь с ног, купец затащил багаж в комнаты. Ларец шаваны несли сами, но все остальное легло на плечи Хармона. Затем он разъяснил хозяйке трактира, как подать обед господам. Проверил, все ли запомнила, а то ведь за ошибку с него спросят. Прокрутил в уме: что еще велел барон? Ага, переодеться в свежее. Но свежего не осталось: прислуживая всем, Хармон не успевал заботиться о себе. Разве только мундир Молчаливого Джека… А что, он вполне себе свеж. С тех пор, как Луиза постирала, Хармон лишь раз или два надел. Правда, перед тем мундир много лет носили, не снимая. Но Молчаливый Джек был чистоплотным парнем: не потел, под дождь не выходил, по грязным улицам не лазил…

Странное что-то зашевелилось в Хармоне от этих мыслей - словно проснулся чертенок, целый год не открывавший глаз. Подумалось: вот рожи будут у барона с Питером, если выйти к столу в гербовом ориджинском мундире! Тут же, конечно, представилось и наказание. Хармон не отважился на выходку, но миг, пока думал о ней, был приятен. Миг удали и дерзости, когда-то присущей купцу, и, к сожалению, давно позабытой.

Он надел рубаху, наиболее похожую на чистую, и спустился в зал. Проверил, накрывают ли стол, заказал себе эля. Осмотрелся – и заметил в темном углу тех двоих: Салема с ветераном.

Хармон имел запас времени: барону сказано, что обед подадут через полчаса. Он подошел к их столу. Замялся, не зная, с каких слов начать, а те двое вели свою беседу.

- Как же их много, - горестно качал головою Салем. – Тысяч семь добрых крестьян стали отпетыми головорезами. На кого укажет Адриан – того и убьют. Растили пшеницу и гречку, а теперь только трупами засевают землю…

- Будет тебе, - возражал ветеран. – Вас, Подснежников, было тысяч восемьдесят, а бандитами стали семь. Малая доля, да и та скоро земелькой накроется.

- Места себе не нахожу, брат, - говорил Салем. – Этих семь тысяч я сдернул с честного пути. Голод, нужда – дело плохое. Но мог же я найти какой-то иной способ, не нарушая закона… Мог сам, один пойти к императрице! Быстрей бы дошел и людей не баламутил, кровь не проливал…

- Да ничего ты не мог! – утешил ветеран. – Это только кажется, будто ты что-то можешь, а на самом деле ничего от человека не зависит. Все идет само собой, как решили боги.

- Думаешь?

- Вот тебе спираль! Джоакин так и говорил с самого начала: все кончится бедой. И я знал, что он прав, но это ж не повод отступиться.

- Почему?

- А как иначе? Все всегда кончается плохо. Что же теперь, совсем ничего не делать?

Хармон больше не мог терпеть: взял и сел на лавку прямо возле Салема.

- Здравия вам, добрые люди. Правда ли то, что уловил мой слух: вы поминали Джоакина Ив Ханну?