— П-по зову твому я-явился, — сказал княжич и икнул. — Г-говори, зачем...

— Поговорим завтра, когда проспишься, — перебил его Всеволод. — Ты пьян.

— Да р-разве я пьян, коли шапка на голове? — удивился Глеб. — Вот она, шапка-то.

— Вели дружине бросить оружие и идти по домам.

— И велю. А мне тоже по д-домам? — спросил Глеб и вдруг всхлипнул. — Убьёт меня батюшка, что сдался. А к-как я мог воевать, коли ты мне люб? Ой, убьёт!

— Не убьёт. Поживёшь у меня, пока он остынет.

— В плену п-поживу?

— Нет, в гостях, — без улыбки сказал Всеволод и повернулся к Кузьме Ратишичу: — Отведи княжича спать да положи на телегу — мы сейчас выступаем.

Княжича увели. Из ворот города, не дождавшись никакого приказа, выезжали Глебовы дружинники. У них отнимали оружие, коней и отпускали восвояси. Задержаны были только боярские дети. Их под стражей отправили во Владимир.

На другой день, разбив по пути сторожевой отряд Романа и наполовину перетопив его в реке, войско великого князя захватило город Борисов. Отсюда до Рязани[49] оставалось всего четыре поприща.

Из Борисова вниз по Оке шли не торопясь. Всеволод надеялся, что Роман образумится: времени для раздумий у него было довольно.

Так оно и случилось. В десяти верстах от Рязани войско встретили коленопреклонённые бояре и вручили великому князю грамоту Романа. Всеволод надорвал холщовый мешочек, в котором был зашит свиток, и пробежал глазами послание.

«Великий государь, милостию божией господине Всеволод Юрьевич, — писал Роман. — Да живи сто лет. Челом тебе бью: умилосердись на град мой. Грозы твоей страшась, не смею явиться сам пред очи твои, а посылаю бояр. Будь моим отцом и государем, я твой со всею Рязанью и впредь буду жить по твоему слову, а братьям дам уделы, какие укажешь. Прости, государь, грехи мои...»

Письмо было длинным, и Всеволод не стал читать его до конца.

— Завтра получите ответ, — сказал он рязанским послам.

Святослав, узнав о пленении сына, сильно разгневался и готов был тотчас идти на Владимир. Но незадолго перед тем он снова успел поссориться с князьями смоленскими и сам себе связал руки.

Случилось это так. Один из Мономашичей, большой любитель звериного лова, охотился на берегу Днепра с немногочисленной челядью. И Святослав решился на чёрное дело. Однажды, едва взошло солнце, его воины врасплох напали на стан смоленского князя. Князь, босой, в одной нательной рубахе, сумел проложить себе дорогу к берегу и прыгнуть в ладью. Воины Святослава стреляли по нему, но тот отделался несколькими царапинами и бежал.

Видя, что его бесчестная затея провалилась, князь Святослав покинул Киев и выехал в Чернигов, где собрал подручных князей держать совет. А что они могли посоветовать? Игорь Святославич Северский только вздохнул и сказал за всех:

— Войны теперь не избежать. Не лучше ли было помириться со Всеволодом да и с князьями смоленскими жить в дружбе? Но об этом толковать уже поздно.

— Отдать Всеволоду Новгород? — вскипел Святослав. — Не дождётся! Как старейший из вас, велю: тебе, Игорь, оставаться в Чернигове и отразить неприятелей, ежели они нападут. Я же иду освободить сына и наказать Всеволода, и в том мне поможет княжич Владимир с новгородцами.

— Делай как знаешь, — угрюмо ответил Игорь. — Мы всегда готовы повиноваться тебе, однако смысла в этой новой вражде я не вижу.

Месяц спустя, наняв у Кончака десять тысяч наездников и половину из них оставив Игорю, Святослав выступил из Чернигова. С ним был и младший брат князя Игоря, Всеволод Трубчевский[50].

На Волге, при впадении в неё Тверцы, к черниговской рати присоединился Владимир Святославич с новгородскими полками. Княжич тоже попробовал отговорить отца от безумной затеи, но тот его и слушать не захотел. И всё войско двинулось к Переславлю-Залесскому, чтобы оттуда ударить на Владимир и Суздаль.

Зима устоялась поздно. До самой середины марта снега шли вялые и гнилые, не успеют выпасть — глядь, а под ногами уже хлюпает.

Правда, по ночам подмораживало, и на обоих берегах Влены до зари горели костры. Вторую седмицу войско князя Святослава не могло перейти реку, чтобы сойтись с неприятелем в рукопашной. Было похоже, что Всеволод избегает битвы и надеется взять черниговцев измором.

Владимирская рать укрылась среди шатровых гор правобережья, ощетинилась засеками и оплотами — ограждением из заострённых наклонных кольев.

Едва воины Святослава приближались к реке, как на них с осиным жужжанием сыпались рои стрел. Кроме того, у Всеволода были лодки, и каждое утро, ещё в темноте, его люди пешнями кололи лёд у своего берега. А попробуй переправиться через такое крошево, да ещё с обозами.

День ото дня Святослав становился всё мрачнее. Его выводило из себя это бессмысленное стояние. Имелась и другая причина для беспокойства: съестные припасы подходили к концу, а пополнить их было негде. Все сёла по Волге черниговцы уже пограбили и сожгли. У Всеволода же за спиной, всего в сорока верстах, находился Переславль и богатая хлебом черноземная Опольщина. Так что ему-то тужить не приходилось, жди хоть до второго пришествия.

Потеряв терпение, Святослав отправил к владимирскому князю посольство во главе с епископом Порфирием. Порфирий повёл речь издалека. Он напомнил Всеволоду, что-де князь Святослав оказывал своему брату услуги советом и делом. И вот, взамен благодарности, владимирцы пленили Глеба Святославича и держат его, яко злодея.

— Князь Святослав велел сказать тебе, — продолжал Порфирий, — «Почто войну не ведёшь по правилам? Отступи от реки и дай мне свободный переход, я не умедлю к тебе прийти. А не хочешь пропустить меня, то переправляйся сам. И тогда увидим, кого бог оправдает».

— Бог-то оправдает меня, я не зорил Черниговской земли, — зло ответил Всеволод, когда Порфирий замолчал. — А вот дети убитых ратников, ваших и моих, оправдают ли? Кровь их падёт на голову Святослава. И на мою тоже, ежели я соглашусь учинить сражение. Не думай, отче, я не боюсь Святослава, но и не хочу новой усобицы. Ты меня попрекаешь его благодеяниями. Я как раз не забыл их, потому и уклоняюсь от побоища.

— Так что же мне передать моему князю? — спросил Порфирий, смущённый словами Всеволода.

— Ответом ему будет молчание. Надеюсь, князь Святослав истолкует его правильно. А ты пока погостишь у меня, да и послы тоже.

— Это насилие!

— Ну что ты, владыко! — Всеволод засмеялся. — У нас и кормят посытнее, и стрелы сюда почти не залетают. А как только ваше войско уйдёт восвояси, я тебя выпущу.

И, не слушая негодующих криков епископа, Всеволод вышел из шатра.

В ту же ночь, по приказу великого князя, союзный рязанский полк тайно переправился на левый берег и с тыла ударил по обозам черниговской рати. Охрана была переколота в мгновение ока, но тут подоспел отряд Всеволода Трубчевского и отогнал рязанцев к реке. При обратной переправе они тоже потеряли немало людей. Однако главное дело было сделано: от возов со съестными припасами и кормом для коней черниговцам остались лишь обгорелые мешки да горы сожжённого сена.

Напрасно Святослав ждал нового нападения. Стан Всеволода Юрьевича словно вымер.

Прошло ещё несколько дней. С юга подули тёплые ветры, и Святослав стал опасаться, как бы распутица не захватила врасплох его войско. Княжич Владимир советовал отцу идти в Новгород-Великий и там завесновать. Святослав и сам понимал, что через седмицу-другую на Север не станет никаких путей, кроме как на лодках по рекам да озёрам. А лодок у него не было.

И вот однажды на рассвете владимирцы увидели, как черниговская рать сворачивает шатры и грузит на сани свои пожитки.

Летучие отряды Всеволода провожали южных «гостей» вёрст пятьдесят, то и дело отбивая обозы с награбленным добром.