Она смотрит на нас с таким выражением лица, будто ожидает бурного удивления или ещё какой-то эмоциональной реакции. Но, не дождавшись, продолжает:

— Э! Привет! Кто из нас люф, лишенный коммуникаций? — ехидно спрашивает она. — Ввели обязательный базовый доход и отменили наличку. Понимаете? Нет? Там уже давным-давно машины работают вместо людей и государству насрать, чем ты занят. Ты получаешь необходимый минимум, жильё, возможность заниматься тем, чем тебе хочется заниматься, а не тем, что приказали вышестоящие товарищи, — она делает характерный жест партийного приветствия: левую руку к груди и кивок.

— И ты не просишь треть, как это мог бы попросить гипотетический кто-то, если бы оказался на твоем месте?

— Один камешек, пусть и самый большой, не так много, чтобы меня из-за него убивать, но в качестве подачки, затыкающей мне рот, более чем достаточно. Тем более, я вам открыто говорю: единственное, что интересует меня — возможность свалить, — она достает флакон, вытряхивает на ладонь две бледно-розовые капсулы и картинным движением закидывает их в рот. — Коммунизм, который планировалось здесь построить, мутировал в рабовладельческий строй с кнутом и пряниками. Пряников, конечно, больше, но если по тебе пройдется кнут, то возвращение к нормальной жизни становится проблемой.

Она начинает мне нравиться, несмотря на тревожный звоночек с капсулами.

Тай устроилась в музей. Её обязанности сводятся к тому, чтобы чистить мусорные контейнеры роботов-уборщиков, наполнять их резервуары моющими средствами, менять изношенные щетки, следить за уровнем заряда, вовремя менять батареи. Примитивная работа. Но люфам выбирать не приходится. Они, в большинстве своём, рады и такой.

Проблема в том, что долго люфов на одном месте не держат, чтобы не забывали о том, как однажды решили отказаться от правил системы, в которой жили — тот самый кнут, о котором разглагольствовала Тай. Поэтому я всё свободное время провожу в убежище, в сотый раз проверяя механизм паука-трансформера, а также дописывая и отлаживая программу для киберпаразита, которого Тай посадит в корпус уборщика, чтобы перехватить управление.

— Ты тут как? — спрашивает Нилинь, входя.

— Вроде бы укладываюсь.

— Помощь нужна?

— Да, — киваю на стол, туда где лежит киберпаразит, — перезалей прошивку прямо с десктопа.

Сам возвращаюсь к роботу, ещё раз проверяя все узлы механизма и обрабатывая его жидкостью, растворяющей жир. И, в конце концов, понимая, что оттягивать дальше некуда, гружу «чичжу» в сумку.

— Тяжелый, — говорю Нилинь, — как бы она не попалась с этой сумкой.

— Ну, дурой она себя ни разу не показала, — отзывается та, надевая перчатки. — Если не считать наркоты, которой она закидывается как не в себя.

— У каждого свои недостатки, — пожимаю я плечами. — А с другой стороны, у нас нет выбора. Третий, как ни крути, был нужен. Согласись, что человеку с документами устроиться уборщиком — это подписать себе приговор. Люф вызовет меньше подозрений.

— Хм, — выдыхает Нилинь через нос и возвращается к прошивке киберпаразита.

Мне не очень нравится её отношение к Тай, но я думаю, что это объяснимо — женщины всегда что-то чувствуют, особенно, такие как Нилинь.

— Ни сегодня на смене? — спрашивает Тай, заходя в убежище.

В какой-то момент она сократила имя Нилинь до Ни. Но называет её так только тогда, когда самой Нилинь рядом нет. Потому что Нилинь это, мягко говоря, бесит. И теперь «Ни» я слышу только тогда, когда мы вдвоём с Тай.

— Да. У неё пятичасовая сегодня, — отвечаю ей, не отрывая взгляда от доски. — Работает на благо фармакологической отрасли.

— Прекрасно, — я слышу, как щёлкает крышка флакона и гремят капсулы, а мысленным взором отчетливо вижу Тай, вытряхивающую две розоватых пилюли и закидывающую их себе в рот. — Успеем пару раз.

— Что успеем?

Я только собираюсь удивиться и оторвать взгляд от десктопа, а Тай уже прижимается ко мне сзади и сначала облизывает, а затем прикусывает мочку моего правого уха.

— Потрахаться. Быстро, без прелюдий, — шепчет она таким голосом, который не оставляет шансов.

Секс действительно быстрый и без прелюдий.

— Ну и нахрена? — спрашиваю я, когда всё заканчивается.

— Давно хотела это сделать, — буднично отвечает Тай, натягивая свои узкие джинсы. — Твою мать, ну вот кто их шьёт? Слетают в миг, а напяливать потом заманаешься.

Мысленно я раз за разом проигрываю в голове действия Тай, пошагово представляя, как она вынимает емкость для мусора из робота мусорщика и запихивает внутрь «чичжу» — медленного робота-шагохода, как крепит и активирует киберпаразита, перехватывающего управление на себя. Представляю, как после закрытия музея, уборщик едет по его залам и комнатам в алмазный зал, останавливается между двумя кадками с пальмами — единственном месте, не простреливаемом видеосенсорами. Представляю, как активируется «чичжу», выбираясь из нутра уборщика, и как уборщик едет дальше.

После того, как уборщик покидает алмазную комнату, видеосенсоры начинают фиксировать данные, непрерывно сравнивая картинку с тремя тысячами предыдущих кадров относительно текущего, а шагоход-«чичжу» начинает своё движение к лотку с драгоценными камнями, в центре которого расположилось «Небесное Око».

Я мысленно проигрываю то, как манипуляторы хватаются за лоток, то, как вместе с лотком шагоход возвращается на исходную позицию между кадками и, съёжившись, замирает в ожидании робота-уборщика, который, как и положено по расписанию, вернется в алмазную комнату перед открытием, чтобы ещё раз отполировать и без того до блеска начищенный пол.

Он остановится между цветочными кадками, «чичжу» заберется внутрь и робот-уборщик, ведомый киберпаразитом, как ни в чём не бывало, вернется на исходную позицию — в подсобное помещение, где его встретит Тай.

Мы с Нилинь лежим в кровати, в ожидании вестей. Но они будут только утром, а время тянется, провисая, словно выплюнутая кем-то жвачка, на которую ты наступил в жаркий день. И вдруг ночное шоу на настенном десктопе прерывается выпуском новостей. Точнее, всего одной новости. Такой новости, от которой в районе желудка образуется ледяной комок.

Люфанчже, принятая в качестве обслуживающего персонала в национальный музей, обнаружена мертвой на рабочем месте. При ней обнаружена сумка, в которой находился электронный рекодер и трансформируемый робот-шагоход. По предварительным данным, снятым с рекодера, выяснилось, что он должен был перекодировать маршрут одного из роботов-уборщиков. С какой целью — пока неизвестно. Предназначение робота-шагохода выясняется. Предполагается, что люфанчже планировали террористический акт, но взрывчатка пока нигде не обнаружена. Музей временно закрывается для посетителей до тех пор, пока специалисты не убедятся в том, что посетителям ничего не угрожает. Причиной смерти изгоя стало отравление миксом фармацевтических веществ. Диктор обещает телезрителям держать их в курсе событий и шоу, как ни в чём не бывало, продолжается.

— Я подменила ей капсулы, — буднично говорит Нилинь.

В моей голове ещё бушует вихрь из обрывков новостных фраз, поэтому я не сразу понимаю, о чем она.

— Какие какпсулы? Кому подменила?

— Я заменила капсулы в её флаконе, — безэмоционально объясняет Нилинь.

Мне нужно несколько секунд, чтобы сопоставить то, что говорилось в экстренном выпуске новостей, с её словами. А потом я спрашиваю, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал:

— Зачем?

— От тебя пахло чужой любовью, — пожимает плечами Нилинь.

Спустя пару часов, когда кричать друг на друга не остаётся сил ни у меня, ни у неё, когда слезы выплаканы, а успокоительное выпито, некоторые «i», наконец, обзаводятся точками.

— Нам нужен был третий. И это должен был быть люф, — объясняет Нилинь отрешенно. — Но не привлекать же на такое серьёзное дело человека со стороны. И поэтому я договорилась с Тай.