— Ишь засуетились, — сказал Михаил Всеволоду, — перестраиваться вздумали. А вон и племянничек.

Вдоль разворошённого порядка ростово-суздальских войск во весь опор проскакал всадник в княжеской багрянице.

Конница Святославича скатилась с гребня холма и ударила неприятеля в правое крыло. Лязгнуло железо о железо, громыхнули щиты о щиты, закричали люди, и завеса пыли поднялась от просохшей земли. Битва разгоралась.

Скоро правое крыло Мстислава, не выдержав натиска тяжёлой конницы, прогнулось и попятилось.

«Сейчас мы выманим их засаду», — подумал Всеволод и поглядел на ближние ворота города. Будто повинуясь его взгляду, полотнища ворот медленно распахнулись, и из них выступил конный суздальский полк. Он сверкал бронью и издали напоминал брусок серебра.

Всеволод вопросительно посмотрел на брата. Михаил кивнул и подозвал Кузьму Ратишича:

— Пускай твоих людей. Сходиться врукопашную не торопись. За мечи возьмётесь, когда опустеют тулы[32]. Ступай.

Воевода спешился и встал во главе отряда. Лучники ровным строем двинулись вперёд. Подойдя на перестрел, они остановились и разом подняли луки.

Конница Мстислава наконец-то развернулась и, оставив за спиной пешее воинство, рысью шла навстречу своей гибели.

— Лу-у-ки, бей! — прозвучал хриплый голос Кузьмы Ратишича, и первый рой перёных стрел запел в воздухе, но ужалил он не ростовских всадников, а их коней. В смертной тоске заржали раненые кони, вставая на дыбы и сбрасывая седоков.

Строй лучников отмерил десяток шагов и вновь выпустил стрелы в лошадей. Осатаневшие от боли животные катались по земле, ломали кости всадникам или, не слушаясь узды, мчались назад — лишь бы только вырваться из этой тучи страшных слепней, укусы которых несут безумие и смерть.

— Теперь они сами себя потопчут, — сказал Всеволод. — А эти напрасно спешат. Сидели бы лучше за стенами.

Он показал плетью на суздальский полк. Его уже можно было хорошо разглядеть. Впереди, рядом со знаменосцем, скакал человек в чёрных доспехах. На его шлеме с поднятым забралом ветер трепал пучок голубых перьев.

«Эге, да это ж боярин Добрыня. — Всеволод узнал всадника скорее по росту, чем в лицо. — Такому детине даже конь мал и стремена коротки».

Князь заёрзал в седле, поглядывая на старшего брата.

— Что, рука зудит? — спросил Михаил. — Сейчас пойдёшь. Целься по голове и в бок, раз они его подставили. С богом, Митя!

Дружина Всеволода на застоявшихся конях вылетела, как камень из пращи, и двумя клиньями врубилась в суздальский полк. Правый клин рассёк его пополам, а левый вошёл в лоб, заслонив собою от бокового удара уже усталую конницу княжича Владимира.

— Приналяг, Святославич! — кричал Всеволод, работая мечом. Рядом, не отставая ни на шаг, бились Воибор и Прокша. У них была своя задача: не зарываться вперёд, беречь князя.

Свалка из человеческих тел росла; в воздухе густо висели проклятья и брань, их не могли заглушить ни треск ломающихся копий, ни звон мечей. В такой мешанине становилось трудно различать своих и чужих — никто из воинов не имел опознавательного знака. Это и спасло многих суздальцев, когда они, теснимые с трёх сторон, бросили княжескую хоругвь и повернули коней.

Ростовское ополчение ещё держалось из последних сил, но и его вскоре смяла свежая дружина князя Юрия. Поверженная рать Мстислава кинулась наутёк куда глаза глядят. Её гнали через всё Болохово поле, где не было ни кустика, ни оврага, чтобы укрыться. Помня строгий наказ Михаила щадить бегущих, победители настигали их и заставляли раздеваться до исподнего. В полон хватали только тех, на ком воинская справа была побогаче, остальных, обобрав, провожали свистом и улюлюканьем, словно затравленных зайцев.

Всеволод со своей дружиной версты две гнался за всадником в чёрных доспехах, но, видно, конь у ростовского боярина оказался резвее — унёс хозяина от позора или неминучей смерти.

Вскоре гонцы привезли распоряжение Михаила: преследование прекратить. Рокот полковых набатов[33] возвестил завершение битвы.

Со всех концов обширного поля сходились и съезжались ратники к холму, где реяли теперь два стяга: один с черниговским орлом, другой со львом, поднявшимся на дыбы, — знаком стольного города Владимира. Из ближних монастырей пришли монахи. Они перевязывали раненых и искалеченных и укладывали их на телеги, иной раз двух бывших супротивников рядышком. И те лежали, мирно беседуя о всяких житейских делах: о предстоящем покосе, о ценах на соль и податях. Убитым же и вовсе делить было нечего.

На холме Михаил Юрьевич допрашивал пленных. Их показания сходились на том, что Мстислав бежал в Ростов, а может, и в Новгород, к малолетнему своему сыну.

В полдень рать Юрьевичей двинулась во Владимир. У городских ворот её встречал весь церковный клир со святыми иконами. Улицы были запружены народом — люди сидели даже на заборах и крышах. Впереди войска гнали пленников. Ребятишки норовили швырнуть в них камнем, а взрослые злорадным словцом:

— Эй, вислоухие, кто теперь ваши холопы?

— Ишь разбежались на чужое добро, да носом в грязь и угодили!

— Право слово, кум: пекли вроде пирожки, а вышли крышки на горшки!

Пленники брели понуро, не поднимая глаз. Сердце каждого точила тоска и одолевали сомнения: примут ли Юрьевичи выкуп? А то велят отвести на Волгу к булгарам да и продать там в рабы какому-нибудь краснобородому персу. Господи, спаси и помилуй от этакой напасти. Вот уж воистину не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь...

Часть дружин расположилась прямо на подворье княжого терема, остальных ратников зазвали к себе на постой горожане.

Того же дня владимирцы целовали крест Михаилу Юрьевичу, после чего был отслужен благодарственный молебен в храме Богородицы.

Не успели князья воротиться в терем и сесть за пир, как прибежал Гюря с нечаянной вестью: на женской половине им взяты под стражу жёны обоих Ростиславичей вместе с челядью.

— И свекровь с ними, — говорил Гюря, — вылитая ведьма. Блюдом медным в меня запустила ни с того ни с сего, насилу увернулся. Привести сюда?

— Что под стражу их взял, хвалю, — сказал Михаил. — Однако последи, чтоб никакой обиды им не чинили. А приводить не надо, небось они не заморские звери.

Когда Гюря ушёл, князья переглянулись. У всех мелькнула одна и та же мысль: видно, Ростиславичи крепко верили в победу, раз без опаски привезли во Владимир старую княгиню и своих жён.

— Да, судьба могла распорядиться иначе, — покачал головой Юрий Андреевич и поднял кубок: — Выпьем, братия, за победу нашу. Мёртвым — честь, живым — слава!

— Слава! — подхватили князья.

Всеволод ждал, что Юрий поведёт речь о Новгороде и попросит помощи. Но племянник заговорил совсем не о том.

— Князь, — обратился он вдруг к Михаилу, — а как ты собираешься поступить с Якимом Кучковичем? Ведь любой младенец во Владимире знает, что Яким — главный убийца... твоего брата.

«Твоего брата», — про себя отметил Всеволод. — Будто Андрей и не доводился тебе отцом».

Михаил внимательно посмотрел на племянника.

— Я велю сыскать убийц, — ответил он спокойно. — А что с ними делать, пускай решают сами владимирцы.

Юрий кивнул, будто соглашаясь, но сказал другое:

— Народ не может судить справедливо. Всякий человек по сути своей добр, но к толпе он перестаёт быть человеком. Кто из нас способен хладнокровно убить ближнего один на один? Не многие. А в толпе, именуемой ратью, мы убиваем не моргнув глазом. И даже не почитаем себя убийцами.

— Война есть война, — Михаил пожал плечами. — Так было от века. Давайте-ка лучше поговорим о другом. Ежели Ярополк и впрямь бежал в Рязань, то он приведёт на нас Глеба, а Мстислав попробует поднять новгородцев. Да и главные ростовские смутьяны пока не выловлены. Так не лучше ли, упредив их, самим нанести удар? Одно лишь беспокоит меня: Глеб-то на всю Русь закричит, что мы на него, безвинного, напали.