— Знаю. Святославу нужно отослать нас в Залесье, чтобы легче было скинуть князей смоленских. У них на Киев прав меньше, чем у нас...

Всеволод проводил брата и племянника за черту города. Здесь и простились. Среди дружинников затерялся и мечник Кузьма Ратишич, одетый простым воином.

Уж закончилась жатва, и хлеборобы снесли в дома «зажинки» — именинные снопы, перевитые васильками, — и поставили их в красный угол под иконы.

Уж пролетела седым волосом и растворилась в глубоком небе осенняя паутина.

Уж отгремел последний гром, и на затонах Десны загомонили бесчисленные ватаги пролётной птицы.

А вестей от Михаила всё не было. Всеволоду наскучили пиры, на которые не скупился хлебосольный князь Святослав, надоели учёные беседы с епископом Порфирием, и он всё чаще стал пропадать за городом — охотиться либо ловить рыбу. Он не любил многолюдных выездов и брал с собой обычно только двух отроков — Воибора и Прокшу.

Однажды они ладили закол на безымянной лесной речке. Перегородили её, как положено, кольями, колья оплели ивовыми прутьями, оставив редкие проходы, а проходы закрыли мерёжами.

Прокша ушёл искать поляну для костра, но скоро вернулся. Вид у него был растерянный.

— Ты чего? — спросил Всеволод.

— Ч-ш, князь, — шёпотом ответил Прокша и оглянулся. — Там половчин могилу роет.

— Какую могилу? Для кого?

— Нашу могилу, русскую. На ней крест стоял, так он, злодей, его выдернул и стал копать.

Всеволод, как был босой и в одной рубахе, схватил копьё и, крадучись, пошёл за Прокшей. Половца они увидели из кустов шагов за двадцать. Тот усердно работал, разрывая могилу самодельной лопатой. Дело у него продвигалось споро, потому что могила была свежая и земля не успела слежаться. Крест, валявшийся рядом, ещё не потемнел от ветров и дождей.

Всеволод, стараясь ступать неслышно, подошёл к гробокопателю и негромко спросил по-половецки:

— Что ищешь, сосед?

Степняк выронил лопату и обернулся. Копьё упёрлось ему в грудь.

— Саблю, — сказал Всеволод.

Половец отстегнул кожаный пояс с ножнами и отбросил в сторону. Князь опустил копьё. Подошёл Воибор с одеждой в руках. Всеволод оболокся и вновь заговорил с половцем:

— Так зачем ты пожаловал, сосед? И где твой стан?

— Наш род кочует сейчас по реке Орели. А еду я в Чернигов к хану Кобяку. Отец его, хан Карлый, помирать собрался, велит сыну торопиться домой.

— А почто же ты зоришь могилу?

Половец смутился и опустил голову.

— Я не грабитель, — сказал он. — Мне не нужны украшения.

— А что тебе нужно?

— Меч. Я ехал и увидел могилу.

— Но меч ты мог бы купить в Чернигове.

Половец взглянул на Всеволода с недоумением и досадой.

— Разве ты не знаешь, — спросил он, — что чудодействен только тот меч, который держала рука русского воина? Хозяин такого меча становится сильнее впятеро.

Всеволод рассмеялся.

— Воибор, — позвал он. — Отдай этому человеку свой меч, а себе возьми его саблю.

— Зачем? Разве он мне побратим — оружием меняться?

— Делай, что велено.

Воибор обиделся, но ослушаться не посмел. Половец принял от него меч с низким поклоном. Когда он выпрямился, лицо у него светилось радостью.

— Я никогда не забуду твоего подарка, князь Са́валт.

— Ты знаешь моё имя? — удивился Всеволод.

— Я видел тебя в поединке с ханом Башкордом. Он вылетел из седла, подобно мешку с овечьей шерстью, и, говорят, долго потом хворал.

Всеволод засмеялся, польщённый.

— А где твой конь? — спросил он.

— Далеко. — Половец отвёл глаза.

— Да ты не бойся, не отнимем. Не в русском обычае обижать гонцов и гостей. Ступай себе своей дорогой.

Половец ещё раз поклонился и исчез в кустах.

— Воибор, поправь могилу, — приказал Всеволод. — А ты, Прокша, разжигай костёр, обедать пора.

Спустя полчаса они уже хлебали наваристую уху большими деревянными ложками. Насытившись, все прилегли у огня, и тогда Прокша спросил:

— Княже, про что тут лопотал поганый?

— Да ему, видишь, наш меч понадобился. Говорит, у русских-де оружие заговорённое, потому они и побеждают.

— Под крестом-то с мечами не хоронят, — хмуро сказал Воибор.

— Да ведь половчин про это не знал.

— А правда бывает заговорённое оружие? — спросил Прокша.

Всеволод насмешливо посмотрел на него:

— Эх, парень, у тебя уж под носом взошло, а в голове не посеяно. Волшебное оружие воина — его храбрость и смекалка. А ещё — выучка.

— А сила? — спросил Прокша и покраснел: он вспомнил, как Воибор, словно малого дитятю, раз за разом бросал его на землю.

Всеволод поворошил палкой в костре и задумчиво повторил:

— Сила... В народе нашем говорят: порою сила — уму могила. В старых греческих книгах я читал о славном полководце Александре, князе македонян. Он всю жизнь сражался со многими народами и покорил их. Этот человек не был великан телом, но имел великий ум и высокое мужество.

Однажды Александр повёл свою рать на самый край земли, в Индию. А владел той страной могучий царь Пор. Сведав, что Александр идёт на него войной, Пор собрал несметное войско и множество слонов, обученных убивать людей.

— А они сильные, эти... слоны? — спросил Прокша.

— Они в десять раз выше и сильнее вепря, а ноги у них, как деревья. Я видел слона в Цареграде, — отозвался Всеволод и продолжал: — Взглянул Александр на звериное войско и задумался, ибо он привык воевать с людьми, а не co зверями. И тогда пришла ему на ум мудрая мысль. Войско македонян захватило перед тем множество медных и золотых идолов, которым поклонялись тамошние жители. И велел Александр раскалить на огне тех болванов и поставить стеною перед своими полками.

Но вот вострубили бранные трубы, и Пор выпустил на македонян свирепых чудовищ. Бросились звери вперёд, подбежали к болванам и принялись за расправу. Да не тут-то было. Обожгли они себе пасти и, потеряв разум, повернули назад. И потоптали они не македонские полки, а...

— ...а войско царя Пора! — не вытерпев, крикнул Прокша.

Воибор ткнул его кулаком в бок:

— Да уймись ты, лопоух! Что дальше-то было, князь?

Всеволод посмотрел на своих отроков и засмеялся:

— А что было дальше, услышите в училище.

— В каком училище? — разом воскликнули Воибор и Прокша.

— В церковном, где обучаются отроки князя Святослава.

Когда-то, в незапамятные времена, славянские племена, двигаясь всё дальше на север от верховьев Днепра и Западной Двины, потеснили туземные чудские народцы и прочно осели на берегах Ильменя. Места здесь были привольные, богатые лесом, зверем и рыбой. У самого истока Волхова и поставили славяне свой главный оплот — Великий Новгород. Отсюда шла прямая дорога в Ладожское озеро, из Ладоги же полноводная Нева выносила новгородцев к Варяжскому морю.

Господин Великий Новгород нрав имел предприимчивый, а руки хваткие. Не только ильменские земли наполняли его мошну, но и всё Заволочье — многочисленные поселения по Онеге, Северной Двине, Ваге, Печоре и по их притокам. Города Псков, Ладога, Торжок и Волок Ламский хоть и сажали на стол своих князей, но жили «по всей новгородской воле». Новгородцы же, смотря по обстоятельствам, брали себе князя то из рода черниговских Ольговичей, то из колена Мономашичей. Но редкий князь задерживался у них больше трёх лет, а иной бывал изгоняем по нескольку раз.

Пять лет назад великий князь Андрей решил покончить с новгородской вольницей. На триста вёрст от города его войско оставило только пепел да трупы. Но одолеть мощные крепостные стены владимирцам не удалось.

Мало того, новгородцы сами вышли в чистое поле и наголову разгромили Андрееву рать. В руки победителям угодило такое множество пленных, что их в издёвку продавали почти за бесценок — по ногате[15] голова. Остатки разбитых владимирских дружин пробирались домой старой дорогой, где поживиться было уже нечем и где на месте сел лежали одни развалины. Вконец оголодавшие беглецы в великий пост, словно поганые нехристи-степняки, питались мясом собственных коней. А это был незамолимый грех, потому что церковь запрещала есть конину даже в обычные дни.